От остановки дорога шла вниз, спускаясь прямо на их улицу. Меж домов и густых палисадников застыла тишь. Все ещё вьюжило, ветер бил в лицо, распахивал полы шинели. Улица горела тусклыми фонарями, народу практически не было.
Но он был счастлив. Родное село – разве это не счастье?
В прошлом был запах горелой нефти и железа, изуродованные села с разбитыми неосвещенными домами, пыль разбитых дорог и усталая остервенелость командиров.
Шинель Алексея была расстёгнута, в ней запахнута девочка. Идти было неловко, он то и дело подкидывал ее, поправлял, рука немела. Но настроение было превосходным.
Он ещё не дошел, а душевный покой уже грел. Сейчас казалось, что писал он матери редко. Вот Лиле писал, а матери забывал. Упрекала она его порой в письмах. Да, о матери он вспоминал не часто, но ведь и не забыл. Вез ей подарок – розовый клетчатый платок. Брал Лиле голубой шарф в магазине при воинской части, взял и матери то, что там нашлось. Платок был ярковат для женщины в годах, но больше ничего подходящего там не было.
Вот Алексей вошёл на пригорок, миновал знакомый колодец, прошел мимо мелькающего штакетника забора. Вот он – его двор... Он подкинул на плечо спящую ношу, просунул руку сквозь дыру в калитке, откинул крючок, поднялся на крыльцо, поставил чемодан и стукнул в дверь.
По шагам узнал мать.
– Кто там?
– Это мы, мам...
Стукнула щеколда, и дверь беззвучно отворилась. В тёмных сенях – белая тень. Белые волосы и силуэт. Мать в фуфайке поверх ночной рубахи стояла в сенях.
– Алешень......, – проглотила последний слог на всхлипе мать.
– Здравствуй, мам, – тихо ответил Алексей, потому что на плече спала девочка, – Я это, я...
Мать увидела ребенка, но ничего не спросила, лишь посторонилась. И он шагнул через порог. Она за его спиной притворила дверь, а он уверенно шел в темноте сеней. Забытые запахи кадок, дерева дома, полынных веников приятно охватили его. Толкнул плечом клеёнчатую обивку двери и ступил в теплый дом.
Мать зашла следом.
– Алешенька! Ведь не ждала уж...спать завалилась, дурочка. А ты вот... Ведь так ждала. Сейчас я... сейчас...
Мать засуетилась, сняла фуфайку, побежала за халатом.
– Мам, я тут... Мне б ношу свою куда пристроить. Спит она.
– Ох! – и опять мать ничего не спросила, – Давай ее – на диван. Сейчас я простынку вот, подушку...
Но Злата неожиданно проснулась, открыла большие свои глаза. Алексей посадил ее на диван.
– Проснулась? От тепла что ли? Сымай свой платок. Приехали мы. Дома!
Ему так нравилось, что привез он девочку домой. Так хотелось сейчас ее прогреть. Всю дорогу он боялся ее застудить, грел руками ее ноги, кутал своей одеждой.
Девочка моргала глазами, озиралась. А когда присела к ней ближе мать, чтоб снять ботинки, вдруг вскочила, подбежала и прижалась к ногам Алексея.
– Чего ты? Это мама моя, Вера Павловна. Она хорошая, не обидит, – ботинки снял с нее он сам.
Девочка, не сходя с этого дивана, съела бутерброд, от чая отказалась. Легла на мягкие подушки и тут же уснула.
Алексей заметил, как состарилась мама за эти два года, покрылась морщинками шея, поседели волосы.
– Помыть ее надо..., – вздыхала мама.
Она доставала из холодильника припасы, ждала сына загодя, готовилась.
– Где ты её нашел-то?
– На вокзале в Димитровке у цыган забрал, получается. Так уж вышло.
– У цыган? Господи! – мать перекрестилась, – Кабы искать не начали, – покачала головой.
