Я уже плохо помню в подробностях, что было дальше. Фрагментами.
Как ластиком стёрто.
Как выдранный лист из тетради. На чистовик я переписывала потом, с двумя последующими детьми.
А пока мне казалось, что я сейчас умру. В 23 года.
И никто не придёт. Совсем никто.
Однако пришли. Акушерка. Пожилая. Она села за стол, подперла рукой подбородок и посмотрела на меня. Пустым, равнодушным взглядом.
Её глаза говорили: “ Ты ж не одна тут такая. Чего воешь? Ну роды у тебя, роды. Все рожают, и ты родишь. Ишь, нежная какая”.
“Нежная я” была в панике. Боль такая, что сознание путается.
Почему так? Что я делаю неправильно? А как нужно? Помогите мне.
Перед глазами черные точки. Или мушки. Они летают. Они садятся на меня. Щекочут.
Хочу разодрать всё тело, расчесать его до синяков. Но очередная схватка заставляет только кусать губы.
Потом я вспоминала, что капельниц было несколько. С окситоцином. Вещество, вызывающие бурную родовую деятельность и такую же смежную адовую боль.
Окситоцин вводили, а вот раскрытия почти не было. Как так? Пузырь на месте. Воды не отошли. А я, как тигр, мечусь по этой кровати и хочу, чтобы это закончилось. Навсегда.
Я не думаю в тот момент о ребенке. Совсем. Я зажимаюсь. Я кричу, а потом уже нет. Сил нет.
Сознание путается.
Акушерка сидит и смотрит на меня уставшим взглядом. Я не помню ее советов мне: как дышать, с каким интервалом, быстро или медленно, глубоко или поверхностно. Нет. Она просто смотрит.
Что это? Равнодушие? Профдеформация? Тотальное отсутствие эмпатии?
Она видит панику в моих глазах и повторяет знакомую фразу, в 5й раз: “Эпидуральной анастезии не будет. Врачи на операциях “. И всё.
Я проваливаюсь куда-то. Теряю сознание.
Акушерка, видимо, за кем-то побежала. Потому что потом я увидела человек 8 вокруг меня. Они что-то быстро говорили, бегали, суетились. Сорвали с меня провода КТГ.
Вижу врача. Она хлопает меня по щекам и называет мое имя. А я молчу. Я онемела. Язык не шевелится, в голове пустота.
Прокалывают плодный пузырь. “Катя, Катя, ты нас слышишь?”. Слышу. Как сквозь вату.
На меня надевают кислородную маску и начинают давить на живот. Локтём. Тужься, кричат. Помоги своему ребенку!
Дышать нечем. Почему, ведь я же в маске?
“Мой Миша” – хриплю я. Миша, Мишутка… Я правда хочу ему помочь, просто очень устала.
Врач давит и давит на каждой схватке. В ее глазах еле скрытый испуг, я его вижу. Чувствую.
Она буквально выжимает из меня ребенка. Он кричит. Я плачу.
Миша родился 14 декабря в 21.40.
С темными волосами, крепыш. 4000 кг, 54 см.
Я не помню всплеска радости.
Я помню ощущение дикого облегчения, что это закончилось. И я не умерла, как боялась. Я жива. Спасибо.
Потом узнаю, что была эпизиотомия. Даже не почувствовала. Девочка-практикантка зашивает долго и пытается шутить.
Потом узнаю, что роды в выписном эпикризе указаны, как быстрые. Стремительные. Сутки же прошли… Ну ок.
Потом узнаю, что за месяц до меня моя будущая подруга точно так же рожала здесь дочку. Двое мужчин-акушеров выдавливали дитя, застрявшее в родовых путях. Подруге нельзя было рожать самой, как она потом узнала. Девочка родилась с огромной гематомой на голове, сразу не кричала, как мой сын, а позже год не спала и только орала без перерыва. Лечили от всего и сразу.
Спасибо, что я узнала эти подробности только через 2 года.
Мой мальчик получил оценку 8/9 по Апгар. Это было чудом, которое я осознала не сразу.
А пока малыша забрали в детское отделение, а меня повезли в послеродовое.
Там для меня началось самое тёмное время: моя “полярная ночь” на 9 месяцев.