Продолжение книги "Князь мира сего".
Главный герой книги - Борис Руднев, родной брат маршала госбезопасности Максима Руднева, главного героя предыдущей книги.
Вернувшись из заграничной командировки Борис, сотрудник агитпропа (Управления агитации и пропаганды ЦК партии), решает написать книгу о гомо совьетикус – советских людях нового типа, которые появились после революции. Чтобы помочь брату в этом вопросе, Максим пристраивает его членом редколлегии в "Дом чудес", одно из подразделений проекта "Чертополох", нашего ответа американской пропаганде в лице "Голоса Америки" и подобных ему заведений.
Григорий Климов в своём стиле. Коллектив "Дома чудес" состоит сплошь из психов, алкашей, гомосексуалистов и лесбиянок. Параллельно с сотрудниками "Дома чудес" помоями обильно поливаются советские диссиденты.
По мнению Климова, все они тунеядцы, алкоголики и наркоманы, сексуальные извращенцы, инвалиды, страдающие психическими заболеваниями. Он говорит, что самиздат в КГБ называли Сэмиздат, потому что печатали его на деньги дядюшки Сэма. Наркотики, сексуальные игрушки, а зачастую и готовые литературные произведения (с просьбой выдать их за свои) им привозили сотрудники посольства США.
Климов, конечно, утрирует, но большая доля правды в его словах есть. За прошедшие годы с многих диссидентов слезла позолота "борцов с режимом" и вылезло наружу их гниловатое нутро. Так, например, писатель Варлам Шаламов ещё в 1971 году написал: "Деятельность Солженицына — это деятельность дельца, направленная узко на личные успехи со всеми провокационными аксессуарами подобной деятельности".
Традиционно досталось и всемирно известным деятелям науки и культуры. Часть его утверждений проверить не представляется возможным (например, что Маркс и Энгельс были сатанистами и дружили именно на этой почве), другие же подтверждены документально.
Например, он утверждает, что Лев Толстой был гомосексуалистом, ссылаясь на его дневники, которые входят в собрание его сочинений:
1851. 29 ноября. Тифлис. Я никогда не был влюблен в женщин. Одно сильное чувство, похожее на любовь, я испытал только, когда мне было 13 или 14 лет; но мне [не] хочется верить, чтобы это была любовь; потому что предмет была толстая горничная (правда, очень хорошенькое личико), притом же от 13 до 15 лет — время самое безалаберное для мальчика (отрочество): не знаешь, на что кинуться, и сладострастие в эту эпоху действует с необыкновенною силою.
В мужчин я очень часто влюблялся, первой любовью были два Пушкина 28, потом 2-й — Сабуров, потом 3-ей — Зыбин и Дьяков, 4 — Оболенский, Блосфельд, Иславин, еще Готье и многие другие. Из всех этих людей я продолжаю любить только Дьякова. Для меня главный признак любви есть страх оскорбить или не понравиться любимому предмету, просто страх. [...] Все люди, которых я любил, чувствовали это, и я замечал, им тяжело было смотреть на меня.
Прошёлся автор и по еврейской эмиграции: "По сути дела, это было замаскированное изгнание евреев из СССР. Но изгнание не полное, а частичное и селективное: хороших умных евреев мы оставим себе, а плохих евреев, полоумных и безумных, мы отправим воевать за великий Израиль от Нила до Евфрата или собирать апельсины в кибуцах."
Эта книга слабее, чем "Князь мира сего", однако те, кто её осилят, бонусом получат разгадку тайны смерти жены Максима, Ольги.