– Да она сама от них сбегала. А ментам не надо ничего. Не хотят работать. А я... Пусть поживет немного, ладно?
Он с аппетитом ел вчерашний суп с аккуратно нарезанной матерью колбаской, рассказывал о том, как встретил девочку.
– Да пусть... Пусть поживет! Ты о себе-то, о себе расскажи. Как служил-то? Ведь вся душа изболелась у меня... Страшно ведь было, страшно! Поседела вся! Что там творится! А ты там...
– Да ладно, мам? Хорошо же всё, дома я. Вы-то как тут?
– Мы... А кто мы-то? Тетка Лида – молодец, держится ещё. Бегаю я ей в магазин. А я – сам видишь, мельтешу ещё.
Мать все в том же платье, что и прежде. Маленькая, неприметная, но очень старательная. И руки ее мелькали также быстро, и поступь такая же твердая. Под ее ногами трещал лист жести у печи, а она все переживала, что сын явился без предупреждения, что картошки не натушила, пирогов не напекла.
Она была совсем не глупа. Скорее наоборот – умудрённая тем самым крестьянским умом, который столь незаметен, столь скрываем под простотой, что и не поймёшь порой, почему у этих женщин так все ладно и споро в семье. Кажется, что случайно. Ей, конечно, ясно было, о ком спрашивает сын. Уж точно не о старой тётке Лиде.
Вот только рассказать о девушке Лиле ей особо было и нечего. Встречала ее не часто. Недавно вот на остановке видела с подружками. Веселая, громко смеётся, шутит. Одета современно, богато даже. Её она заметила не сразу, а когда заметила, как-то притихла и издали кивнула.
И всем свои мудрым нутром Вера Павловна чувствовала – не от стеснительности не подходит к ней девушка, которая пишет ее сыну два года, а от какого-то внутреннего неверного настроя. Будто заранее готова она отвоевывать у матери сына, как у соперницы. И что у них сейчас за мода такая – без войны войну устраивать?
И когда сын заполоскался, засуетился, ничего еще не говоря матери, она уж догадалась – к ней побежит, к Лиле своей, хоть и еле на ногах держится. Не утерпит даже сегодня.
– Мам, я к Лильке добегу, ладно...? – будто она могла запретить.
– Так поздно уж. Чай, спит... Отоспался бы. Завтра бы... Всех ведь соберём, и родню, и ребят твоих. И дядя Коля придет. Он же тебя на свое место целит – механизатором. Комбайн новый свой доверить хочет. Еле дождался... Давно б ушел, если б...
– Да я ненадолго, мам, – Алексей подошёл к трельяжу в комнате, где спала Злата, взял расчёску, случайно задел и о пол грохнулся флакон с одеколоном. Злата вскочила, бросилась к обернувшемуся на нее Алексею и уцепилась за его китель, – Ты чего, Злат? Это флакон упал, не бойся. Я случайно... Иди – ложись, я – скоро вернусь. Ну, чего ты?
Алексей в этот вечер так никуда и не ушел. Разнервничался, но ... заснул на диване вместе со Златой. Она, при каждом его движении, просыпалась и цеплялась за полы одежды. Он спал крепким сном.
***
Было воскресенье. Лиля лежала в теплой постели под одеялом. На кухне мать звякала посудой, готовила завтрак. В белых тюлевых окнах за окном кружил снег. Он перечеркивал белым кружевом черные ветви вишни. Лиля села, принялась собирать волосы. Длинные темные волосы ее не слушались, выбивались из-под пальцев, прядями рассыпались по плечам.
Растрепой ходить было нельзя. И в старом халате нельзя. Вот-вот приедет Алексей. Уже написал, что вот-вот, чтоб ждала... Она все представляла их встречу. Жаль, что снег, что зима почти, что нельзя пойти в луг или на реку. Вот там простор для любви, для красивой первой встречи, а сейчас... Не больно-то разгуляешься, вон какой ветер.
