Серия четвертая.
Михаил Иванович пожал плечами и ему почему-то стало совершенно скучно. "Житейская история, - подумал он, - коих миллионы. Зачем она написала мне? разве я консультирую по таким вопросам? Здесь впору обращаться к семейному психологу. Может быть он поможет как-то урегулировать эти рухнувшие в одночасье межродственные отношения? С другой стороны - человек мучается, страдает, не видит выхода. Нет, ну если все эти страдальцы не будут давать прохода мне?"
Он хотел было уже удалить письмо и задержал палец, обдумывая судьбу первого. Вдруг опять что-то остро закололо в сердце и он не смог удалить послание. Рука лишь автоматически снова отправила его назад, удрученному адресату.
"Глупости какие", - с досадой на себя думал врач, не в состоянии пока решить для себя окончательно, как ему поступить с письмом в следующий раз. Кто-то втягивал его в свою семью и он становился невольным свидетелем краха чьих-то отношений, чьего-то страдания. Будто человек через эту исповедь пытается передать ему часть своей боли и ноши. Он не просит совета и участие врача сводится лишь к пассивному выслушиванию. Впрочем, если от него не требуется более - к чему ощущать дискомфорт? Уж сколько человеческих трагедий перевидал он за свой век работы. Не научился быть циником?
Да нет, мог он, конечно, не пропускать эту историю через своё сердце. Умел он отгораживаться и не впускать в себя все эти людские, не касающиеся его страдания. Но в этот раз что-то нежное, трогательное прикоснулось к его сердцу. Он практически ощущал эту жгучую, невыносимую боль за оскорбленную честь любимого человека, он чувствовал дыхание этого сердца, требующего отмщения, причем наказать надлежало такого же близкого и родного человека. "Так и быть. - подумал он, - это не может длиться вечно. Скорее всего дальше последуют вопросы, я дам оптимальный, на мой взгляд, совет, порекомендую обратиться к психологу, на этом и прекратим."
Если бы он знал, как был неправ. И всё бы отдал, чтобы этот монолог мог продолжаться вечно...
Три дня он не беспокоил особую пациентку своего отделения. Во время утреннего обхода, сопровождаемый постовой сестрой, осведомлялся лишь о её самочувствии, спрашивал, нет ли у неё особых просьб и жалоб и покидал палату. Он изредка наблюдал за ней в монитор рабочего стола. Елизавета Федоровна большей частию находилась в постели, лишь изредка осторожно вставая, чтоб дойти до окна. В столовую она не ходила, пищу принимала в палате. Отец распорядился, чтобы на её столе всегда были самые лучшие фрукты, минеральная вода - то, что она любила; в палату принесли холодильник. По её просьбе на третий день из дома был доставлен планшет, и лежавшая до этого, уткнувшись носом в стену, и совершенно уставшая от бесцельного времяпровождения дочь генерала изредка что-то просматривала на нем, видимо, больше пытаясь отвлечься от своих тяжелых мыслей. Нельзя сказать, что она постепенно осваивалась и чувствовала себя свободнее. Скорее она была похожа на узницу, приговоренную к смертной казни и каждый час ожидавшую её.
Врач осознанно все эти три дня не уделял ей внимания и не посещал с беседами. Ему хотелось явно снизить прессинг давления на её психику, чтобы пациентка в каком-то смысле даже почувствовала себя оставленной и удивилась этому. Тогда, возможно, в ней проснется желание к общению. Она перестанет чувствовать себя подопытным зверьком в клетке и поверит, что пытать её и тянуть из неё душу никто здесь цели такой не ставит.
И такая метода действительно сработала. На четвертое утро во время обхода пациентка чувствовала себя гораздо расслабленнее и непринужденнее, она даже улыбнулась доктору и поблагодарила медперсонал за внимательное отношение. Это было сигналом к тому, что пора начинать действовать, тем более что папаша генерал ежедневно названивал Анатолию Сергеевичу с вопросами о результатах лечения, а тот, в свою очередь, докучал на планерках лечащему врачу.
-Ну вот, какие вы сегодня свежие и румяные! - подсел он на стул возле Елизаветы после обеда, пытаясь её похвалить. Девушка грустно улыбнулась.
-Лиза! Можно я буду так вас называть? - спросил он, весело глядя ей в глаза, скажите мне, каким было ваше детство? Родители вас любили?
Она поморщилась, то ли недовольная постановкой вопроса, то ли вопросом в целом, но начала отвечать:
-Ой, у нас сложные отношения. Было немного не до меня. Нет, у меня всё было, кроме родителей. Они вечно были заняты, каждый по-своему. В доме постоянно какие-то гости. Я была сроду на няньках.
-Есть обида?
-Нет, это не мешало мне их искренне и очень крепко любить.
Елизавета спокойно смотрела ему в глаза. Чувствовалось, что она постепенно приходила в себя и, скорее всего, уже выработала какую-то стратегию разговора. Впечатления её закрытости уже не создавалось, ответы выглядели честными, но немногословными. Кратко ответив по существу, она тут же замолкала, предлагая спрашивающему задать следующий вопрос, как будто говоря: "Нет, я не отказываюсь от общения. Но что я решу рассказать, а что-умолчать - это моё право и личное дело". Но Михаил Иванович был рад уже и тому, что какой-то диалог наладился, и он чувствовал, что Елизавета бояться его перестала.
-Вы единственный ребенок в семье?
- У отца есть сын от первого брака.
-Он вас любит?
-Кто? Сын? Мы не общаемся.
-Отец.
И тут Елизавета, как ни старалась овладеть своей мимикой, широко раскрыла свои вдруг застекленевшие глаза, словно что-то вспоминая или действительно изо-всех сил пытаясь определить: а любит ли её отец? Она начала тяжело дышать, словно ей не хватало воздуха.
-Видимо, он жестокий? - попытался помочь ей врач.
-Видимо, это не то, что называется любовью. - попыталась поправить его Елизавета.
-Лиза, вы что-то помните о том дне, когда... когда оказались в больнице с проломленной головой. - сместил врач акцент на пациентке, не затрагивая на всякий случай судьбу её матери.
И тут лицо её резко покраснело, она обхватила его ладонями и затряслась в немых рыданиях.
-Так, сейчас вам дадут успокоительного, и постарайтесь отдохнуть.- резко встал врач, дотронувшись ей до плеча. - на сегодня воспоминаний достаточно. Лиза, вы молодец! Вы настоящий герой! Вы просто умница, я горжусь вами! - вышел он из палаты, решив, что на сегодня воспоминаний достаточно, но удовлетворенный, что кое-чего достичь ему всё же удалось.