Мы всё в том же 1833 году. Пушкин в Болдино пишет “Медного всадника” и “Пиковую даму”, а в это время его “соавтор” по петербургскому тексту Н.В.Гоголь начинает работу над тем, что мы сегодня знаем как “Петербургские повести”.
Именно “мы сегодня знаем”, так как при жизни автора они не составляли единого целого. Примерно в 1833—1834 гг. написаны «Невский проспект», первая редакция «Портрета» и «Записки сумасшедшего». Все три повести опубликованы в сборнике «Арабески» в 1835 году. В следующем, 1836 году, появился в пушкинском «Современнике» «Нос». Значительно позже написана «Шинель» и сильно переработан «Портрет».
Вместе повести вышли в свет в 1842 году в полном собрании сочинений Гоголя, но не как части одного целого. Петербургскими их стали называть издатели уже после смерти автора.
В качестве своеобразного пролога к петербургскому тексту Гоголя я хочу привести (с сокращениями) сравнение Петербурга и Москвы из его очерка "Петербургские записки" 1836 года:
...В самом деле, куда забросило русскую столицу -- на край света! А какая разница, какая разница между ими двумя! Она еще до сих пор русская борода, а он уже аккуратный немец. Как раскинулась, как расширилась старая Москва! Какая она нечесанная! Как сдвинулся, как вытянулся в струнку щеголь Петербург! Перед ним со всех сторон зеркала: там Нева, там Финский залив. Москва -- старая домоседка, печет блины, глядит издали и слушает рассказ, не подымаясь с кресел, о том, что делается в свете; Петербург -- разбитной малый, никогда не сидит дома, всегда одет и, охорашиваясь перед Европою, раскланивается с заморским людом.
Петербург весь шевелится, от погребов до чердака; с полночи начинает печь французские хлебы, которые назавтра все съест немецкий народ, и во всю ночь то один глаз его светится, то другой; Москва ночью вся спит, и на другой день, перекрестившись и поклонившись на все четыре стороны, выезжает с калачами на рынок. Москва женского рода, Петербург мужеского. В Москве всё невесты, в Петербурге всё женихи.
В Москве литераторы проживаются, в Петербурге наживаются. Москва всегда едет, завернувшись в медвежью шубу, и большею частию на обед; Петербург в байковом сюртуке, заложив обе руки в карман, летит во всю прыть на биржу или "в должность".
Москва нужна для России; для Петербурга нужна Россия. В Москве редко встретишь гербовую пуговицу на фраке; в Петербурге нет фрака без гербовых пуговиц. Петербург любит подтрунить над Москвою, над ее аляповатостью, неловкостью и безвкусием; Москва кольнет Петербург тем, что он человек продажный и не умеет говорить по-русски. Сказал бы еще кое-что, но -
Дистанция огромного размера!..
Многие из приведённых здесь характеристик уже нам знакомы. Гоголя, в отличие от Пушкина, совершенно не интересует ни история создания города, ни личность Петра. Он не рассуждает о грандиозных преобразованиях, катаклизмах и их причинах. Весь его Петербург - в нынешнем дне, в том, какой тип общества сформировали эти события, как они в реальности отражаются на будничной жизни простого человека.
У Гоголя не встретим восхищения без иронии. Он почти не говорит об архитектуре, красоте. Место действия большинства сцен - улочки, закоулки, бедные квартиры, мастерские. Петербург для него - исключительно гиблое место.
Если нечисть первого периода его творчества была языческой, находилась в сложных и не всегда враждебных отношениях с человеком, то в петербургском периоде он переходит к иному пониманию зла. Город населён персонажами средневековой христианской литературы: грешниками, святыми мучениками, юродивыми, одержимыми. Как пишет Андрей Белый в книге “Мастерство Гоголя”:
“В первом периоде Гоголь нас страшит, а... смешно; во втором — каламбурит, а... страшно”.
Каждая повесть сборника - симбиоз двух жанров городского фольклора: анекдота и легенды. Фабульная ситуация анекдота рассказывает о незначительном происшествии с неожиданным финалом, а легенда придаёт повествованию о небывалом видимость достоверности. Фантастика и реальность у Гоголя перемешиваются и дополняют друг друга, в отличие от Пушкина, где они выступали двумя независимыми трактовками.
На примере первой части "Невского проспекта" хорошо видна особая повествовательная модель "Петербургских повестей", которую принято называть сказом. Ранее она была присуща фольклорным жанрам, но после Гоголя вошла в литературный обиход. Вводит он её ещё в "Вечерах на хуторе близ Диканьки", где простонародные рассказчики говорят о событиях с точки зрения фольклорного сознания. Все эти ведьмы и черти были для них естественной частью реальности. В "Петербургских повестях" это повторится, но с поправкой на городские реалии.
Что такое сказ? Это создание иллюзии чужой монологической речи, чужой точки зрения. То есть о событиях говорит не растворённый в тексте безликий объективный повествователь, а яркий, индивидуализированный рассказчик. Сказ отличается намеренными чертами живой речи, восклицаниями, вопросами:
"Вы думаете, что этот господин очень богат?"
