Он погиб, освобождая Мариуполь, прикрыл собой товарищей, вчерашних мальчишек, едва успевших надеть форму и железные каски времён Второй Мировой. У них и автоматы были не у всех, но надоело всё это, и парни сами пришли в военкомат. Пришли освобождать свою Республику от врага, с которым они когда-то были соотечественниками.
Перебегая от здания к зданию, бойцы попали под плотный огонь. Вот тогда он и решился, всегда принимал решения мгновенно, не тратя времени на долгие раздумья. Как тогда, в Славянске, когда увидел, как парни выгружают из кузова тяжело раненого ополченца. Ребятам и так непросто, сами с оружием, а тут товарищ на носилках и его автомат, который вечно норовил упасть.
- Дай его сюда, - шагнул он к бойцам, помогая придержать носилки.
Автомат так и остался с ним, а он вступил в ополчение. Дальше был южный котёл, Углегорск, Дебальцево. Его ранило пару раз, но он упорно возвращался в свой батальон. Уставший, грязный, но в глубине души было чувство, что только так и надо поступать в этой жизни. Столько лет войны, которая то затихала, то разгоралась вновь.
В городе он бывать не любил, Донецк обстреливали каждый день и каждый день гибли мирные люди, которые просто хотели жить своей жизнью, и чтобы никто не навязывал им, как им говорить и во что верить. Картина разрушений накладывалась на смерть людей и город стал вызывать у него странное чувство, но бывать в городе он не любил.
Наконец, дело сдвинулось с мёртвой точки и он, только выйдя из госпиталя, стал командиром взвода новобранцев. Немного неудобно стоять среди них в американском бронежилете, снятом с врага, и кевларовом шлеме. Трофейная амуниция так и осталась при нём, не сдавать же её, а в госпитале сохранили всё до выписки.
Новобранцев надо обучить, и он передавал весь свой опыт, накопившийся за годы этой войны. Вскоре парни стали работать, как единый механизм, вот тут они и попали в Мариуполь. Вроде и не самое горячее место, но городские бои полны неожиданностей. Враг стал применять тактику, когда, прекратив сопротивление и сделав вид, что здание пустое, неожиданно открывал огонь в спину.
Вот тогда он и заслонил собой ребят, крикнув, - «Бегом»!
Первый рожок он выпустил по окнам, но тут в грудь ударила пуля. Бронежилет спас, но ребро сломалось и дышать стало трудно.
«Стоять»! – командовал он сам себе, вставляя новый рожок.
Прицельно стрелять стало сложнее, но огонь он вёл, отвлекая врага на себя и давая время ребятам перебежать в укрытие. Вторая пуля попала в ногу, но кость цела, и он стоял, стараясь не думать о боли. Поймав ещё две пули, он едва не упал, но кто-то подхватил его и понёс на спине. Кровь покидала его тело и сознание уплывало.
Парни даже жгут наложили и пытались перевязать, но, судя по той луже, которая осталась за ним, это уже бесполезно. Эвакуация подоспела поздно, он уже шёл по тропинке в небо, где были его ребята, сложившие головы за свободу, защищая свой народ от озверевшего врага. Они ждут его у ворот, где апостол Пётр гремит ключами, устав уже впускать парней, не таких уж и святых, но делом доказавших, что погибнуть «за други своя», гораздо важнее соблюдения постов, обрядов и прочего, не имеющего отношение к реальной святости.
