Есть мнение, что император Павел I, стремившийся к союзу с Францией против Англии, был свергнут в результате организованного британцами заговора. Наследник же его Александр I, опасаясь такого же хода дел, с Францией решил воевать. И это, естественно, ошибочное мнение. Но сравнительно вменяемое. Бывает и хуже. В некоторых версиях реальности, – основанных на заглавной картинке, изображающей Наполеона и Александра в жарких объятиях, – оба они в 1812 году воюют не против друг друга, а против Москвы.
...Разнобой в мнениях, таким образом, порождает переменчивость внешнеполитического курса Российской Империи в конце XVIII начале XIX веков. Александр то враждовал с французами, то заключал союзы с ними… Но это у него наследственное было. Павел I также поступал. После объявления ничем не обоснованной, противоречащей государственным интересам войны Франции, он начал искать дружбы с ней, – чтобы начать ещё менее выгодную России войну против Англии. Второго предательства держава стерпеть уже не могла… Но эпичный забег императора Павла по граблям, – отдельная история.
Александр же, сменивший на посту Павла в 1801 году, первое время не относился к Франции никак. Занимал позицию подчёркнуто нейтральную, не стремясь к ссоре ни с одной из европейских держав. И длилось это «первое время» – весьма долго. Целых пять лет, что в условиях кипящего в Европе конфликта, можно считать вечностью. Александр, проявляя недюжинную выдержку, тянул паузу, ни во что не вмешиваясь.
Терпение молодого императора лопнуло в 1805 году, когда Россия заключила союз с Англией, – с Францией уже воюющей. Затем подтянулась и Австрия, имевшая с французами давние счёты. В 1806 году, соответственно, началась война третьей антифранцузской коалиции, в которой Россия выставляла примерно 30% всех сил.
Почему Россия, – тогда в лице Александра, – решила ввязаться в конфликт? Как и в предыдущий раз, – при Павле, – причиной не было стремление к территориальным приобретениям. Совпадал почти, кстати, и формальный повод к войне. Если Павел видел себя благородным защитником порядка вообще и монархии в частности, стремясь к реставрации Бурбонов, то именно за Бурбонов, вроде бы, вписывался и Александр. Возмущение правящих семей Европы вызвала казнь Наполеоном герцога Энгиенского.
Однако, кое-что со времён Павла изменилось. Александр был прагматиком, а не романтиком, так что, пролитие королевской крови его не могло беспокоить. Хотя бы потому, что император был окружён убийцами своего отца, – и это были его лучшие друзья и верные слуги. Теперь, расстрел герцога был лишь поводом. Причина же раскрывается в слове «коалиция».
Французы первыми создали массовую армию. И это – работало. Не считая наличия (даже избытка) талантливых полководцев, они просто давили числом. Ни одна держава в Европе не могла бросить им вызов в одиночку. Коалиция намеревалась собрать полумиллионную армию. При том, что у Наполеона всё равно было бы больше людей.
...Проще говоря, если во времена Суворова успехи Франции (тогда революционной) вызывали удивление, то имперская Франция (Наполеон короновался в 1804 году) вызывала растущие опасения. Даже в Петербурге, хотя российские владения – пока – с французскими не граничили. Однако, по мере продвижения французских полчищ за Рейн перспектива столкновения интересов вырисовывалась все отчётливее. А Петербург – не Лондон. До него, если что, пешком дойти можно.
То есть, если бы Александр был дурак, перспектива поднятия французских флагов над Лондоном (Наполеон планировал высадку), Веной и Берлином, согревала бы ему душу. Но тогда его, конечно же, свергли бы. Как отца. Ибо момент для геополитических глупостей казался российскому «обществу» очень неподходящим. Под «обществом» же в тот момент понимались генералитет, высшее чиновничество, знать и в каком-то смысле, как некая коллективная сущность, – дворянство. Общество считало, что раз воевать с Францией всё равно придётся, – то лучше сейчас, чем когда французы придут сами.
...И дурные предчувствия российское общество не обманули. Уже в 1807 году третья, а затем и четвёртая коалиция были разгромлены. Обвинять, кстати, в этом стоит пруссаков, – именно они отказались выступить единым фронтом с ненавистной и враждебной им Австрией… Потом только, когда Австрия легла, Пруссия вступила в войну, да так ловко, что дала разгромить себя прежде чем русские войска успели придти на помощь...
Неожиданно, Александр остался один против втрое превосходящих русскую армию числом французов.
Так получится Тильзитский мир. Александр I ничего не имел против Англии. Просто Россия не могла продолжать войну… Наполеон же, к счастью, на продолжении не настаивал, полагая более важным и прибыльным прежде решить дела в Европе. Поход в глубину российской территории требовал длительной подготовки, и его можно было отложить на потом… Ставший мемом ещё при жизни Талейран, считая, что вовремя предать, значит, предвидеть, – так ситуацию Александру и обрисовал: пока французы планируют нанести удар в Испании, но к походу в Россию готовиться уже начинают.
...Вместе с миром родился и миф о неком «русско-французском союзе». Но, именно, миф. Встретившись на плоту, императоры делали дипломатичные заявления, и клялись в вечной дружбе. Однако, всё было проще. Мир заключался, потому что Наполеон победил. В России, – а все понимали, что происходит, – Тильзитский мир изначально считался позорным.
Тогда появилась и картинка, используемая в качестве заглавной. И очень странно считать, будто люди начала XIX столетия видели в ней нечто иное, чем видится сейчас. Что показано на ней – прямым текстом, – именно то все и видели. Это была очень обидная для Александра картинка.
С этого момента в копилку причин, делавших войну с Францией неизбежной, добавился ещё и личный мотив императора. «Общество» не поняло бы, если бы он не стал мстить. Ведь в его лице, в принципе-то, оприходовали всю страну… Что же бывает с царями, обществом не понятыми, Александр очень хорошо помнил.