Русский язык не может похвастаться заимствованиями. Ибо чем там хвастаться? Этих заимствований в русском языке – вагон и маленькая тележка. Хочешь – из латыни, хочешь – из французского, хочешь (как сейчас) – из английского. В общем, сколько угодно и откуда угодно – кушайте от пуза, всем хватит.
НО: среди всех этих заимствований иногда встречаются очень удивительные. Удивительны они, во-первых, тем, что они приходят из очень редких языков. А во-вторых, такие заимствования позволяют развеять некоторые типовые представления о русском народе - и доказать, что изначально-то они относились очень даже не к русским. От слова "совсем".
Но ближе к делу. В языках Восточной Европы встречается такой феномен: понятие "грамотность" привязывается к понятию "церковь". Так, в польском языке есть слово "ксёндз", которое означает священника. Но при этом в польском языке есть однокоренное слово "ксёнжка" - книжка. Т.е. если тебе, поляку, надо было научиться читать книги, ты шел до ксёндза и брал у него ксёнжки.
В русском языке это было бы как "поп" - "поп(ов)ка". Кстати, если бы в русском языке эта дихотомия в свое время прижилась, Баркова вполне могли бы допустить до печати. Видите, от каких "крыльев бабочки" зависит судьба изящной словесности?
Но а в эстонском языке есть слово "кири" - в общем смысле, письмо. От этого слова происходит глагол "кирьютама" (писать – буквы, тексты и др.), существительное "кирьяник" (писатель) и... "кирик" (церковь). В эстонской латинице и парадигме слово "кирик" записывается несколько по-другому, но логика здесь очевидная: если эстонцу надо было овладеть письмом, он шел в "кирик" и там учился у пастора "кири". Потому что в старые времена эстонцу учиться было негде – только в кирике (ср. с немецкой/лютеранской кирхой).
Только вот ведь какое дело. Эстония – страна довольно мрачная. Климат – oвнищe, земля – плохая, зима – гнилая, отопительный сезон – полгода, солнца – с килькин глаз. Да еще барон остзейский жить не дает – порет всех на конюшне поводом по поводу и без повода. Сплошная депрессия. Как тут не выпить?
А в церковной школе все то же самое. Вот сидит там пастор в храме зимой, учит местных детишков кирьютама… А зима – противная, влажность - высокая. Сырость пробирает до костей… А храм - большой, каменный. И нетопленый - потому что все дрова барон себе на протопку в замок увез (а кто сопротивлялся – на конюшню). И как тут не выпить, спрашивается?
Ну и вот, пастор говорит детишкам "кирьютаге сынад" (пишите слова), а сам - пока детишки пыхтят над партами – открывает шкафчик в столу, наливает себе стакашок эстонского самогону и… вдумчиво, рассудительно и медленно (Эстония!) этот стакашок в себя и того... А вы, детишки, кирьютаге, кирьютаге. И вялья, вялья – потому что тут одним стаканом не обойдешься.
А за вторым стаканом следует третий, четвертый… а потом надо домашнее задание на доске записывать… а ручки уже не слушаются, глазки двоятся (вы думаете, откуда у них сдвоенные гласные и согласные? - аа вотт оноо)… Короче, накирялся товарищ в борьбе с безграмотностью. Не рассчитал тонких душевных сил.
Ну и вот так, по мере культурного обмена, в русский язык и вошло заимствование из эстонского языка – глагол "кирять". Т.е. употреблять алкоголь втихаря, не афишируя – как правило, на рабочем месте. Как пастор на уроке письма (кирьюта-) в эстонской церковной школе.
