1860 год. Некрасов делает выбор между "падшим ангелом" и Авдотьей Панаевой, любовь к которой всё никак не умрёт. Этот год стал для них новой вехой в отношениях.
После 1855 года отношения между Н. А. Некрасовым и А. Я. Панаевой начинают "отдавать невкусной погасшей сигарой, вновь раскуренной".
Их примирения после ссор наступали трудно, взаимное отчуждение росло, разлуки длились месяцами.
Их пара уже слывёт нерукопожатной после скандального "огарëвского дела".
Они уже похоронили двух сыновей, умерших в младенчестве.
Она уже вытребовала назад свои письма, и "та рука со злобой их сожгла, которая с любовью их писала".
Он ловит себя на мысли, что его влечёт к другим женщинам, и доказывает это делом.
В письме И. С. Тургеневу Некрасов признается: "Авдотья Яковлевна, кажется, догадалась, что я имел мысль от нее удрать".
Но они пока не в силах отказаться друг от друга окончательно. Авдотья Яковлевна прилагает усилия для того, чтобы вернуть былую нежность и страсть в их отношения: она хороша теперь с ним: внимательна и женственна,— насколько она может быть женственной.
Некрасов продолжает делить с Панаевыми квартиру на Литейном проспекте, оплачивает их счета с личного счета и из кассы "Современника", присоединяется к Авдотье Яковлевне в Европе и удовлетворённо замечает: Авдотья Яковлевна теперь здорова, а когда она здорова, тогда трудно приискать лучшего товарища для беспечной бродячей жизни. Я не думал и не ожидал, чтоб кто-нибудь мог мне так обрадоваться, как обрадовал я эту женщину своим появлением. Должно быть, ей было очень тут солоно, или она точно меня любит больше, чем я думал. Она теперь поет и подпрыгивает, как птица, и мне весело видеть на этом лице выражение постоянного довольства — выражение, которого я очень давно на нем не видал.
Кажется, что эти двое пережили самое трудное и готовы продолжать свою совместную жизнь. Они осторожно, словно на цыпочках, приближаются друг к другу, храня с трудом обретëнное хрупкое равновесие, что установилось между ними. Авдотья Яковлевна наружно весела и беспечна подле Некрасова, он в письмах убеждает Тургенева, но в первую очередь словно себя самого, что лучшего товарища, чем Панаева, не сыскать, да и не стоит в его годы пытаться начинать что-то новое.
Примирëнные, они вернулись из европейской поездки домой, занялись ремонтом в доме на Литейном, текущими заботами.
Конторская книга "Современника" отображает, что 16 мая 1860 года Авдотье Яковлевне выданы 500 рублей на поездку за границу, а в сентябре ещё столько же на посылку за границу. Она отправилась во Францию, в нормандский Диепп (Дьеп), куда русские аристократы ездили "элегантно жить" и лечиться водами.
Итак, летом 1860 года Николай Алексеевич был предоставлен сам себе. Трудно судить, когда и где именно произошла встреча поэта с его новым увлечением, как выглядела эта милая юная женщина, но уже 23 июня 1860 года Некрасов пишет за границу Н. А. Добролюбову:
Ангела я себе приискал, надо Вам добавить. Чудо! Я не шутя влюблен.
Судя по всему, чувство к ангелу, охватившее Н. А. Некрасова, было стремительным и настолько ярким, что он поэтично назвал его пением малиновок в душе.
Кто она? Как выглядит? Чем покорила сердце поэта, рядом с которым уже не первый год находится "невозможная женщина" Авдотья Яковлевна, покорившая своей красотой и обаянием весь "Современник", вот уже второй десяток лет как бессменная владычица русского литературного Олимпа?
Прошло чуть меньше месяца, и 18 июля Некрасов пишет Добролюбову новое письмо:
Что бы Вам написать? Да хорошего немного. Старый я дурак возмечтал о каком-то сердечном обновлении. И точно четыре дня у меня малиновки пели на душе. Право! как было хорошо. То-то бы так осталось — да не осталось. Во-первых, девушка хоть не ангел или ангел падший — да, к несчастию моему, оказалась порядочной женщиной — вот и беда! Еще и жертва тут подвернулась, в ее положении не пустая — польстилась на мои сладкие речи — а я куда как был красноречив! — она бросила человека, который ее обеспечивал (дуре-то всего 19(-й) год — это так скоро свертелось, что я и не ожидал, а то бы, я думаю, сам отговорил еë). Ну а теперь уже бродит мысль, зачем я всë это затеял? Только и отрады, что деньгами, авось, развяжусь.
Из этой части письма Добролюбову кое-что выясняется: девушке девятнадцать лет. Она, по характеристике Некрасова, падший ангел, оказавшийся порядочной женщиной. До Некрасова у юной прелестницы уже был покровитель, но она с ним рассталась ради Некрасова. По-видимому, падший ангел не была лишена дара слова и актёрского таланта, потому что такая же ситуация где-нибудь в романе у Бальзака или Золя была бы названа по-другому: содержанка сменила одного покровителя на другого.
Но, возможно, предыдущий покровитель ангела был человеком более состоятельным и влиятельным, нежели Николай Алексеевич. Тогда её поступок действительно выглядит как жертва, сообщает о том, что она со своей стороны тоже увлеклась красноречивым поэтом, стала связывать с ним какие-то надежды на будущее.
Увы, поэт уже охладел к своей лёгкой победе. Малиновки в душе старого дурака пели всего-то четыре дня, и теперь он намеревается откупиться деньгами от девятнадцатилетней дуры.
Высокая поэзия и пошлый фарс в одном флаконе! Но вернëмся к письму.
Зачем я сижу теперь в Москве, как думаете? Был я с моим ангелом в деревне и весело охотился, да простудился, а у меня во рту сделалось нечто прегнусное — жар, слюна лезет, как из сапатой лошади, боль. Черт знает что это. Боюсь, не отрыжка ли опять старого? Так как я много съел Меркурию, то, говорят, это он теперь гуляет. И я лечусь, а ангел кротко и любовно скучает около меня — жарища при этом страшная, ни пить, ни есть — ничего и не думай, выходить тоже нельзя. Ну что тут хорошего? Согласитесь, не стоит и поздравлять с ангелом! Право, не знаю, чье положение лучше. Впрочем, одному хуже. Самый, так сказать, неважный ангел за границей очень много значит, и я приписываю большую часть Вашей хандры одиночеству. Знаете ли, очень может быть, что я к Вам приеду — куда только ангела деть, да возьму с собою.
Кажется, картина проясняется. Малиновки в душе замолкли, потому что отнюдь не юного Некрасова подвело здоровье. Что и говорить, симптомы довольно опасные: жар, боль в горле, которая годами изводила Некрасова, да ещё и обильное слюноотделение, возникающее как побочный эффект при лечении венерических заболеваний соединением ртути (как его иначе называли - меркурием). Больному Некрасову уже не до охоты и любви, выйти из-за жары некуда, а рядом скучает юный ангел, с которым что-то надо делать.
Кому в таком положении может быть хуже? Только самому адресату письма - умирающему в Европе от туберкулёза Добролюбову.
Планы Некрасова встретиться с Добролюбовым за границей не состоялись, он из России не выезжал, так что ангел если куда и поехал, то в деревню... ближе к осени.
Но пока мысли Некрасова о поездке в Европу перешли с новой возлюбленной на прежнюю:
— Напишите мне что- нибудь об Авдотье Яковлевне. Вы, верно, еë скоро встретите; если она огорчена, то утешьте её как-нибудь: надо Вам сказать, что я ей кратко, но прямо написал о своих новых отношениях. Ведь надо ж было! — хоть эти новые отношения едва ли прочны. — Я очень чувствителен. Она не жалела меня любящего и умирающего, а мне её жаль (а почëм я, дурак, знаю — может быть — и вероятно — она приняла моё известие спокойно и только позлилась!). Я уж четвёртый год все решаюсь, а сознание, что не должно нам вместе жить, когда тянет меня к другим женщинам, во мне постоянно говорило. Не желал бы, однако, да и не могу стать вовсе ей чуждым.
Странное дело! Без сомненья, наиболее зла сделала мне эта женщина, а я только минутами на неё могу сердиться. Нет злости серьёзной, нет даже спокойного презрения. Это, что ли, любовь? Черт бы её взял! Когда ж она умрет! Я начинаю злиться. Сколько у меня было души, страсти, характера и нравственной силы — всё этой женщине я отдал, всё она взяла, не поняв (в пору по крайней мере), что таких вещей даром не берут, — вот теперь и черт знает к чему всё пришло. Ну, да будет. Я сполоснул рот какой-то вяжущей гадостью, и во рту стало так же скверно, как на душе.
Скверное дело! Ранее Некрасов уже изменял Авдотье Яковлевне, но это было похоже на то, с чем она столкнулась в браке с И. Панаевым: ни к чему не обязывающие короткие интрижки с женщинами, в которых никто всерьёз не влюбляется. Их словно нет для Некрасова, и писатель ничего о них не сообщает своим наперсникам.