"Боже вас сохрани заглядывать дама под шляпки!"
Он говорит, будто со своим знакомым: эмоционально, иногда чересчур патетично, сбивается. В нашем случае это рассказчик-провинциал, недавно попавший в столицу. Его многое удивляет или остаётся для него непонятным:
«Есть множество таких людей, которые, встретившись с вами, непременно посмотрят на сапоги ваши, и если вы пройдете, они оборотятся назад, чтобы посмотреть на ваши фалды. Я до сих пор не могу понять, отчего это бывает. Сначала я думал, что они сапожники, но, однако же, ничуть не бывало: они большею частию служат в разных департаментах".
Такой рассказчик несёт логику сознания городского обывателя. Гуковский назвал это "коллективной пошлостью", особенно в части чрезмерной патетики при описании Невского проспекта. Лично моё любимое:
“Боже, какие есть прекрасные должности и службы! как они возвышают и услаждают душу! но, увы! я не служу и лишен удовольствия видеть тонкое обращение с собою начальников”.
Этот рассказчик не всегда выступает в тексте вне речи героев. Он и нейтральный автор сменяют друг друга. Повествование колеблется между книжной и устной речью, объективным и субъективным, соединяя собственно литературу и народное сознание.
Таким образом, происходит смешение речевых стилей. Слово "смешение" нам ещё встретится далее.
Итак, наш восторженный рассказчик начинает описание типичного петербургского дня на примере его мини-модели - Невского проспекта. На него попеременно “всходят” “бледные и чиновные” жители. Именно всходят - это слово повторяется. Как на сцену. Петербургское пространство часто изображается как театральная сцена: жители постоянно носят костюм, играют роль, живут напоказ. У Гоголя это особенно заметно.
Постепенно мы узнаём, что действующими лицами этой постановки выступают даже не люди, а их части:
...происходит главная выставка всех лучших произведений человека. Один показывает щегольской сюртук с лучшим бобром, другой — греческий прекрасный нос, третий несет превосходные бакенбарды, четвертая — пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку, пятый — перстень с талисманом на щегольском мизинце, шестая — ножку в очаровательном башмачке, седьмой — галстук, возбуждающий удивление, осьмой — усы, повергающие в изумление..
Место цельной личности занимает деталь. Спутана реальность и фантастика, спутаны речевые стили и фигуры рассказчика, теперь спутаны правильные пропорции части и целого. Мелкая деталь становится всем, “всё, что ни есть” - любимая фраза Гоголя. Об этом странном смешении позже в повести будет сказано:
«Ему казалось, что какой-то демон искрошил весь мир на множество разных кусков и все эти куски без смысла, без толку смешал вместе».
Наступает вечер, и на охоту выходят холостые мужчины. “В это время чувствуется цель”, - говорит автор. И здесь мы знакомимся с двумя героями нашей повести. Это художник Пискарёв и поручик Пирогов, которые будут представлять соответственно гротескно-трагическую и гротескно-комическую версии сюжета. Вот они и есть те самые персонажи-двойники, о которых я упоминала ранее. Их сюжеты отличаются практически во всём, но при этом явно очень близки.
Художник в литературе романтизма всегда был противопоставлен обществу. У него есть дар, который обязывает его быть выше остальных. Как мы увидим далее, не всегда это легко и приятно.
В Петербурге же ему ещё сложнее. И дело не только в климате и красках, о которых говорит автор. Но и в общественном положении.
Если он профессионал, то есть выпускник Академии художеств, то по выпуску имел право на чин X класса, но служить ему было практически негде. На практике не служащий художник находился скорее вне иерархической системы и шансов на успех практически не имел.
Он очарован незнакомкой, которая в его мечтах мгновенно соединяется со всеми возвышенными образами:
это прелестное существо, которое, казалось, слетело с неба прямо на Невский проспект и, верно, улетит неизвестно куда.
Но мы находимся в Петербурге, а не в Италии, как нам напоминает автор. Здесь красивая женщина (не путать с бедной бесправной девушкой) имеет только одну функцию - быть соблазном для героя, завлекать его в ловушку. Женская красота у Гоголя вообще всегда вещь демоническая.
Пискарёв продолжает восклицать: “боже, божественно” и т.д. И восходит за ней по лестнице, как он думает, в рай. Но мир снова переворачивается, снова искажения и несовпадения - и он попадает в ад, где его идеал оказывается проституткой.
она была какою-то ужасною волею адского духа, жаждущего разрушить гармонию жизни, брошена с хохотом в его пучину.
Как это принято в петербургском тексте, Пискарёв постепенно начинает сходить с ума. Он видит её во сне: то в образе светской дамы, то сельской красавицы. И принимает решение “спасти” девушку. Предложить ей идеал Евгения из "Медного всадника": бедную, но честную трудовую жизнь в любви и согласии.
Но перед нами, повторяю, другой женский тип. Тип уже чисто петербургский, он помогает городу завлекать невинные души и вести их к гибели. Что с Пискарёвым и происходит. Здесь мы, что редкость для гоголевского Петербурга, не встречаем напрямую никакой мистики. Всё банально-реалистично: он начинает принимать опиум, чтобы видеть её во сне, и после отказа сходит с ума, кончает жизнь самоубийством.
Никто не поплакал над ним; никого не видно было возле его бездушного трупа, кроме обыкновенной фигуры квартального надзирателя и равнодушной мины городового лекаря. Гроб его тихо, даже без обрядов религии, повезли на Охту.
Он мечтал о рае, об идеале, но, потеряв голову от соблазна, покончил жизнь самоубийством, то есть погубил свою душу. Реальность катастрофически не совпала с его ожиданиями. Подвиги Пискарёва никому оказались не нужны. Герой этот, как пушкинский Евгений, абсолютно чужд Петербургу. В отличие от своего товарища.
Пирогов - самый средний из средних офицеров. Главный его талант - заставлять смеяться пустой болтовнёй. Он живёт мёртвой жизнью светской болтовни и карьерных устремлений. Его окружают такое же мёртвое общество, где восхищаются такими его талантами:
Он превосходно декламировал стихи из «Димитрия Донского» и «Горе от ума», имел особенное искусство пускать из трубки дым кольцами так удачно, что вдруг мог нанизать их около десяти одно на другое.
Он был очень доволен своим чином, в который был произведен недавно, и хотя иногда, ложась на диван, он говорил: «Ох, ох! суета, все суета! что из этого, что я поручик?» — но втайне его очень льстило это новое достоинство.
С точки зрения Достоевского, поручик Пирогов:
«...был страшным пророчеством, пророчеством гения, так ужасно угадавшего будущее, ибо Пироговых оказалось безмерно много».
Образ типичной срединной пошлости, которая имеет все лучшие качества для выживания в Петербурге.
Он также следует за девушкой, при этом как раз предполагая в ней проститутку. Улица, на которую она сворачивает, имела именно такую репутацию. Но мир снова переворачивается, снова всё не то, чем кажется. Она жена немецкого ремесленника. И даже Шиллер и Гофман оказываются не теми самыми, а жестянщиком и сапожником.
История его ухаживаний банальна и нам не интересна, интересен финал.
Разгневанный муж унизительно выпорол Пирогова. Тот поначалу был ужасно разгневан и собирался уже писать жалобу самому государю. В данном случае он был прав. Может, не прямо государю, но это было чудовищным оскорблением. Но, как мы уже видели, в петербургском тексте Гоголя всё переворачивается.
Всё это кончилось странно:
по дороге он зашел в кондитерскую, съел два слоеных пирожка, прочитал кое-что из «Северной пчелы» и вышел уже не в столь гневном положении. Притом довольно приятный прохладный вечер заставил его несколько пройтись по Невскому проспекту; к девяти часам он успокоился и нашел, что в воскресенье нехорошо беспокоить генерала, притом он, без сомнения, куда-нибудь отозван, и потому он отправился на вечер к одному правителю Контрольной коллегии, где было очень приятное собрание чиновников и офицеров. Там с удовольствием провел вечер и так отличился в мазурке, что привел в восторг не только дам, но даже и кавалеров.
Если романтическая мечта приводит Пискарёва как лишнего героя к гибели, то Пирогов сам - плоть от плоти Петербурга. Он для него не опасен. Поручик спокойно остается жить и утверждаться в столичном мире, где такие, как он, («средний класс общества»), достигают успеха.
Они оба действуют, если следовать нормальной логике, несоответственно ситуации. Пискарёв воспринимает происходящее чересчур трагично, Пирогов игнорирует страшное оскорбление. Как нам повторяет Гоголь, в Петербурге всё смешалось, перевернулось и стало не тем, чем должно быть.
И здесь мы подходим к финалу. Композиция "Невского проспекта" закольцовывается. Реальность снова переворачивается, и вместо лирического забавно-восторженного вступления рассказчик изображает совсем другой город:
Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется! Вы думаете, что этот господин, который гуляет в отлично сшитом сюртучке, очень богат? Ничуть не бывало: он весь состоит из своего сюртучка. Вы думаете, что эти дамы... но дамам меньше всего верьте. Менее заглядывайте в окна магазинов: безделушки, в них выставленные, прекрасны, но пахнут страшным количеством ассигнаций. Но Боже вас сохрани заглядывать дамам под шляпки! Как ни развевайся вдали плащ красавицы, я ни за что не пойду за нею любопытствовать. Далее, ради Бога, далее от фонаря! Но и кроме фонаря, все дышит обманом. Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него и отделит белые и палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде.
Наступила ночь. Нечистая сила вступает в свои права, зажигает лампы, и уже в их свете мы должны воспринимать следующие повести сборника. На самом деле многие их темы уже заявлены в "Невском проспекте": трагическая история художника из "Портрета", пошлый карьерист поручик Пирогов рифмуется своей гротескно-комической линией с майором Ковалёвым из "Носа". Несчастная, нелепая, но трагическая одержимость женщиной повторится в "Записках сумасшедшего".
Ссылка на предыдущие статьи о петербургском тексте:
И об авторе: