Глава 3 / начало
Хутор Карагач. 1979 г.
Ира весной окончила десять классов. Поступила в Щучинское СПТУ. А куда ей ещё? С такими оценками. Экзамены кое-как сдала. Учителям спасибо, вытянули. Да и нужна она им там на второй год? У них в классе вообще, кто жил в интернате, плохо учились. Интернат то громко сказано. Просто две спальни по пятнадцать коек. Комната для девочек и комната для мальчишек, при школе в посёлке Пушкино. Даже столовой нет. Обеды возили с мехдвора, со столовки. Или детей туда отвозили. На санях. На ужин и завтрак сухпайки.
Никто не проверял, делают ли они домашнее задание или нет. Спрашивали на уроках, двойки, конечно, ставили. Ну, и всё на этом. Но так только зимой было. Когда завьюжит. Обычно после новогодних каникул. А осень и весну ходили пешком. 7 км от хутора до посёлка. С Карагача их шестеро ходило.
Плужниковы - четверо. Первый, пятый, седьмой и восьмой классы, Осипов Матвей и Ира, в одном классе учились.
Вообще, на хуторе жили пять семей. Как говорила Иринина бабка Васёна, все родня. Троюродные. Бабкина родня. Ира никакого отношения к этим семьям не имела. Откуда Ирину бабка Василиса принесла, никто не знает. А сама Васёна не хотела рассказывать. Как Ира её не пытала. А потом и перестала. Живёт, как все и ладно. Бабка не злая. Правда, родня не очень Васёну жаловала. Ведьмой называла. Но, как заболеют, к ней бегут. А кто лечить будет? В Пушкино фельдшер есть. А добеги к нему 7 км. А если прихватило? Вон, деда Осипова. Так скрутило в прошлом году. Утром, управляться пошёл. Да упал. Речь отнялась. Семён то на мотоцикле к фельдшеру поехал. Да толку. В городе она была. Ну, к бабке то и прибежали. Выходили. Месяц бабка Васёна бегала к Осиповым. Вязать деда заставляла. Из глины посуду лепить. Дед ох, и ругался. Но всё выполнял. Ходит теперь, разговаривает. Немного лицо повело. Но это ничего, не молодой и так сойдёт. Да и деток малых. То живот, то зубки. То простуда. Всё баба Васёна выхаживала. Но бабку всё одно ведьмой дразнили.
И вот теперь баба Вася сама лежит. Не встаёт. Помирать, говорит, будет. Всё лето она учила Иру травы собирать. Настои делать. А ещё раньше, зимой. Она в тот день в школу не пошли. Обычно в декабре только морозы. А тут, с утра метель, света белого невидно. Хутор то в лесу. Меж деревьев дома стоят. А в школу по полю идти. Дорогу замело. Куда? С вечера мороз давил. Пока со школы добежали, Валюшка Плужникова щеку приморозила, а у Иры так колени замёрзли, пришлось варежки снять, да в чулки подсунуть. Портфель подмышку, руки в карманы. Всю дорогу домой бежали. А с утра спасение, метель. В школу не пошли! Бабка на санках кататься не пустила. Берега у озера крутые. Горку в выходные там заливали. Ира сначала расстроилась, что занятие Василиса нашла, а потом ничего. Ей понравилось. Старая себя слушать научила. Говорила, Ира мозг свой представить должна. И тогда узнает, что произойти с ней может завтра. У неё долго не получалось. Пока не представила себя. В голубом платье в горошек. Длинное. Точно по фигуре. Она такое в журнале видела. Кто-то в столовой оставил журнал. Ира и посмотрела, пока ела. Там схема была, как сшить такое.
Она тогда окончательно решила, пойти учиться на швею. Пока Ирина мозг свой пыталась послушать, у неё ничего не получалось. Ира даже рассердилась на бабку Василису. Глупость, какую-то придумала. Решила Василису обмануть, мол получилось, представила. А сама живо себя в голубом платье с горохами на поле, среди высокой травы вообразила. И так ясно увидела эту картинку. Что просто заговорила с той Ириной.
- Привет. Платье красивое. - Сказала Ира.
- Не переживай и ты такое себе сошьёшь. Сможешь. - Ответил придуманный образ.
- Я тебя придумала?
- Ты себя услышала, - поправил Иру образ. - Как Василиса и просила.
Когда Ира рассказала бабе Васе, что у неё всё получилось. Та и не удивилась. Просто пожала плечами, буркнув – По-другому быть не могло.
С того дня Ира точно знала, когда её будут спрашивать. Стоит ли идти на контрольную. Достаточно было после захода солнца лечь, расслабиться и представить поле и девушку в платье с горохами. И задавай вопросы. На любые отвечала. Однажды даже спросила свой образ за подругу. Но вот ответ получила расплывчатый, не ясный. Типа будет то, не знаю, что. И уж когда, тем более не известно. Поинтересовалась у бабы Васёны от чего так.
- Силу я тебе ещё свою не отдала. Ну, уже скоро. Чувствую я. Силу получишь, многое сможешь.
Через три дня ехать в училище. А тут бабка слегла. Вот теперь держит её за руку, крепко, и чего-то шепчет, шепчет. Ни одного слова не понятно. Сообщить бы соседям, да держит бабка её, не отпускает. Василиса вдруг умолкла. Открыла глаза, глянула на Иру. Схватила другой рукой девушку за шею и зашептала.
- Родителей не ищи. Бесполезно. На кладбище мать. Отец Кощей. Не признает. Брат у тебя есть. Двое вас было. Мать из-за него умерла, ему отдала свою жизнь. Но и его ты не ищи. Погубит. Я всё. Дом Степаниде отдай. Твоя сила тебя кормить будет. Все я. - Василиса ещё ближе притянула Ирину к себе за шею. Она сильно испугалась. Бабку вдруг выгнуло дугой. Она закричала, больно сдавив руку Ирины. Девушка попыталась вырваться. От испуга голова у неё закружилась, хватка умирающей бабушки ослабла, и Ирина кулём свалилась на пол.
Сколько она так пролежала Ирина не помнит. Очнулось от того, что Степанида брызгает воду ей на лицо.
- Фу ты! Напугала, - помогла подняться девушке женщина.
- Вы, как здесь? - Удивилась Ирина. К бабке Васёне люди редко ходили. Больше её к себе приглашали.
- Так Василиса позвала. - Посмотрев на тело бабушки, проговорила Степанида. - От ворот рукой то помахала и пошла. А я следом. Когда лечь то успела? Следком то я шла.
- Умерла она. - Проговорила Ира и неожиданно для себя заплакала. Она хотела жить сама, в городе. Но не так хотела. Уехать и всё. И про хутор этот забыть. В городе телевизоры есть, кино. Танцы. А у них, что? Свет пять лет назад провели. Бабка в одну комнату свет разрешила ввести. И то, одну лампочку. Тусклую. В Ирину. Говорила, на организм плохо влияет. Слепнуть люди от ламп будут. Баловство это не нужное. А теперь? Ну, да. Она и будет жить в городе. Вот только Василисы не будет.
- Ты поплачь. - Подошла к ней соседка. - А я наших пойду, соберу. Надо же и когда успела помереть? Следком шла я. - Степанида вышла из дому не переставая удивляться.
Ирина, перестав плакать встала. Достала из шкафа деньги, что Василиса на смерть собирала, приготовила похоронную одежду. Соседи бабку оденут как надо. Не чужие всё же. Собрала старенький чемодан. Постояла над бабушкой, прощаясь, и тихо вышла из дома. Что делать дальше она знает. Прощай Карагач.
Щучинск. 1979 год.
Не так много тётка обо мне и рассказала. Больше вспоминала. А мне это не очень интересно. Ладно, пойду с призраком пообщаюсь.
- Люба! Информацией делись. - Устроившись на пеньке за пристройкой, позвал я призрака.
- Так спрашивай. - Равнодушно отозвалась она.
- Я, где? Название города. - Спросил я и осёкся. А действительно, о чём спрашивать? Ну, буду знать я какой это городок, и что? А вот есть ли здесь отдел, она точно не в курсе. А вот погостник. Он должен знать есть отдел или нет. Место, конечно, не укажет. Ну, это я уж сам, как-нибудь. - Кладбище здесь, где?
