Глава 3.
Жили мы на территории школы-интерната в директорском доме, ходили на танцы в интернатский клуб, к маме на танцевальный кружок. Школьные проблемы с лихвой компенсировались кипучей жизнью в интернате.
Неудивительно, что вскоре я влюбилась без памяти в интернатского парнишку Ваську Асташкина. Его фамилия звучала для меня лучше любой музыки. При ее упоминании сердце мое обрывалось и улетало под облака.
Впервые я увидела его зимой на берегу Волги. Мы с Ленкой, моей подружкой и соседкой по парте, катались на лыжах, благо погода была чудесная. От интерната к пристани вела дорога по склону.
- Лен, смотри, как мальчишки торопятся куда-то, падают даже, - показала я палкой на бегущих.
- Интернатские. Кто бы это мог быть?- нахмурилась, вглядываясь, Лена.
А от интерната в нашу сторону по снегу бежали двое, не разбирая дороги. Одинаковые расстегнутые серые пальто, похожие на солдатские шинели, развевались на ветру. Мальчишки были без шапок. Правда, день стоял солнечный и теплый, несмотря на то, что был ещё февраль. Добежав до нас, один из них рухнул на спину прямо к нам под ноги. Парнишка смеялся, сверкая белыми зубами. Ленка расцвела. Это же восьмиклассник Васька, ее любовь! Про него она мне уже все уши прожужжала. Ещё не видя его, я знала, что он самый лучший и самый красивый. И это было правдой. Вася был высокий, худой, похожий на Эдиту Пьеху, с большими зелёными глазами, опушенными длинными черными ресницами, тонким прямым носом и красиво очерченным ртом. Лицо бледное, чистое, темные жёсткие волосы острижены коротко. Прошло столько лет, а я помню его так ясно! Слышу его смешной, сломавшийся голос, переходящий с баса на фальцет.
Я рассматривала его, пока он смеялся, лёжа на снегу, запрокинув голову. Васька отказывался подниматься, если я не соглашусь, пойти сегодня с ним на танцы. Ленка расстроилась, но вида не подала, а продолжала, как обычно, шутить. Второй мальчишка молчал, будто в рот воды набрал, как безмолвный адъютант.
На танцы я, конечно, пошла. В маленьком клубе, устроенном в обычной деревенской избе, звучала музыка. С шипеньем и потрескиванием крутилась заезженная пластинка. Вася пригласил меня на первый же танец. Я положила руку на его худенькую ключицу, вторую он так крепко сжал своей обветренной мальчишеской рукой, что я ойкнула, смутившись. Танец начался. Какая же была песня? Не помню. Я забыла обо всем, время убежало куда-то, покинув часы.
Танцевал Вася, как все мальчишки в то время, переступая ногами и раскачиваясь. Мы двигались, как заведенные, по кругу в одном направлении. От моего кавалера отчаянно пахло табаком. Ну что поделаешь? Все равно он был самым красивым. Потом Вася меня ещё пригласил и еще. С замирающим сердцем, на цыпочках, я танцевала с ним. Он как-то приподнимал партнёршу, т.е. меня, рукой под лопатками. Вот ведь все помню, как будто это было вчера.
А ещё мы ходили на каток, залитый прямо на территории интерната, вечером, когда на поселок опускалась темень, а над катком горела на столбе единственная лампочка. Коньки мне выдал физрук Геннадий Петрович, взяв с меня обещание беречь школьный инвентарь. Я соорудила для катания специальный наряд. Куртка, вишнёвая короткая юбочка из маминого платья (ткань - креп польский, на платье она была матовой стороной, а на моей юбке атласной) и белый берет с двумя помпонами на верхушке, завязанными бантиком
В этом снаряжении я себе нравилась, вертелась перед зеркалом: "Ну чем не фигуристка?" Васька был в своем зелёном полушерстяном свитере и в шапке ушанке. Мы носились кругами, взявшись за руки крест накрест. Не было на свете человека счастливее меня! Ветер свистел в ушах, щеки горели на лёгком морозце. Только я не чувствовала ни холода, ни усталости.
На Восьмое Марта он подарил мне открытку с красивой подписью: В. Асташкин. Я потом долго ее копировала: выписывала красивую, высокую букву А, а потом меленько остальные, в конце сделав размашистый росчерк.
По субботам мы с сестрой вместе с интернатскими ходили в кино. Вся школа снималась с места. Первыми шли малыши, последними восьмиклассники. И вот, однажды ко мне подсел он.
Взял мою руку, наклонил лицо ко мне в ладонь. Я почувствовала, как его длиннющие ресницы щекочут ее. А потом моими же пальцами провел по своим губам. И все! Я потеряла покой, пропала. В танце у мамы на кружке моим партнёром был другой мальчишка, а Вася только в один момент, когда все вставали взявшись за руки в круг, держал именно мою левую руку где-то минуточку. И эту минуточку я ждала, как манну небесную. Рука была обветренная, шершавая, но самая лучшая на свете. Он, наверное, уже и забыл, как катался со мной на коньках, как приглашал на танцах, как сводил меня с ума в кинозале, а я любила его всеми силами детской души.
Потом были весенние каникулы. 14 марта Васька вместе с младшим братом уехал к матери. А, когда вернулся, уже совсем охладел ко мне. Его видели на катке с другой девочкой, дочкой моего любимого учителя истории Александра Михайловича. Она была очень симпатичная, ладненькая и умная. Может быть, они просто катались. Но я этого не перенесла, так сильно любила Ваську. От горя у меня поднялась температура, я даже бредила, твердила его имя. Мама испугалась, что я могу умереть, и послала кого-то за предметом моих грез. А он не пришел... Вместо него явился его адъютант Славка, который промычал что-то, поерзал на стуле напротив кровати, где лежала я, и ушел.
Так печально закончилась моя первая любовь. Больше я на Ваську ни разу не взглянула, вырвала его из сердца с кровью. Да и учиться в нашей школе-интернате ему оставался какой-то месяц или два. Он уехал домой в свой Димитровград к матери, в девятом классе не стал учиться.
Мне сказали, что Василия Асташкина уже давно нет среди живых. Поэтому пишу, не опасаясь, его фамилию. Бедный Вася! Хорошо бы, если бы это было неправдой, и он был живой!
Продолжение:
Начало: