Серия шестая.
"С того дня в моей жизни начался ад".
-Михаил Иванович, вы отчёт сдали? - прервал его чтение звонок начмеда Элеоноры Леонидовны.
-Сдали ещё вчера.
-Кому?
-Секретарю.
-Да? Что-то не увидела. Хорошо, не забудьте через полчаса отчетно-выборное собрание в актовом зале. Явка обязательно. И Елене Николаевне передайте, не могу до них дозвониться.
Он положил трубку, набрал жену:
-Привет. Ты где там? Леонидовна рвет и мечет: на отчетное в актовый зал всех собирает. Передай своим.
-Я в реанимации, в эпистатусе снова Рогожин из второго отделения.
Тут рядом с женой раздался голос Анатолия Сергеевича, который, поняв, что ей звонит муж, попросил передать ему трубку и снова начал:
-Михаил Иваныч, ну как там наша пациентка? Ты можешь уже хоть что-то определенное сказать? Меня отец уже поедом ест, поимей совесть!
-Работаем, Толь, работаем, - чуть раздраженно ответил Михаил, не любивший, когда давят и торопят.
-Что работаем? Больше недели...
Врач положил трубку на полуслове и решил заявиться в актовый с небольшим опозданием, чтобы видеть, куда сел заведующий реанимацией и иметь возможность сеть в другое место без риска, что тот подсядет к нему и начнёт проедать мозги. У него резко испортилось настроение, он хотел уже закрывать почту, как взгляд его снова упал на недочитанное письмо.
"Я стала медленно сходить с ума. Вы доктор, вам, должно быть, известно это состояние? Я решила сделать вид, что ничего не произошло, но это не помогло. Я не могла больше смотреть на мать, я не могла спокойно слушать её голос. Меня начинал разбирать нервный хохот. Когда она обращалась к отцу, мне всё время хотелось подойти и сказать:
-Ну чего же ты врешь? Чего же ты врешь? Зачем делаешь вид, что заботишься, беспокоишься, ведь тебе же всё равно!
Один бог знает, чего мне стоило не сорваться. Периодически я закрывалась в ванную комнату, включала шумно воду и рыдала, иногда просто выла там, закрыв рот полотенцем.
Добивало ещё и то, что мать меня, видимо, искренне любила и пыталась, как и прежде, шутить со мной, приласкать, секретничать, обсуждать свои обновки и дарить мне подарки. В такие минуты внутри меня что-то разрывалось, раздваивалось, я понимала, что она меня любит, но из-за того, что я так же была очень близка с отцом, я не могла принять её желание быть счастливой без него, я не могла смириться с тем, что она его просто дурит. Наверное я молода? Я ещё слишком молода? Быть может, случись это лет на пять-десять позже - для меня бы это не было такой трагедией?"
"А девчонка-то соображает, - промелькнуло в голове у врача, - всё понимает. Но где же ей взять эти пять-десять лет, когда всё произошло именно сейчас?"
Он так увлекся чтением и анализом её анализа, что перестал смотреть на часы и забыл про собрание.
"Вы знаете, я их видела. Да, я их видела вместе. Это было в кафе, в июле, на открытой веранде. Мы сидели там же с моим молодым человеком, и вдруг он обратил моё внимание, что через три столика от нас сидит моя мама. Я стала искать её глазами и увидела со спины. Она сидела напротив мужчины, они оживленно беседовали, улыбались, мама была в белой шляпке и с такой же белой миниатюрной сумочкой, поставленной на кресло рядом с её спутником, так как рядом с ней кресла не было и поставить её было некуда. Я наблюдала за ними какое-то время, желая не привлекать внимание своего молодого человека. Было видно, что им весело вместе, они на одной волне, от этого у меня словно нож стоял в груди. Но когда мужчина встал и, подавая ей сумочку и прощаясь, провел ей пальцем по подбородку, мне стало совсем плохо. Я поняла, что это точно он, сомнений быть не могло. В глазах у меня стало темнеть, я практически перестала общаться, на это обратил внимание мой парень и спросил, что случилось. Я начала плакать и призналась ему во всем, сообщив, что так больше не могу и сегодня устрою дома скандал с разоблачением. Он утешал меня и уговаривал так не делать, ведь это дело двух взрослых людей, зачем я лезу?
Но я очень близка с отцом, мы - лучшие друзья. Мне плохо от того, что этим молчанием его предаю. Ведь я всё знаю. Мать пытается быть мне, как и прежде, подругой, а я уже и запах её духов терпеть не могу. Мне кажется, от неё пахнет потом того мужчины, меня выворачивает наизнанку, она мне отвратительна!"
Михаил Иванович оторвался от монитора и выдохнул. С него на него обрушился такой шквал эмоций, что хотелось передохнуть.