Но на этот раз всё по-другому: Николай Алексеевич письмом известил Панаеву о том, что рядом с ним в России находится новая возлюбленная. В сердечные дела посвящено третье лицо, сотрудник "Современника", да и Некрасов не собирается прятать эту девушку, хотя и не уверен, что эти отношения станут чем-нибудь серьёзным.
Что же касается Авдотьи Яковлевны, то мысли Некрасова очень похожи на мысли человека, желающего нарочно обесценить то, что было прежде, ожесточиться против всё ещё дорогого сердцу человека, в какой-то степени оправдаться в собственных глазах и глазах окружающих: это ты виновата, что я теперь с другой, мало любила, мало жалела, мало ценила...
Добролюбову не пришлось утешать Авдотью Яковлевну. Когда он приехал во Францию, Панаевой там уже не было.
В сентябре в письме к своей младшей сестре А. А. Буткевич, адресованном в Грешнево (родовое гнездо Некрасовых), Николай Алексеевич сообщает:
Меня ты дома не застанешь — я уеду, извини, на охоту, — но застанешь очень скромную и добрую девушку по имени Ксению Павловну, которую ты приласкай. Я приеду к вечеру.
Наконец-то мы узнали, что у ангела есть имя: Ксения Павловна. Сноска по поводу таинственной Ксении Павловны сообщает: "Лицо неустановленное. Вероятно, предмет увлечения Некрасова".
Лето закончилось, малиновки готовятся улетать на юг, а ангел, от которого поэт летом собирался откупиться, всё ещё рядом с ним. Более того, Некрасов знакомит с юной возлюбленной родную сестру. Круг лиц, близких Некрасову, а следовательно и Панаевой, осведомлённых о том, что богиня литературного Олимпа низвергнута, ширится, значит, и степень унижения, через которое проходит Авдотья Яковлевна, растëт. А между тем она вынуждена скоро вернуться в Россию: ей необходимо завершить судебное разбирательство по огарëвскому делу.
Более в письмах Некрасова Ксения Павловна не фигурирует. Конторская книга "Современника" за 1860 год в разделах "Личный счёт Некрасова" и "Счёт кассы" отражает, что Некрасову решение огаревского дела стоило 12 000 р., а журналу почти столько же — 11 410 р: это отступные наследникам Марии Львовны Огарëвой, оплата поездки Авдотьи Яковлевны в Москву, услуги адвоката - кругленькая сумма по тем временам. Зато Авдотья Яковлевна с тех пор была свободна от судебного разбирательства. Свободна за счёт Некрасова, своих средств у Авдотьи Яковлевны не было.
На первый взгляд, кажется, что история с падшим ангелом забыта и Авдотья Яковлевна вернула свою пошатнувшуюся позицию музы и возлюбленной поэта. 1 января 1861 года Некрасов в письме Добролюбову сообщает:
Ваши братишки славные ребята. А(вдотья) Яковлевна) с ними возится — вот пригодилась же.
И это слово "пригодилась", сказанное в адрес Авдотьи Яковлевны, настораживает, словно её способность управляться с детьми - единственное, в чем заключается её ценность, как будто что-то не очень-то и нужное неожиданно стало полезным.
И вдруг спустя почти 2 года старая история с ангелом обретает продолжение! В мае 1862 года в конторский книге "Современника" появляется отдельная строка расходов: 75 рублей выдано г. Ефимовой. Зовут же госпожу Ефимову Ксения.
С этой записи начинают регулярные выплаты госпоже Ефимовой, и продолжатся они до августа 1865 года:
1862 год: выплаты со счета Некрасова 4 мая и 7 сентября - суммарно за полгода 175 рублей;
Записи за 1863 год в конторской книге отсутствуют; по какой-то причине бухгалтерия в "Современнике" в этом году не велась.
1864 год: выплаты 21 февраля, 11 апреля, 10 и 21 декабря - суммарно за год 350 рублей;
1865 год: выплаты 30 марта, 11 мая и 28 августа - суммарно 200 рублей за 9 месяцев.
Сноска относительно госпожи Ефимовой сообщает, что она по распоряжению Н. А. Некрасова фигурирует в числе получателей "пенсиона" из некрасовских средств.
Некрасоведы получили в своё распоряжение фамилию и имя-отчество ангела и смогли выяснить: в Петербурге согласно данным переписи населения за 1867 год "значится только одна Ксения Ефимова, которая могла бы быть соотнесена с данным лицом, однако ее отчество обозначено иначе — Ефимова Ксения Ивановна. Адрес: Офицерская ул., д. 32, кв. 3. В роде занятий указано "хористка".