- Тебе новое? Казахское? Старое? Немецкое? Какое надо?
- Вот это разнообразие! - Я задумался. Казахского точно не надо. Мало ли, погостнк по-русски не разговаривает. То, что он есть на том кладбище, я не сомневался. Немецкое по той же причине отпадает. Хотя здешние немцы по-русски должны разговаривать. Новое кладбище отложим. Сначала старое посетим. - Далеко отсюда? - Поинтересовался я, собираясь идти на кладбище.
- Ты это тут с кем? - Выглянул из-за забора плотного телосложения мужчина. - Кладбище тебе зачем? Задумал чего? - Он внимательно осмотрел всё вокруг. Рядом появилась голова молодого человека. Такая же круглая. Он тоже внимательно осмотрел закуток, в котором я сидел.
- Говорю тебе папка, на кладбище он, что-то со своими дружками задумал. - Вроде и шёпотом, но довольно громко, чтобы услышал я, говорил молодой.
- Махтунки это. За стекнкою у вас живут. - Поспешила объяснить Люба. - Ох, и противные. Толик и сын его Вовка. Девятнадцать ему уже. Не мирите вы с ними. Толик с Надькой, Тоню с Люсей просто изводит. Собаку отравили, мешала она им. То на тебя орут, топаешь ты громко. То музыку громко включаешь. Противные, в общем. Сыночек весь в папашу.
Я внимательно осмотрел соседей. Молча встал, подошёл к забору. Быстро вытянул руку и дёрнул молодого соседа за волосы. Вырвав приличный клок.
- А-а-а-а-а! - Взвыл Вова. - Идиот!
- Ах ты! Хулюган! - Намахиваясь на меня своей толстенной ладонью, заорал сосед. - Ах ты! Бондюган! Тюрьма по тебе плачет! Паразит!
Я не стал дожидаться, пока он стукнет меня, быстро отошёл от забора.
- Когда твоему толстопузому сыночку надоест икать, придёшь ко мне. С извинениями. Я помогу. - Проговорил я, крепко сжимая волосы Вовы в руке. Васятке сейчас отдам. Чуть позже наговор сделаю. Пусть пострадает. А в след мне неслись угрозы. Меня и в тюрьму обещались упечь и маме пожаловаться, и в школу директору. Дальше я не слушал. Быстро вошёл в дом.
- Что там за шум? - Подняла на меня глаза тётка.
- Да. С Махтунком поругался. - Отмахнулся я. - Стих сидел, учил, а он привязался.
- И что ему от нас надо. Уже вроде успокоились и опять козни строят. Что за люди? Всех в округе ненавидят. - Вздохнула Люся. - Всегда на всех жалуются. А потом удивляются, почему с ними никто не здоровается. И сыночка такого же вырастили. О-хо-хо! Мамку сейчас караулить будет. Нажалуется на тебя. А она ругаться начнёт. Вот зачем ты их трогал?! Ушёл бы молча! Опять меня обвинит, что неправильно воспитала тебя. Эх! - Тётка махнула рукой.
- Не переживай. - Прижал я тётю Люсю к себе. - Хорошо ты меня воспитала. Мне нравится. Не слушай никого.
- Мать не слушать? - Удивилась она. И почему-то рассмеялась.
- Ты чего? - Не понял я.
- Вспомнила, как маленькими мы были. Мне десять было, Тони девять. Мачеха с отцом на работу уйдут. Нам молока, хлеба оставят на столе. А другую еду в кладовке, на замок запрут. А что на нас пятерых, кусок хлеба и крынка молока. Есть хотелось. Мы-то с Тоней терпим. Родители придут вечером, мачеха ужин приготовит. Тогда и поедим. А малыши. Ты же помнишь? Мы с Тоней родные сестры. Мама наша умерла. Тоне полгода было. Отец после войны женился. Ещё четверых родили. Я-то тогда упала. Говорят, на забор полезла, да на камень. - Люся вздохнула. Воспоминания ей нелегко давались. - Мать жива была бы, может и я не осталась инвалидом. А так, положили на кровать. Вот и всё лечение. Пролежни страшные были. Мамина сестра с фронта вернулась. Как увидела меня, ругалась. Вот, как смогли на ноги поставили. Я всех малышей то и вырастила. Тоня то в школе, то на ферме, работала. А я всё с детьми. Они есть хотят, плачут. Тонька прибежит с работы, рассердится, и начнёт ключ от кладовки искать. Мачеха прятала его в разных местах. Чтобы не лазили, значит. А Тонька, как чует, где ключ лежит. Откроет кладовку, накормит всех. А потом вечером её секут. Она орёт, обещает больше не делать так. А потом опять. Мне же жалко её. Так, когда Тонька лезет за ключом куда-нибудь. Я её костылём по ногам. Напоминаю, вечером достанется. А она меня ругать. А я костылём отмахиваюсь. И сейчас ругать меня будет, я отмахнусь. - Тётя Люся шмыгнула носом.
- А еду то зачем прятать? - Опешил я. - Ладно, вы не родные. Но родных то, чего голодом морить?
- Так после войны на Украине плохо было. После немца то. Пусто везде. Колхоз денег не платил. Так на трудодни ерунду всякую давали. Отцу полмешка карамелек выдали. Он плачет, а мы понять не можем, чего плачет. Конфет то сколько! Радоваться надо. Мачехе рулон ткани. Как сейчас помню, коричневая, шерстяная. А еду от нас прятали, чтобы вечером все поели. Они-то с работы тоже голодные приходили.
- А сюда вы с Украины, как?
- Так Тоня, школу закончила и из дома сбежала. На Байконур. По комсомольской путёвке. Замуж там вышла. Тебя родила. Потап то сюда привёз, тебе шесть месяцев было. Сестра и братья у него в Щучинске. Да любовь свою старую встретил. Бросил вас. А куда деваться. К мачехе Тоня не поедет. Да и работа у неё здесь хорошая. Куда в нищету ехать. Вот и забрала меня. Мачеха то не пускала. Тоня пока мне паспорт сделала, пока доказала, что инвалид я. Намучилась. Но увезла. А я и рада. Человеком себя здесь хоть почувствовала, а не прислуга, вечно полуголодная. Да ну, тебя, Мишка! Слезу выдавил. - Рассердилась тётя Люся.- Чай пошли пить. А то умотаешься сейчас, я одна сидеть дома буду. - Она решительно встала и зашкреблась на кухню. А я остался сидеть на диване, переваривая рассказ. - О! Рая чего-то, - Воскликнула Люся. И через минуту я услышал скрип открывающейся двери. Смазать надо.
- Мишка дома? - Раздался сердитый женский голос. Я выглянул на кухню.
- В дверях стояла высокая светловолосая женщина. Когда-то она была стройной, а сейчас фигура её немного расплылась. Лицо было уставшим, но глаза сверкали гневом. Интересно, чего Мишка натворил? - Ага. Дома значит. Слушай меня внимательно! - Решительно проговорила она, - ещё раз! Ты дашь свой драндулет Саше, я его сломаю. Сколько бы он не стоил. Люся! У вас может ребёнок и лишний, у меня другого сына нет!
- Случилось чего? - Поинтересовалась тётка.
- Мишка опять Саше дал свой мопед! Он упал с него. Лицо разбил, ноги, руки содрал. Ну, не давай ты ему! - Со слезами в голосе обратилась ко мне Рая. - Как бы больше не просил.
- Хорошо. - Пробормотал я. - Обещаю.
Рая внимательно посмотрела на меня, вздохнула, - Я твой драндулет у ворот оставила. Забери. - Произнесла она и вышла во двор.
- Это кто был? - Обратился я к тётке. Та удивлённо вскинула накрашенную бровь, а потом ответила.
- Рая Голова. Сын у неё Сашка. Радость долгожданная. Он на пять лет младше тебя. Худой, мелкий. Обижают его все. А ты заступаешься всегда. Мопед вот видно дал свой покататься.
Ясно у меня ещё и мопед есть. Насколько я помню историю, вещь не из дешёвых. Балует меня мама. А то, что Миша за слабых заступается, меня обрадовало. Не совсем испорченный пацан. Продолжение