"Почти шекспировские страсти" - подумал он прежде, чем поднял голову и увидел перед собой Анатолия Сергеевича, опершегося на косяк и скрестившего на груди руки.
-Ну ты что, прятаться от меня, что ли, вздумал? - тоном справедливого упрека начал он. - Ты вообще понимаешь, что этот генерал мне каждый день названивает? Ты как думаешь, мне с ним приятно говорить? Мне приятно ему сообщать каждый день, что у нас никаких новостей? Ты как думаешь, я себя не дураком чувствую? Тебе бы на моё место!
-Так дай ему мой телефон и буду я на твоем месте. - резонно возразил ему лечащий врач, - Найду я ему что сказать.
-Дать-то я дам, - уклончиво вдруг начал Анатоль, что-то обдумывая про себя, и вдруг приобнял его сзади за плечо и, тряхнув по-дружески, примирительно хохотнул:
-Ну ладно, старик, не обращай внимание, ты же у нас профессионал, светило, так сказать. Я всё понимаю, время нужно. - И уже уходя бросил между прочим: -Только учти, отец сегодня заявил, что если результатов к концу недели не будет - он отправит дочь в Казань. А там с ней церемониться не будут, сам понимаешь.
Анатолий Сергеевич вышел, вслед за ним в актовый зал пошел Михаил Иванович. Всё отчетно-выборное собрание он думал, что ситуация с генеральской дочкой очень странная и мутная, какие скелеты в шкафу прячет её отец, и какие тайны предстоит ему сегодня узнать? И ведь как-то придется этой тайной распорядиться?
Он чувствовал, что впутывается в эту мутную историю и на него постепенно ложится груз ответственности за того, кто эту тайну по его же просьбе ему откроет. И хотелось бы ему по-человечески не ввязываться во всё это дело, но он понимал, что человек оказался в беде, возможно в безвыходной ситуации, и вот так вот отмахнуться, просто сделать вид, что его это не касается и не проявить участие он уже тоже не мог. Будь у него выбор, он с радостью бы избежал всей этой истории, но выбора у него, как он понимал, не было. Отнестись формально, убедившись лишь, что человек сам для себя опасности не представляет и сообщив ему о смерти матери он уже не мог. Это был совсем другой случай.
С тяжелым сердцем вошел он в этот раз в палату, и сам не представляя, что сегодня услышит. Перед разговором, как и обещал, обесточил камеру наблюдения в палате. Пациентка ждала его. Обернувшись на его приход, она смотрела открыто, с надеждой, абсолютно веря этому человеку; лицо её было пронизано какой-то радостью от встречи, она казалось влюбленной, пусть даже и сама пока не осознавала этого. И теперь уже, заслужив доверие и убедив девушку, что он желает её добра и ничего плохого при его участии с ней не произойдет, некоторым заложником ситуации ощущал себя сам Михаил Иванович.
-Ну вот, - развел он руками в подтверждение выполнения всех прежних договоренностей, - камера отключена, мы одни. - Михаил Иванович отвел глаза, чувствуя затруднение, и вдруг сказал, практически пойдя на попятную и давая ей возможность сохранить тайну, которая им обоим может принести проблемы:
-Елизавета Федоровна, никто вас не вынуждает, если вы чего-то не помните - это ваше право. Человек может не помнить о событиях, произошедших до или после травмы. Это естественно.
Елизавета Федоровна понимающе кивала, грустно смотря перед собой.
-Вы же знаете, что случилось с вашей мамой?
Она молчала, но он знал, что девушка в курсе трагедии их семьи.
-Получается, что ваш отец хочет убедиться, что вы не причините себе вреда, и вас можно будет выписывать от нас.
Она помолчала какое-то время, видимо, подыскивая слова, и ответила, не глядя на него своими большими бирюзовыми, как океан, глазами, полными бездонной грусти:
-Да так-то оно так... И всё, вроде, просто, как божий день. Скажи: ничего не помню, ничего не было, я люблю тебя, папочка, ах, как жаль мамочку - и всё пройдёт, всё наладится, правда?
Она посмотрела на него с улыбкой, поняв, что он не очень хочет слышать то, что на самом деле произошло и решая в данный момент в душе не впутывать его в это дело и не осложнять человеку жизнь. Это её проблемы. Проблема того, что она-то как раз всё помнит, всё понимает, не хое видеть и не может простить. И вот как раз всё это в совокупности может стоить ей жизни.
-Спасибо вам, доктор. - на этот раз уже она успокаивающе положила свою руку на его кисть, - вы действительно поддержали меня. Вы успокоили, дали понять, что в мире кроме жестокости есть доброта, поддержка и понимание; что жизнь продолжается и надо как-то жить её дальше. А уж как жить свою жизнь дальше - каждый решает сам. Взрослые всё же люди.