Ещë одно упоминание о Ксении Ефимовой фигурирует в архиве Дирекции императорских театров за 1850-1884 год, где содержатся сведения о том, что ей как хористке итальянской оперной труппы была пожалована пенсия.
Так юный падший ангел была хористкой? Ничего неожиданного: именно там, в театральной среде, отличавшейся свободой нравов, вплоть до начала XX века состоятельные мужчины подыскивали себе любовниц среди актрис, певиц и балерин. Малиновка... Слово вдруг обретает новый смысл. Госпожа Ефимова, наверное, тоже умела услаждать слух.
Почему возникло разночтение отчеств Ксении Ефимовой? Либо Некрасов ошибся, назвав в письме сестре свою малиновку чужим отчеством, либо ошибка закралась в данные переписи населения. И если ошибся именно Николай Алексеевич, это означает, как немного места на самом деле занимала эта девушка в душе поэта. Однако он считал себя обязанным финансировать падшего ангела, неожиданно оказавшегося приличной женщиной, и честно исполняет перед ней своё внутреннее обязательство.
350 рублей в год... Вряд ли Ксения Ефимова была почти 5 лет содержанкой Некрасова за столь скромное вознаграждение. Это больше похоже за оплату квартиры для одной птички, выпорхнувшей из своей золотой клетки в никуда. Выплаты госпоже Ефимовой прекращаются в 1865 году. На тот момент Некрасов содержал француженку Селину Лефрен, так что если девушка всё это время и надеялась на что-то, она к 1865 году поняла: сердце поэта вновь занято, и это, увы, не она. Предположительно госпожа Ефимова в 1865 году вышла замуж или нашла нового покровителя.
А что же Авдотья Яковлевна? Складывается ощущение, что после событий 1860 года она начинает больше играть при Некрасове роль экономки, нежели возлюбленной. Конторскую книгу "Современника" вёл Ипполит Александрович Панаев, родственник мужа Авдотьи Яковлевны, он был ещё одним сотрудником "Современника", который отлично понимал, что именно связывает Некрасова и госпожу Ефимову. Круг посвящённых в частную жизнь Некрасова и Панаевой ширится.
Насколько это было унизительно для Авдотьи Яковлевны, когда еë имя соседствовало в конторской книге на некоторых страницах с именем госпожи Ефимовой! Разве она тоже всего лишь ещё одна перевёрнутая страница и от неë отказались, но в память о былых заслугах содержат, пусть и несколько более щедро, чем хористочку, с которой был мимолётный эпизод?
Несомненно, горечь "вновь раскуренной сигары, однажды погасшей" Авдотья Яковлевна тоже познала сполна. Она ещё не готова решиться на окончательный разрыв с Некрасовым, но этот краткий летний эпизод 1860 года, когда в его душе четыре дня пели малиновки, стал переломным для них обоих. Потом будут Мейшен, Лефрен, Анисимова, и Некрасов и не подумает их от кого бы то ни было скрывать... Бесконечно же оставаться экономкой на вторых ролях, а не музой и возлюбленной, Авдотья Яковлевна не будет.
О чëм она думала, коротая одинокие вечера в доме на Литейном, в котором каждая мелочь была подобрана её хозяйственной ручкой? Думаю, если бы она была поэтессой, то написала бы первой эти пронзительные строки:
...
Вчера еще — в ногах лежал! Равнял с Китайскою державою! Враз обе рученьки разжал,- Жизнь выпала — копейкой ржавою!
... Спрошу я стул, спрошу кровать: «За что, за что терплю и бедствую?» «Отцеловал — колесовать: Другую целовать»,- ответствуют.
Жить приучил в самом огне, Сам бросил — в степь заледенелую!Вот что ты, милый, сделал мне! Мой милый, что тебе — я сделала?
Невыразимо грустно от того, что эти два невозможных человека расстались таким образом. Если что и было хорошего между ними, то это, пожалуй, те искры от столкновения двух несгибаемых натур, из которых родились великие строки "Панаевского цикла", обозначившие новое направление в любовной лирике - "прозу любви".
Использованные источники:
Письма Н. А. Некрасова А. А. Буткевич, Н. А. Добролюбову, И. С. Тургенву
Конторская книга "Современника" за 1860-1865 г.
Чуковский К. И.: очерк «Жена поэта (А.Я. Панаева)» 1921 г.
