C Иваном я познакомился под Андреевкой. Противник тогда всё время напирал, лез вперед, накидывал на наши позиции тонны снарядов и мин. Как могли мы огрызались, показывали зубы, контратаковали, сражаясь за каждое поле, за каждую выгоревшую лесопосадку. Работы там у Ивана с его «старичками» хватало, тем более что отвечать нам было особо и нечем. Ни снарядов, ни арты, ни коробочек - ничего у нас не было. Только миномёты.
В то дождливое утро мы очередной раз пытались забрать у хохла очень важную для нас посадку. Безуспешно пробовали накатить, прикрывшись туманом и дымами. В итоге с потерями отошли на исходные. Психанув, мы последними 120-ками обработали пни, оставшиеся от лесополки, так, что там ни должно было остаться ничего живого.
Первым пойти проверить результат вызвался Иван. «Несколько наших со штурма там остались, надо пойти поискать», – только и сказал он командиру и пополз к посадке. Вслед за ним пошла его группа.
Взяв автомат, я без разрешения рванул вперёд вместе с Иваном. Всё поле перед посадкой, по которому мы ползли, было чёрным, покрытым ямами – кратерами разной глубины. Если и были тут раньше мины, то взрывами их, должно быть, все вывернуло. Кое-где попадались отвратительные, тошнотно пахнущие бесформенные почерневшие куски мяса, завёрнутые в пропитанную кровью ткань формы. Мясо, бывшее когда-то солдатами. Нашими или украинскими. Всё что осталось от прошлых штурмов. Кто есть кто не определишь, и имя, конечно, никогда не узнаешь. Навсегда без вести пропавшие на юго- востоке от Андреевки у пятой посадки…
Я полз и ждал пулеметную очередь, выстрел снайпера или прилёт ВОГа. Пот под бронёй по моей спине лился ручьями. О чем думал и что чувствовал в это время Иван - сложно было представить. Полз он самый первый, невероятно быстро, легко и ловко. На его каске, рюкзаке, повязках на руках, везде были красные кресты. Издалека было заметно, что ползёт группа медиков. На минуту у меня даже появилась надежда, что все пройдёт благополучно. Но протрещала в нас первая длинная очередь, за ней ещё одна, покороче.
Иван замер и поднял над землёй кисть руки. Все замерли. Выстрелы прекратились. Затаившись на несколько мгновений, мы лежали в напряжении. Сейчас в нас должны были полететь мины, ВОГи, а, может, и что-то поинтереснее. Но ничего не происходило, и Иван решил ползти дальше.
С десяток метров мы продвинулись вперёд, и вблизи уже виднелись стволы сгоревших акаций. В эту минуту вновь защёлкали выстрелы. На этот раз стреляли из пистолета. Один раз – затем ещё и ещё. Кто-то вскрикнул и выругался. Похоже, пуля попала бойцу в керамическую пластину бронежилета. Очевидно было, что стрелок один, и кроме пистолета у него другого оружия не имеется. Причём из автомата до этого в нас, похоже, стрелял тоже он. Во всяком случае огонь вели из того же места.
«Брось оружие, мы медики!», – попытался крикнуть Иван стрелку, но, тут же у его головы в почерневшую землю зарылась ещё одна пуля. Я приготовился было стрелять, точно определив, откуда вёлся огонь, но один из наших жестом попросил меня подождать. Ещё два раза бахнуло и затихло. Иван вновь пополз. На этот раз ровно к той точке, где засел стрелок. Все ползли за ним. Стараясь не отставать, я полз и вспоминал, что командир говорил про Ивана. Вроде у него есть особое чутье на раненых. Он чувствует жизнь и идёт к ней навстречу. Я полз и думал, неужели на этот раз чутье изменило Ивану, и он ползёт навстречу смерти?
Ну вот и изрытая окопами посадка. Иван даже не кинув гранаты, просто скатился в окоп, и в нём послышалась какая-то возня, крики, шум. Мы тут же прыгнули следом и увидели, что Иван сидит рядом с лежащим на спине врагом с жёлтыми повязками на руках. Лежащий был весь в крови и орал хриплым сдавленным голосом: «Суки, петухи проклятые, зубами вас буду рвать! Гады, лучше пристрелите сейчас, вам же лучше будет». Иван что-то спокойно говорил украинскому солдату, не обращая внимания на ругательства и угрозы. Рядом с лежащим на дне окопа я заметил новенькую американскую М 4, и брошенный пустой пистолет ГЛОК. С удивлением взглянув еще раз на украинца, я рассмотрел на нем майорские погоны. Один из старичков изловчился и сделал укол обезбола вражескому офицеру. Иван же показал мне на многочисленные осколочные раны ног, спины, и сказал: «Свои же его здесь бросили, посмотри, он босой, ботинки с него сняли, когда без сознания был. Каску тоже сняли, оружие только оставили, видно, лень его тащить было».
Иван вздохнул и похлопал по плечу раненого майора. Тот уже не кричал, а бубнил: «Хлопцы, стрельните меня, прошу, не мучьте, ради Бога. Я и сам хотел, но патроны кончились. Все на вас извел. Но, вроде, в одного попал». Один из старичков сплюнул на дно окопа и показал дырку в бронежилете: «В меня ты попал, дурак!».
Тем временем остальные медики ползали по посадке в поисках раненых. Но безрезультатно. Спустя минут 15 они сообщили Ивану, что живых никого.
- А наших нашли?», - спросил Иван.
- Нашли -, тихо ответил один из медиков, - но лучше б не находили. У одного нос отрезан и уши, у другого голова и глаза выколоты. Они, видно, живые еще были, когда их пытали. Над живыми ещё издевались. И этот… - медик показал на лежащего украинского офицера, - …зверями этими наверняка командовал».
Иван посмотрел на пленного. Тот затих и молча, смотрел своими серо-голубыми глазами на осеннее небо. Его бледное, небритое, покрытое пороховой сажей, лицо не выражало никаких эмоций. Было видно, что он все понимал и покорно ждал решения своей судьбы. Похоже, безразличие ко всему происходящему накрыло его.
- Как тебя зовут? - спросил Иван у офицера.
- Николай», - ответил тот едва слышно.
- По-нашему Николай, по-украински Мыкола значит. Ну, так слушай, Мыкола, сейчас мы тебя на носилки положим, и будет опять больно, но ты терпи. Понесем тебя в госпиталь наш и, если успеем, то будешь жить. Но вот как тебе жить после всего этого…- Иван обвел взглядом сгоревшую посадку и разбросанных повсюду двухсотых, - …решай сам, нагрешил ты много.
Старички взвалили Николая на раскладные носилки, а я остался в посадке их прикрывать. Прощаясь с Иваном, я заметил, что украинский офицер плачет, размазывая слёзы по своему совсем молодому закопченному войной лицу. Ваня тоже видел это.
-Почему ты не обнолил эту тварь, Иван?, - спросил я его шёпотом на прощанье.
Он не ответил и, улыбнувшись, просто пожал мою холодную грязную руку. Его рука была полная тепла и силы.
Им нужно было спешить. Раненый был тяжелый, а по посадке вновь открыли огонь. Наши или хохлы стреляли, разобрать было нельзя. Я присел на дно окопа и закурил. Мне было о чем подумать.
Уже позднее в Бахмуте в госпитале с забавным названием «рюмка» я узнал историю этого удивительного человека. На войну Иван пошёл, чтобы спасать людей. Многие идут убивать, а он пошёл сохранять жизни. Ушел добровольцем, в один день уволившись с работы и оставив сестре ключи от своего маленького домика, чтобы присматривала. До начала войны Иван работал водителем на «скорой». В их маленькой в три этажа больнице райцентра машин скорой помощи было две. И одна постоянно стояла неисправная. Так что и на работе ему тоже приходилось спасать жизни, совершая порой незаметные никому, скромные подвиги. То за 15 минут чинил не подлежащий ремонту топливный насос, чтобы спасти роженицу из далекого села, то ночью летел по грунтовке с одной рабочей фарой со скоростью 150, перевозя мужика с инсультом. Целыми днями, когда не было вызовов, Ваня ремонтировал свою «скорую», которая все чаще ломалась. За свою крошечную зарплату покупал на рынке запчасти, а иногда и доливал бензин с маслом. Денег хватало ещё и на то, чтобы заплатить за свет, газ и воду в своем домике. Благо кормили Ваню бесплатно в больничной столовой. А больше ему ничего и не надо было, разве что книги читать, но в этом увлечении ему помогала городская библиотека.
Перед самой войной больницу и вовсе решили закрыть. До этого закрыли на бессрочный ремонт библиотеку. Такие решения пришли из соответствующих министерств. Там подумали, что все равно из райцентра в ближайшее время все жители в областную столицу переберутся. Старики одни останутся. Но им- то вообще смысла жить дальше никакого. Будущее не для них строится. Значит и больница с библиотекой им совсем ни к чему. Пусть без них доживают или вместе с детьми тоже в столицу переезжают. Загрустил, было, Иван, приуныл, но здесь война с Украиной и НАТО подоспела. Он, недолго думая, на войну и отправился.
Медиком записался Ваня в боевую часть. В учебном центре, куда он попал по-началу, удивились его обширным практическим медицинским знаниям. Хотели даже оставить у себя инструктором. Говорили, что в учебке и безопаснее, и деньги хорошие платят, да и лет Ване немало, что ему делать на фронте… Но Иван никогда не гнался за монетой и рвался побыстрее на передовую, где как раз начались тяжелые бои.
Таких в подразделениях называют «чудиками». Действительно, только чудной, не от мира сего человек может стремиться в самое пекло «передка», вместо того чтобы уютно отсиживаться в тылу. Вскоре Иван оказался под Мариуполем, где спас своего первого раненого, вовремя остановив у него артериальное кровотечение. Здесь же, часом позже, вытащил из-под огня еще одного с осколочными ранениями, и еще, и еще…
Ивану повезло служить в штурмовом отряде, состоящем из одних добровольцев. И хотя это была вроде бы кадровая часть Российской армии, но сражаться в ней остались лишь добровольцы. Даже командиры в ней были из числа обычных рядовых добровольцев. Большинство офицеров попросту дезертировало из неё с началом боев за Мариуполь. Остались такие как Иван. Идейные. Чудики.
Кого только не было в подразделении. Большинство – сторонники идеи русского мира. Как правило, православные, уже побывавшие на Донбассе в 2014-2015х годах, они всегда шли до конца. Были и коммунисты, ждавшие возрождения Советского Союза, и даже монархисты, верившее в восстановление империи и монаршей династии. Они всегда спорили между собой, но в бою, забывая о своих разногласиях, помогали друг другу. Попадались и националисты, поклонявшиеся языческим богам, и анархисты, не верящие ни в бога, ни в чёрта.
Иван, хоть внимательно слушал слова имперцев, и коммунистов, и сторонников путинской демократии, всегда знал, что он здесь лишь для спасения жизней. Ничего другого ему было не надо. В этом заключалась его основная идея, за которую он был готов умереть, воскреснуть и снова умереть. И для него было совершенно неважно, кого спасать, мирного жителя, со спиной, поломанной рухнувшими перекрытиями, чеченского спецназовца с оторванными миной ногами, или попавшего к ним рядового украинца, истекающего кровью. Он был готов прийти на помощь каждому.
В штурмовом отряде Иван командовал группой эвакуации. Как правило, эти группы стараются держаться подальше от опасных мест, поджидая раненых в подвале или блиндаже. Истекающих кровью, кричащих от боли и страха бойцов обычно притаскивали их товарищи. Но слишком поздно. А иногда и вовсе не приносили. В бою часто бывает не до раненых. А про «золотой час», когда медику есть ещё возможность что-то сделать, на передке вообще мало кто знал, и поэтому упускали драгоценное для жизни время. Понимая и видя всё это, Иван никогда не отсиживался в подвале, а шел вместе с штурмовиками в «накат» только для того, чтобы успеть вовремя помочь тем, кто благодаря пуле или осколку, получал цифру 300.
Меньше всего Ваня был похож на солдата. Невысокого роста, щуплый, какого-то нескладного сложения, короткие ноги, длинные руки, большая голова, на которую долго искали каску. На вид ему уверенно давали 45, седые чуть вьющиеся волосы, прихваченные сзади резинкой в маленькую косичку пожилого матадора, глубокие морщины, волнами разрезающие океан лба и глаза цвета штормового моря. Впрочем, Иван признавался, что моря он так ни разу и не видел. Городок, откуда он приехал на фронт, был в самом центре южнорусских степей, где и речки то редкость. Может быть, поэтому Иван всегда с удовольствием вспоминал о своих походах к маленьким озёрам на рыбалку. Мог интересно рассказывать, как часами сидел в камышах, ожидая клёва, или как одного за другим тянул из воды карасей. При этом рыбу, когда повару удавалось её раздобыть и приготовить, Иван ел совсем чуть-чуть, а мяса не ел вовсе. Вдобавок к этому, он не курил и совершенно не пил. При этом Иван очень любил мёд и ел его с наслаждением, вдыхая его аромат, наслаждаясь янтарным цветом. Ему нравились и пчелы, да и другие насекомые, животные и птицы. О птицах Ваня мог вообще рассказывать бесконечно, знал не только названия каждой пролетающей в небе пичуги, но и мог по пению понять, кому принадлежит голос. Животные Ивана тоже любили. Вокруг него всегда было много кошек и собак. Их вообще было много бездомных, испугавшихся, потерявших своих хозяев в разрушенных городах. Вся эта живность так и липла к Ивану. Какое-то время у него даже жил конь, породистый и невероятно красивый. Потом Иван отдал его знакомым гуманитарщикам в заботливые руки.
Друзей у Вани было немного. Слишком чудной и непонятный он был для сослуживцев по отряду. Редко можно было видеть Ивана болтающим ни о чём со штурмовиками в курилке, смеющимся чьей-то пошлой шутке, либо подкалывающим неуклюжих в военных делах новичков-мобиков. Ему больше по душе было общение со своими «старичками». Так Иван называл крепких молчунов, коренастых мужичков из своей группы эвакуации. Каждому из них было хорошо за 40, поэтому и называл он их «старички». Порой можно было видеть, как после трудного дня, после тяжелого боя сидят они вместе с Иваном и молча глядят на языки небольшого костерка или на дымок походного самовара, который они всегда таскали с собой. В то время, как штурмовики носили различное оружие, БК и приспособления для убийства людей, Иван со своими «старичками» вёз в своей «буханке» лекарства, перевязочный материал, носилки, словом всё то, что спасало, могло сохранить жизнь.
Был у них даже свой хирургический стол немецкого производства, которым Ваня сильно гордился. «Кто-то хвастается новым танком или БМП, а у нас вот стол раскладной, операции на нем делаем, если понимаем, что дальше нас не доедет». При этом оружие Иван никогда не брал. Да и не было у него никогда ни автомата, ни пистолета. Они ему были попросту не нужны, ни в кого он стрелять все равно не собирался. И даже когда, бывало, набрасывались на него огромные собаки из числа брошенных хозяевами в разрушенных городах и поселках, Иван всегда умел успокоить их добрым словом или кусочком чего-то съедобного.
Другие же бойцы просто стреляли псам в слюнявые голодные пасти. Словом, считал Иван оружие лишним весом и вместо него носил на плечах большой рюкзак медикаментов. Впрочем, каску и бронник Ваня всегда надевал и они не раз спасали его от пуль и осколков.
Так прошел Иван через самые горячие места Донбасса. Начав с огненных улиц Мариуполя, где десятками вытаскивал из-под завалов задыхающихся от дыма и гари мирных. Затем побывал и в Папасной, и под Северодонецком, и в Марьинке. Смерть всегда шла с ним рядом, но никогда за Иваном не поспевала.
- «Жизнь всегда быстрее смерти» - смеясь, любил повторять Ваня своим «старичкам». И хотя за почти два года боёв Иван выучил все уроки воинской науки, чувствуя и понимая, где будет прилет, как нужно передвигаться, он все равно каждый «накат» своего отряда видел для себя как последний, спокойно и с достоинством готовясь к встрече со смертью. При этом все в отряде, включая его «старичков» понимали, что жизнь Ивана целиком держится на чуде и зависит от белоснежных крыльев ангела, укрывающих его нежной своей бронёй своих перьев от осколков и пуль.
Октябрь 2023
Мариуполь-Москва