И она решила, что когда он приедет, когда прибежит к ней ( а прибежит он сразу, Лиля была уверена), она, конечно, запрыгнет к нему на шею. А может и, как прежде, как кружились они бывало – обхватит ногами. И он закружит ее с радостью и смехом. И конечно, они поцелуются. Дальше поцелуев до армии дело у них не зашло, но поцелуи были жаркими.
А ещё она попросит мать пойти к Семёновым. Ненадолго. Ну, чтоб сделать встречу более романтичной. Навряд ли Леха догадается придти к ней с шампанским. Не из тех он, не из романтиков - ухажёров.
Поэтому приготовилась она сама – за кроватью у нее уже стояла бутылка шампанского, конфеты, свечи с подсвечником. Встречу они отметят. А мать уйдет, она, ради такого случая, ей не откажет.
Мать ее, Ирина, была тоже настроена, что Лилька скоро выскочит за Леху. Два года ведь ждала.
Уже с подружками обсуждают свадебные наряды. Только и щебечут, спорят, что о длине фаты, да о фасонах свадебных платьев. А мать вздыхает – не хватит деньжат, одна дочку ростит. Старший сын женатый живёт в доме тестя. Занимать, наверное, придется у них. Стыдно, но что делать...
По разговорам, в доме Алексея после свадьбы дочка Лиля жить не собиралась. Говорила, как поженятся, квартиру снимут в Димитровке. Она уж там работает, и он найдет работу ... Село свое Лиля давно хотела покинуть. А Ирина переживала – молодые, все им кажется просто, а ведь за квартиру-то платить придется... А коли дитя родится? Но спорить с дочерью – дело проверенное. Трудное дело.
Ирина старалась потише греметь тарелками – остались они немытыми с вечера. Что-то ей не здоровилось, а Лильку заставлять не хотелось. Она сейчас в эйфории ожидания. Где уж ей – грязная посуда.
И тут Ирина услышала стук в дверь. Кто рано-то так? Или ее на станцию, на работу вызывают? Неужели у Феньки сынишка заболел опять. Наверняка! Жаловалась недавно....
Она схватила полотенце, и так, вытирая руки, открыла дверь. На пороге с улыбкой через все лицо в расстёгнутой шинели стоял коротко постриженный крепко похудевший Алексей. В правой руке – цветы герани, а левой – держал за руку маленькую девочку в куртке не по плечу и в розовом клетчатом платке.
Ирина поздоровались и крикнула в дом:
– Лильк, Алексей приехал!
Мать знала, как готовится дочь к приезду, понимала, что моментально дочь не выскочит. Она знала – Лилька успеет мазануть губы, натянуть новый халат, красиво разбросить волосы... Молодость и желание нравится – разве это грех?
– Проходи, Лёш... Проходите...
Лешка разулся, а потом присел, распутывая шнурок на ботинке девочки. В это время и вышла из комнаты Лилия – ох, красивая... Мать и не видела у нее такого шикарного пеньюара. Алексей, сидящий к ней спиной, привстал, шагнул навстречу:
– Здравствуй, Лиль! Вот и я ...
Лиля смотрела на него и не узнавала. Худой какой! И шапка эта... Она собиралась бросится к нему на шею сразу, но сейчас почему-то пауза затянулась, а он оглянулся на ребенка и опять наклонился к шнурку.
– Сейчас мы распутаем узел. Сейчас, Лиль...
Она так и возвышалась над ним, а он дёргал узел и никак не мог справиться.
– Давай я, – шагнула к ним Ирина, понимая, что дочь растерялась от такой встречи, но девочка вскочила и прижалась к Алексею.
– Не, не... , мы почти, мы сейчас, мы сами...
Наконец, он разогнулся. Все с той же открытой улыбкой протянул Лиле руку. Она откликнулась и приобняла его за плечи. Увидела, что сзади к нему прижалась девочка.
– А это кто? – спросила Лиля, улыбаясь.
– А это Злата. Вот, нашел себе прищепку. Надо определить ее. Займусь завтра. Сегодня воскресенье, не работает же никто.
Мать уж знала свою задачу. Накрыть быстро стол и убежать. Она быстро суетилась, звала их присесть. Все уселись за стол. Девочка жалась к Лешке.
– Злата, будешь конфетку? – Лиля протягивала ей конфету из коробки, но Злата сразу спрятала руки под стол.
Пожав плечами, конфету взял Леша, протянул девочке, и она взяла, медленно развернула, откусила маленький кусочек. Они наблюдали за девочкой.
– Чего это она? Испугалась что ли? А ,"спасибо" где? – Лиля широко открыла глаза, не понимала такого поведения девчушки.
– Она не говорит. Я тебе потом все расскажу. Ну, как ты тут?
– Я? Я нормально. Вот, дождалась, наконец. А ты похудел, бедненький...
– Ничего! На мамкиных пирогах отъемся. Дело наживное.
– Ты же писал, что нормально кормят...
– Да нормально и кормили. Просто... Просто там сложно было. У нас многие похудели. Я-то вообще ничего. А у Витьки Комарова вечный недовес, его все в медсанчасть отправляли, надоедали. У него доппитание, а он нам отдает.
– Бедненькие ...
Ирина начала прощаться, косилась на девочку. Понимала – лишняя она тут.
– А может я девочку с собой заберу, в гости к Семёновым сходим. Пойдешь?
Алексей ответил за свою подопечную:
– Да не-ет, спасибо! Она вот ко мне привязалась и всё. Мать моя уж пыталась ее оставить, и я... отрывал. Бесполезняк! – он повернулся к девочке, – Как жить-то без меня будешь, Златка?
Злата смотрела на него как-то озадаченно.
Ирина пожала плечами, глянула на дочь и вышла из дома. Понимала, дочери эта ситуация не по нраву. Но чем тут поможешь?
Получалось, как не крути, девочка жмётся к Алексею. Лиля достала из шкафа цветные тряпочки для игры. Но девочка всё равно висла на Лёше.
Лиля решила не обращать на нее внимание, достала шампанское, бокалы, конфеты... Поставила все на стол.
– Я так рада, что ты вернулся. Так рада, я ведь и на танцы ходила просто посмотреть, никакого удовольствия. Открывай шампанское-то, отметим твое возвращение!
Она пыталась придать радости голосу, но ей это плохо удавалось. Девочка, сидящая на скамье у печки, перебирающая разноцветные тряпочки, смущала. Алексей на маленькую Злату поглядывал, подмигивал ей и улыбался. И Лиле вдруг показалось, что Алексей не так уж и рад встрече с ней. И виновата в этом, определенно, эта девчонка.
– Свечи зажигать?
– Свечи? Какие свечи? Зачем?
– Верно, незачем! – Лиля надула губы, смотрела в стол.
– Лиль, ты чего это? Чего?
Он подскочил, подошёл к ней сзади, обнял за плечи.
– Я думала мы с тобой встретимся, шторы закроем, свечи зажжем... Купила специально..., – говорила она с растяжкой, жалуясь на то, что мечта не сбылась.
Она повернула голову, оглянулась и тут же встретилась лицом у лицу с девочкой. Та стояла рядом с Алексеем, схватив его за лацкан кителя.
– Лёш, а когда у нас будет нормальный вечер, без детей. Ты когда ее сдашь?
– Так завтра и пойду, Лиль... Может и ехать придется в город. Но это уж как в сельсовете скажут.
– Скорей бы... А то я скучаю по тебе.
– Так вот же я.
– Ну-у, мы ж не наедине. А хочется наедине, ты же понимаешь...
– Да, ты ж глаза ее видишь? Хотел один идти, а она... Прям испуг в глазах, мама уж и так, и эдак. Вот и пошли вместе. Жалко мне ее. Вот определю...
