В маленькой убогой лачуге, что расположилась в небольшом селении на берегу Эгейского моря, тоже шёл разговор о тумарах.
Это была рыбачья хижина с глинобитными стенами и крытой соломой крышей. У самого входа вместо скамейки лежал большой камень, а сразу за дверью стояла высокая глиняная бочка с питьевой водой.
В лачуге не было дорогого убранства, фарфоровых тарелок, серебряных ложек, но выглядела она довольно опрятно, а, главное, воздух был наполнен спокойствием и добротой.
За сколоченным из досок столом, широко расставив ноги, сидел кряжистый мужик лет шестидесяти, отламывал кусочки от краюхи хлеба, забрасывал в рот и запивал молоком из глиняной кружки.
В углу возле небольшого окошка расположилась худенькая девочка лет четырнадцати-пятнадцати и плела сети. Движения её были такими быстрыми и ловкими, что старик довольно закряхтел.
- Смотрю я, Мышонок, ты уж мастеровитей меня стала. Молодец, хвалю. Быстро науку освоила.
Девочка подняла покрасневшие глаза, проморгалась и польщённая его словами, самодовольно улыбнулась.
- Сам же говорил, что я умная. Я и грамоте быстро научилась.
- Это верно, Мышонок, - снова крякнул он, подбирая с бороды крошки и исподлобья поглядывая на девочку. – Хотя, какой ты теперь Мышонок, вон какая красавица выросла, а я и не заметил. Бегут дни-то, не угонишься, - покачал он головой.
- Да какая же я красавица? Ты, Дед, насмехаешься надо мной что ли? – вспылила девочка, и её лицо возмущённо вспыхнуло. – Ты на мою щеку-то посмотри получше, если давно не смотрел!
- Тихо, тихо, не бунтуй! Помню я о щеке твоей. Эка невидаль, шрам! Нашла чему расстраиваться. Метка твоя – тьфу! По сравнению, к примеру, с тем, что сыну Сариному рыба полруки отхватила. Малёк, видно, был, а то закусил бы парнем.
Мужчина покосился на девочку, и его сердце сжалось. Он, хоть, и храбрился, но видел, что шрам её и правда сильно портил. Личико у неё было нежное, миленькое, а правую щеку почти от виска до подбородка рассекал уродливый рубец.
Старик винил себя в этом. Сколько раз он твердил себе, что спасал дитя когда-то, и сделал всё, что мог, но душа всё равно болела.
Девочка поджала губы и занялась работой.
- Слышь-ка, что я знаю, - посмотрел он на неё, - лекарь есть в Европах, во Франции, чародей настоящий. Не токмо болезни лечит, но и операции делает. Парацельсом его зовут. Вот бы тебе к нему попасть. Срезал бы он эту кожу лишнюю, щёчка бы твоя выровнялась, тогда и не поспорила бы со мной, что ты настоящая красавица, гурия, значит, по-вашему, - по-доброму рассмеялся старый рыбак. – Слышишь меня, Аиша? Тебе говорю.
- Слы-ы-шу, - пробурчала девочка и тотчас расплылась в широкой улыбке. – Деда, а, может, мне и правда в Европы к этому лекарю податься?
- Прибудешь ты во Францию, и там тебя убьют, - подбирая с бороды новые крошки, пробубнил старый Яков.
- Ты так спокойно говоришь об этом, дед, - глаза девочки превратились в огромные синие шары, - за что же меня убьют?
- Мусульман там не желают видеть, боятся, потому и не терпят, а уж про нас, иудеев, и речи нет, - махнул он рукой.
- Деда, а, может, я не мусульманка? С чего ты так решил?
- Да сколько ж можно тебе рассказывать!
- Деда, ну пожалуйста, расскажи ещё ! – направила она на него молящий взгляд, и старик, цокнув, повторил то, что говорил ей десятки раз.
- Когда я нашёл тебя, с тобой вот эта штука была, на твоей тоненькой шейке болталась, я эти вещицы знаю, тумарами называются, на них знаки особые, тот, кто их делал, сразу догадается, что это его, - старый Яков указал пальцем на амулет, выглядывавший из-под шнуровки на платье девушки, - а ещё лопотала ты Аллах, да Аллах. И рубашечка на тебе шёлковая была с турецкой вышивкой и буковками. Так кто ж ты по-твоему? Не зря ж я тебе тогда имя дал, самое распространённое у них – Аиша, - как можно убедительнее произнёс он.
- Да, в который раз слышу от тебя эти слова, а всё равно сомневаюсь, - вздохнула девушка.
- А и сомневаться нечего, Мышь, - посмотрел он на неё исподлобья и довольно улыбнулся.
- А кто это - гурия? Я читала в твоих книжках это слово, но не помню. Расскажи! - лукаво прищурилась она.
- Ох, хитра Мышка! – улыбнулся он, - ну ладно, слушай.
Девочка радостно хлопнула в ладоши, взяла в руки конопляную верёвку и продолжила плести сеть, а Яков начал вещать ей про разные мифы и легенды, которые знал.
Тем временем в столице османской империи наступил день свадьбы дочери султана Сулеймана и Хюррем-султан Михримах-султан и визиря османской империи Малкочоглу Бали-бея.
В дворцовом саду были раскрыты два больших шатра, один - для султана и его хасеки, другой – для членов династии.
На широкой живописной поляне расположились длинные ряды столов для приглашённых гостей, многие из которых уже прибыли и ожидали начала торжества.
В воздухе витал дух праздника вперемешку с божественным ароматом роз, украшавших своим великолепием каждый уголок роскошного парка.
Вереница карет проследовала из мечети прямиком во дворец Топкапы, кучеры одновременно остановили лошадей, к следовавшему третьим большому экипажу подскочили стражники и открыли дверцу.
Первым ступил на землю статный красавец Бали-бей в изящном дорогом кафтане и светлом тюрбане, выгодно оттеняющим нежный загар мужчины, следом показалась Михримах-султан, в шикарном подвенечном платье, великолепно подчёркивающим безупречную фигуру девушки. Бали-бей подал новоиспечённой супруге руку, и они статной поступью направились к гостям.
Некоторое время спустя глашатай объявил о выходе султана Сулеймана и Хюрем-султан.
Собравшиеся вмиг склонились в глубоком поклоне.
Падишах и его супруга заняли места на золотых тронах, после чего султан махнул рукой, подавая тем самым знак, что он разрешает присутствующим поднять головы.
Подданные императора выпрямились, расселись за столы, и праздник начался. Отовсюду лилась божественная музыка, танцующие гурии извивались в завораживающем танце, слуги ловкими движениями орудовали с закусками на столах…
Празднества длились несколько дней, жителям столицы раздавали щедрые угощения, а те в благодарность возносили молитвы Всевышнему с пожеланиями счастливой семейной жизни молодой супружеской чете.
На пятый день торжества к Рустему-паше, вдруг, подошёл один из слуг и, склонившись, произнёс, что Асель-хатун нехорошо, и вряд ли она выдержит столь долгое ожидание до окончания торжества.
Рустем сорвался с места, подошёл к шатру повелителя и попросил разрешения уехать, сославшись на плохое самочувствие жены.
Падишах не возражал, пожелал супруге визиря здоровья, и разрешил покинуть праздник.
Рустем бережно усадил бледную, как полотно, супругу в экипаж и в сильном волнении приказал вознице гнать лошадей к дому, желая поскорее показать Асель лекарше.
По дороге карету пришлось два раза останавливать, чтобы женщина смогла подышать свежим воздухом, и Рустема после очередной остановки, вдруг, осенило.
Он взял холодные руки жены в свои ладони и горячо прошептал:
- Асель!
- Да? – спросила она, и было видно, что слова даются ей с большим трудом.
- Ты беременна?! – выдохнул он.
- Да…- пытаясь улыбнуться, ответила она.
Рустем тотчас припал губами к её рукам.
- Я думал, что счастлив, но я не знал, что смогу стать ещё счастливее, - произнёс он, вглядываясь в её искажённое приступом дурноты лицо.
- Что же ты раньше мне не сказала? Мы бы никуда не поехали, - досадно промолвил он и осторожно обнял.
- Рустем…останови карету…- попросила она, и он с силой застучал в стенку со стороны кучера.
- Я люблю тебя, Асель! Жена моя! – вынес он её на руках, и она, сделав несколько глубоких вдохов, положила голову ему на плечо.
- Придётся потерпеть, моя родная, теперь в тебе живёт наш сын, - с радостным изумлением произнёс Рустем и легко коснулся губами щеки супруги.
- Я стараюсь, - слабо прошептала она ему на ухо, и он счастливо вздохнул.
Между тем окончание праздничных гуляний ускорил дождь, который ближе к полудню стал несмело накрапывать из небольшой, невесть откуда набежавшей тучки, а к вечеру уже вовсю сердито стучал по окнам.
В одном из коридоров гарема стояла стайка молоденьких рабынь, плотно прижавшихся друг к другу, которых привезли так не вовремя, не задумываясь о том, что девушки попадут под холодный ливень.
А они, грязные и промокшие, испуганно озирались по сторонам, не понимая, где находятся, что с ними будет, повезут ли их ещё куда-то или оставят в этих холодных серых стенах.
Вокруг них бегали недовольные люди, шипели и фыркали, о чём-то ворчливо переговариваясь. Девушки плохо знали турецкий, поэтому понимали только одно, часто повторяющееся слово “Аллах”.
Неожиданно один из мужчин, которого рабыни приняли за охранника, издал громогласный клич:
- Внимание! Хасеки Хюррем-султан хазретлери!
И тут все сердитые люди словно сошли с ума: они принялись хватать девушек за руки, дёргать и исступлённо шикать, пытаясь выстроить их в ровный ряд.
Рабыни, посчитав такое поведение и слова угрозой, огрызались и пытались вырваться, но быстро возвращались на место грубыми тычками в спину.
В один миг всё прекратилось, местные люди замерли и низко склонились.
- Опустите головы! – боязливым шёпотом раздавали они последние указания, дополняя их жестами, и рабыни успокоились.
Они послушно опустили головы, но, услышав в начале коридора шаги, подняли глаза и исподлобья посмотрели на того, из-за кого поднялась такая суета и паника.
Увидев вошедшую женщину, девушки с любопытством стали её разглядывать.
Это была очень красивая стройная женщина. Властной, невероятно грациозной походкой, с идеальной осанкой, вышла она на середину комнаты. Роскошное платье, украшенное драгоценными камнями и высокая корона с россыпью изумрудов дополняли её королевский образ.
Она остановилась, направила гордый взгляд на девушек, и они заворожились великолепием её колдовских зелёных глаз.
- Как тебя зовут и откуда ты? – спокойным приятным голосом спросила она, подойдя к рабыне, стоявшей первой в ряду, та послушно ответила на вопрос, и Хюррем пошла дальше.
- Как тебя зовут и откуда ты? – несколько раз повторяла она и, наконец, приблизилась к самой маленькой девушке, стоявшей последней в строю.
Рабыня даже в таком неприглядном виде выделялась из всех своей благородной осанкой и яркой красотой. Хюррем показалось, что она уже где-то встречала этот умный взгляд невероятно ясных синих глаз.
Госпожа задержалась возле невысокой юной красавицы и прищурилась, напрягая память.
Отчаявшись вспомнить, она с досадой в голосе задала свой обычный вопрос:
- Как тебя зовут и откуда ты?
- Я Оливия, дочь Николо Веньера и Виоланты Баффо! Моя родина – Венеция! - гордо ответила рабыня, глядя султанше прямо в глаза.
Хюррем устремила на неё изумлённый взгляд, и та, не выдержав его, потупила взор.