– На дискач сегодня идём? – перебила Лиля.
– Да мама ж там готовит, собираемся у нас, в пять.
– А кого позвал? – Лиля оживилась.
– Да никого ещё не звал. Я ж к тебе с утра ... Вчера ещё хотел, но вот – хвост не пустил, – он кивнул на Злату, – Знаю, мать родню позвала. А я к Максу заскочу, потом к Серому...
– Макс твой со своей Еленой придет. А Серый вахтой работает. На смене он. В общем, скукота. А там, на дискач к нам, леспромхозовские ходят. Я ж должна с парнем показаться или нет? А то, знаешь ли, клеили. Говорю же – парня жду, все подтвердят.Так не верят...
– Может и сходим после. К матери за день привыкнет она. Чай, оставлю. А хочешь, пошли к нам. Матери помощь нужна.
– Не-е, Лёш. Прости, не могу. Дела ещё домашние.
Дела домашние захватили и Алексея. Весь этот день он помогал матери. Он почистил коровник, наколол дров, выхлопал половики.
– Да уйти ж ты хоть с пыли-то!
Злата повсюду ходила за ним.
– Не сидится тебе дома! Мать там печет, поди, булочки крутит в чистоте! А ты в говно лезешь... Отойди! Испачкаешься, чего я на тебя надену-то?
Девчонку надо было искупать, а переодеть не во что. Он побежал в местный магазин и купил то, что было – майку. Трусы мать нашла его детские. Пойдет. Попариться и ему надо было перед тем, как придут гости. Мать уже затопила баньку.
– Злат, пока жара нет с мамой иди в баньку. Помоешься, в чистое оденешься. Там травками пахнет..., – он присел перед ней.
Но нет. Ребенка так и не уговорили пойти с Верой Павловной.
Мать расстроилась, устало опустила руки. Весь день готовила стол, на ногах еле держалась, а тут этот барашек ещё рогом упёрся. А скоро уж гости. Накрывать...
Видя усталую мать, Алексей скомандовал.
– Я сам, мам, давай, – он выхватил у сидящей матери полотенце и одёжку и потянул девчонку в баньку.
– А ну, раздевайсь.
Девочка мылась терпеливо, слегка морщась, когда тер ее Алексей, а он тер и приговаривал:
– С мамкой не захотела, терпи меня. А то уж поросёнком стала.
... А перед глазами – дети-беженцы. По осенней распутице, по грязи матери тащат малышей в одеялах, а дети постарше несут чемоданы и мешки... И мальчик маленький. Его тянет старшая сестра, девочка лет девяти, а он вязнет в грязи, падает, утопает лицом в холодную жижу, поднимается, хочет заплакать, но смотрит на их ружья и боится. И Алексей не выдерживает, автомат – за спину, а ребенка – на руки. А потом командир орет, надрывается... И Леха понимает – прав он, но...
Он намыл девочке голову, вытер, завернул в полотенце, одел, усадил в предбаннике и пошел мыться сам, поглядывая на дверь. А то ведь зайдет по глупости и напугается голого мужика. Не девчонка, а банный лист к одному месту... Но девочка не зашла.
Он напарился, потный и мокрый задыхался в баньке от жара. Клубы густого белого пара уходили в предбанник, он поглядывал. Хорошо, что пар – туда, не замёрзнет Златка. А дома – на печь ее.
Вечер прошел замечательно. Родственники обнимали, стучали по плечам. Тетка Лида плакала от счастья без конца и края... Дядя Коля расхваливал комбайн, давал указания по трудоустройству. Мужики интересовались – как там?
Как там? Лицо Алексея на секунду твердело, обозначались грубые стыки, ребра, как сварные швы на броне транспортера. Но потом он смотрел на Лилю, светлел глазами, теплел и расплывался.
– Да ничего там интересного. Я просто на заставе дежурил, да и все, – отмахивался он.
Лилька его была самая красивая. Ярко красный свитер с блестящим рисунком на плечах, короткая юбка, стройные ноги. Маленькие стопы, обтянутые синтетическими тонкими колготками будоражили его.
И Злата, разморенная баней, успокоенная сытым желудком, уснула у матери на койке.
А когда родня затянула песни, молодежь решила, что пора линять в клуб на дискотеку. Они пили пиво, танцевали. Сквозь софиты клубных огней, сквозь хмельную мглу Алексей выхватывал свою танцующую Лильку в ярком красном свитере. И казалось ему, что все, что было там, в далёком ауле – страшный сон. И духота летних ночей, и снежные вершины, и звяканье автоматов и касок, и кровь, и копоть, и смерть...
Они целовались с Лилькой у забора, он лез туда, куда лазать неприлично. Он был здорово пьян от вина, но ещё больше пьян от охватившего его счастья. Сейчас он готов был кричать на все село – он счастлив.
И даже воющая дома Злата, проснувшаяся и обнаружившая, что его нет, нервничающая мать, счастья не убавили. Он крепко поцеловал мать в лоб, обхватил в охапку девочку и так, не раздеваясь, и уснул с ней в обнимку. А мать стягивала с него ботинки.
На утро он не готов был идти в правление – головушка очень болела. Мать отпаивала его, давала Злате мокрые холодные тряпочки, и та меняла их на его лбу.
– Ох, Златка! Чтоб я делал без тебя...
Вечером к Лиле он пошел один, Злата привыкала к матери. Уже не боялась с ней оставаться, подружились. Но очень запереживала, когда Алексей пропал надолго. Рвалась во двор – искать его. Вера Павловна закрыла дверь, и Злата уселась у порога в ожидании.
– Продует же, иди сюда...Придет он.
Но девочка так и сидела. Надо было решать с ней вопрос. Вера Павловна боялась привязаться.
В правление отправились они лишь на день следующий.
У здания сельсовета стояли два газика. Алексей вел девочку за руку. Они поднялись по широким цементным ступеням. Алексей потянул красную дверь с тугой пружиной. Внутри пахло какой-то сыростью, каждый шаг гулко раздавался в пустых коридорах. На стене – соцобязательства на этот год. Алексей остановился у председательской двери, прислушался, постучал и вошёл.
В небольшом кабинете председателя сидел мужичок в сером свитере с шишечками. И лицо его тоже было каким-то серым.
– Здравствуйте! Нам бы председателя.
– Нету его. В области, – как-то обиженно ответил мужичок.
– А к Вам разрешите обратиться?
– А к кому ещё? Я тут один за всех, – он развел руками, – Чуть что – Михал Иваныч.
– Мне б вот... , – он выставил девочку впереди себя, – Я девочку у цыган нашел в Димитровке. Не цыганка она, видно же. Мне б в органы посерьёзнее, чтоб определить ее.
– В Димитровке? А сюда зачем тащил? Даль такая..., – мужичок ничего не понимал.
Алексей долго объяснял ему обстоятельства, но тот всё равно не понял, зачем парень подобрал девчонку, привез сюда, а не сдал там в милицию.
– Вот и вези теперь сам. Кто ей заниматься будет? Опять я, Михал Иваныч? Вези в Ерохино, там центральное отделение милиции, и по работе с детьми инспектор есть. Коли хочешь, через час как раз поедет туда газик. Только обратно он не сразу. Дел много там.
Через час Алексей и Злата уже тряслись по ухабистым дорогам в Ерохино. Навстречу летел снег. Уж третий день он словно старался забелить, замести черноту пространства и все не мог.
Злата сидела, прижавшись лбом к стеклу. Она всё понимала.
***
Если не любите читать так – урывками, дождитесь окончания истории и прочтите сразу.
Спасибо🥀
Прикрепляю для вас оконченные рассказы: