Мой учитель ЗАВАРИН НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Астрахань 1976-1980 и 1997гг.
Художественное училище началось неожиданно, когда я сдавал выпускные экзамены за десятый класс в городе Волжский и решал вопрос куда пойти учится. Отец предлагал в Волгоградский строительный институт на архитектурный факультет, мне казалось быть художником увлекательнее, хотя на самом деле я не представлял до конца своей будущей профессии и боялся сделать неверный выбор. В начале июня после очередного экзамена я позвонил Лене Палий, с которой раньше учился в художественной школе, она годом раньше поступила в Астраханское художественное училище. Разговор был длинный и он решил мою дальнейшую судьбу. «Костя, у нас там есть общага, мы там живём в творческой обстановке, у нас свобода, мы богема…» с воодушевлением рассказывала Лена. Ключевое слово, свобода, было именно тем, что я искал.
Получение аттестата, проводы на вокзале, бесконечно медленный пассажирский поезд Волгоград-Астрахань и бесконечные степные пейзажи за окном вагона. На человека, выросшего среди новостроек, точно с иголочки города, трущобы у астраханского вокзала произвели не самое радостное впечатление, лишь позднее я оценил и полюбил своеобразие и аутентичность этого города. В 1976 году училище размещалось в Астраханском Кремле и это место насыщала мощная, светлая и совершенно другая энергия, отличная от энергии города. Экзамены протекали спокойно почти благостно, у меня не было никаких сомнений, что я поступлю, затем результаты, зачисление, отпуск и первый колхоз на уборке арбузов в селе Бударино, Лиманского района.
Когда начались занятия, из-за неорганизованности дирекции, нас несколько человек иногородних не сразу приняли в общежитие, и мы пару недель скитались по разным ночлежкам. Затем всё успокоилось и началась самостоятельная творческая жизнь и учёба. В момент поступления я не разбирался в специфике различных отделений и подал документы в группу оформителей, но с началом учёбы, разобравшись в приоритетах обучения решил перевестись в группу педагогов где живописи уделялось главное внимание. Тогда я познакомился с Завариным Николаем Васильевичем. Я пришел к нему на беседу со своими живописными работами, рассказал о своей ошибке в выборе факультета и просил принять меня в свою группу. Через некоторое время эта проблема была решена, и я стал учится в группе Заварина. Николай Васильевич к занятиям с нами всегда относился с большой ответственностью, я не помню случая, что бы мы ощутили себя брошенными и беспризорными. Его деликатная пунктуальность в свою очередь, заставляла уже и нас относиться к урокам с удвоенным рвением. Первое время было трудно привыкать к нагрузкам, жизни в общежитии, но это было неповторимое новое творческое время.
В июне 1977 года нас ждала первая живописная практика. Отец нашей сокурсницы Ирины Соловьёвой (Ивановой) предложил помощь и устроил нас на «Культбазе» в пойме Волги у Волгограда. Мы поселились в дощатых домиках на берегу Волги недалеко от пристани. Каждое утро, чуть светало, Николай Васильевич поднимал нас и отправлял писать этюд на состояние, на завтрак можно было рассчитывать только по возвращении вместе с этюдом. Затем после завтрака начинались совместные занятия. Эта атмосфера полного погружения в живописный процесс дала в дальнейшем сильный толчок нашему художественному развитию.
В один из дней мы сели на теплоход и поехали рисовать в Волгоград на Мамаев курган, после которого нас в своей мастерской на Аллее Героев ждал товарищ Николая Васильевича, художник Егидис Александр Менделеевич. Вся наша группа набилась в его мастерскую, он показывал свои картины и рассказывал истории их создания. Его широко и экспрессивно написанные портреты, произвели на нас первокурсников очень сильное впечатление. Мне до сих помнится, его быстро написанный и несколько незавершённый портрет одной армянской красавицы. Живописная практика 1977 года, благодаря педагогическому подвигу Николая Васильевича, (поехать с группой первокурсников, взяв на себя ответственность за них, я считаю маленьким подвигом) сплотила нашу группу и проявила способности каждого.
В Астраханском училище существовали две основные группы студентов, первая это астраханцы (домашние), вторая общежитские (приезжие). Из приезжих была небольшая группа студентов из различных посёлков Астраханской области, из Калмыкии, небольшой клан выходцев из Молдавии, и самая многочисленная из Волжского и Волгограда. В то время в Волгограде не было подобного учебного заведения, а художественная школа в городе Волжский благодаря усилиям её директора Филимонова Виктора Павловича, отличалась хорошей подготовкой. Поэтому многие волжане продолжали своё образование в Астрахани. Хотя наше отделение называлось педагогическим, и мы получали диплом учителя черчения и рисования, мы считали себя будущими художниками живописцами и поэтому живописи уделяли основное внимание. В общежитии на улице Яблочкова, художники занимали второй этаж и немного на третьем где жили музыканты. Возвращаясь в общежитие после нескольких дней отсутствия неизменно встречался с нашим творческим миром, пропитанным неистребимым, возбуждающим запахом краски, лаков и растворителей.
Я жил в одной комнате с Валерой Леджиновым из Элисты, Петром Ведищевым из Красного Яра и Григорием Поляком из молдавского города Бельцы. Петя Ведищев устроился работать на ближайший консервный завод грузчиком и периодически приносил с завода консервированные овощи. На общей кухне по вечерам мы жарили картошку, на большие кулинарные изыски нас не хватало. На занятиях Николай Васильевич иногда рассказывал истории из своей жизни обычно это были рассказы про Ленинградскую Академию художеств в которой он учился после войны. Николай Васильевич был фронтовиком, но про войну старался не вспоминать, война для любого человека связана с болью и потерями.
Его учитель в Академии, Борис Владимирович Иогансон был известной, сильной и колоритной личностью, академиком живописи. Постоянно занятый делами и разъездами он редко находился в Академии, но всегда в начале семестра самолично ставил все постановки и определял круг задач, а перед семестровыми просмотрами внимательно консультировал студентов. Николай Васильевич рассказывал, как проходили эти появления Иогансона, «Все помощники и студенты в сборе, Борис Владимирович ставит натюрморт. Ему принесли восковые яблоки из фонда, он посмотрел на них и говорит НЕТ, будем писать настоящие. Купили на выданные им деньги целый ящик яблок, наконец поставили натюрморт, а оставшиеся яблоки раздали студентам» На старших курсах когда писали модель обязательно устраивали кастинг моделей и Иогансон придирчиво выбирал натуру пока не находил, то что нужно «О! Фрина! Будем писать». Он приучал студентов видеть и использовать для работы всегда самое лучшее.
Часто Николай Васильевич вспоминал своего товарища замечательного художника-живописца Ромаса Якова Дорофеевича «А вы знаете это Ромас научил нас астраханских художников писать волжскую воду. Мы здесь живём, но не замечали, что нашу Волгу надо писать через английскую красную, именно тогда получается тот неповторимый цвет воды нижней Волги». Ромас часто приезжал в Астрахань на этюды и Заварин всегда сопровождал его в этих поездках они ездили писать в низовья Волги и на Каспий, пока в один из приездов Яков Дорофеевич скоропостижно скончался, буквально на руках у Николая Васильевича. На занятиях по живописи Николай Васильевич всегда находил образные сравнения, обсуждая работы студентов, например, обращаясь к Петру Ведищеву, «Петя тут надо точнее и тоньше, а вы пишите, как трактором по асфальту едете», К Григорию Поляку, «Да Гриша реснички мы уже нарисовали, а нарисовать глаза успели». Ко всем, «Помните, писать начинаем метлой (широкая кисть) продолжаем иглой и заканчиваем метлой». Одно из самых часто повторяемых изречений Заварина было, «Что бы стать художником надо на один процент таланта девяносто девять процентов труда!» В то время я понимал эти слова буквально, таким образом, что достаточно иметь один процент таланта и девяносто девять труда и ты станешь художником.
И лишь спустя многие годы я осознал истинный смысл этих слов, сколько бы у тебя не было таланта надо на каждый его процент вносить девяносто девять труда. Николай Васильевич хотел, чтобы мы запомнили этот РЕЦЕПТ, необходимый для любой успешной картины.
К своим студентам Николай Васильевич относился с ровным вежливым уважением, но некоторых он выделял, например, Люду Карнет из Молдавии за её природный колористический дар. Он восхищался её даром, в то время у меня даже сложилась уверенность в том, что женщины от природы тоньше чувствуют цвет.
На третьем курсе после зимней сессии у нас обычно проходила учебно-экскурсионная практика в Москве. Вместе с нашими преподавателями, в том числе и с Николаем Васильевичем мы собрались на Астраханском вокзале и отправились в большое путешествие. Народ в училище учился разный, и для многих такая поездка была первым большим событием в жизни. Наши студенты занимали целиком один плацкартный вагон, в котором всю дорогу было шумно и весело.
Астраханская зима относительно мягкая, лишь изредка, когда морозно и ветрено спеша на занятия в кремль было трудно проскочить против ветра в аэродинамической трубе под колокольней, а в остальное зимнее время не очень холодно. Москва же встретила астраханцев показательным морозом, нас разместили в гостинице недалеко от ВДНХ, и мы отправились на моральное разграбление музеев и конечно московских магазинов. Время, проведённое в Москве было стремительно насыщенным и событийным. Успели побывать в Третьяковке и Пушкинском, в Кремле и МГУ на Ленинских горах (Воробъёвых), даже съездили в Загорск (Сергиев Посад). Утро обычно начиналось в гостиничном буфете с кофе, сметаны, варёного яйца и знаменитых московских сосисок, потом автобус поездки и экскурсии, а после магазины для художников. Попав однажды в магазин красок, торгующий исключительно для членов союза художников на улице Беговой, мы уговорили продать нам по набору Голландских колонковых кистей. Такую роскошь я не держал до этого в руках никогда, и счастливому восторгу не было конца. Не сразу потом я стал ими писать, жалко было кисти. Николай Васильевич как-то спросил по возвращении из Москвы, а где же ваши кисти? И рассказал, что ему однажды тоже достались замечательные кисти и ему так же жалко было ими писать, но как-то открыв их он увидел, что все волоски осыпались их отгрызли тараканы. После его рассказа кисти пошли в работу. В те времена мы всегда сами готовили, проклеивали и грунтовали холсты для живописи. Используя для этого столярный клей, из которого готовили студенистый холодец и водоэмульсионную краску. Но однажды в училище кто-то принёс фабричный грунтованный холст, с просьбой показать, как его натягивать. Николай Васильевич неспешно как всегда всё делал начал объяснять и показывать. Он расстелил холст на полу потом сбрызнул его, набрав в рот воды, а теперь надо подождать пока размокнет грунтовка и клей, можно покурить и как раз пройдёт пять минут. Потом сильными пальцами он стал натягивал холст на подрамник и работая молотком закреплял его гвоздиками. А мы стояли вокруг и внимательно смотрели на этот священный ритуал художника.
По окончании третьего курса у нас был интересный преддипломный пленэр на Астраханском рыбзаводе. Рыбзаводу исполнялось пятьдесят лет и там решили, что было бы неплохо, если бы студенты художественного училища взяли заводскую тематику для своих дипломных картин. Николай Васильевич объяснил нам важность, нужность и главное патриотичность этой темы, как основной гордости Астраханцев.
Начался пленэр с экскурсии по цехам завода, нас даже завели в святая святых в холодильник, огромное здание, где при глубокой заморозке хранились туши осётров. Экскурсию вёл представитель завода, а Николай Васильевич помогал ему комментариями. Меня поразили вереницы лодок с прорезанными бортами (прорези), в которых с близлежащих Тоней (место лова рыбы) привозили живых осётров для переработки. В лодку спускался крепкий парень и деревянной колотушкой глушил рыбу, перекладывая её на подъёмник. Рыбу взвешивали и по транспортёру отправляли в икорный цех. Икру можно забирать только когда рыба живая, а дальше её очищали и вытаскивали визигу (спинной хрящ осетровых рыб) из которого в дальнейшем готовились пироги с визигой.
«Самый лучший клей для проклейки холста — это рыбий клей», сказал Николай Васильевич. «А где он у рыбы?» спросил я. «Легче всего его получить из воздушного пузыря осётра и делается это таким образом». Когда мы были в цеху разделки осетров, Николай Васильевич взял воздушный пузырь, который рыбаки отправляли в отходы для переработки на рыбную муку, и мы вышли с ним на улицу под яркое летнее солнце. Перочинным ножом он разрезал кожистый пузырь и разложил его на земле внутренней стороной наверх. Под полуденным солнцем через пятнадцать минут на пузыре образовалась засохшая плёнка. «Вот это и есть чистейший рыбий клей», сказал Николай Васильевич, он осторожно снял эту плёнку и перевернув её, положил дальше сушится. Через некоторое время она высохла и скрутилась в трубочку. Освоив эту технологию за время практики, мы пополнили свои запасы самого лучшего в мире клея. Однажды на завод привезли Белугу, я тоже добыл из её пузыря клей, но стал вопрос, что делать с оставшимся пузырём, который состоял из кожи и жира и весил три килограмма, я отнёс его в общежитие, где Юра Быстров сварил из него уху на всех вечно голодных студентов. Из этого времени запомнилось, сильные и колоритные мужчины и женщины работавшие на рыбокомбинате. Большая половина группы на четвёртом курсе выбрали для своей дипломной картины сюжеты, связанные с Астраханским рыбокомбинатом.
Самомнение студентов художников всегда было на высоте, почти каждый был гением, и Николай Васильевич неоднократно полушутя говорил нам. «В молодом возрасте человек не замечает и не признаёт авторитеты и всегда говорит: «Я! Я! Я!» Потом спустя время начинает говорить: «Я и БЕТХОВЕН!» Затем эта мироощущение изменяется на, «БЕТХОВЕН! и Я». И лишь осознав всё созданное до него в искусстве, художник скромно говорит, «только БЕТХОВЕН!» Позднее мне довелось почувствовать и осознать мудрость и правильность его слов. Время всё и всех расставляет на свои заслуженные места. Маленькая мастерская Николая Васильевича находилась в кремле, рядом с училищем и нам изредка приходилось в ней бывать. Самым примечательным, помимо картин, написанных Завариным, в его мастерской было большое старинное кожаное кресло. Это кресло вначале принадлежало одному астраханскому купцу, затем какой-то заслуженной революционерке, которую звали «бабка революции», а потом досталось Николаю Васильевичу. Он принимал нас у себя, сидя в этом кресле, мы же, расположившись вокруг, слушали спокойные мудрые слова учителя. Иногда удавалось и нам посидеть в этом довольно жёстком кресле, и это было высшим удовольствием. Спустя четыре года после поступления, на защите дипломных работ в 1980 году, мы были уже совсем другими людьми. Проведя эти годы в совместном творчестве, с помощью нашего учителя мы стали художниками. Каждому из нас предстоял свой дальнейший, и пока неведомый путь.
В следующий раз я встретился с Николаем Васильевичем через семнадцать лет в декабре 1997 года, это была наша последняя встреча. К этому времени я уже закончил Строгановку, вступил в союз художников, сделал десяток персональных выставок. В Астрахани я оказался неожиданно для себя, со своей небольшой выставкой, которая до этого проходила в Совете Федерации в Москве, где её увидел Астраханский губернатор Анатолий Петрович Гужвин. Он искренне обрадовался, что выпускник Астраханского художественного училища, почти земляк, показывает здесь свои работы и пригласил привезти выставку в Астрахань.
Николай Васильевич встретил меня в своей мастерской, я рассказывал о своей жизни о том, как трудно поступал в институт, как учился и работал, а он внимательно слушал меня сидя в своем знаменитом кресле. Напоследок он сказал, а вы знаете Костя, я как-то не был уверен в вас, что вы сможете преодолеть все трудности на пути художника.
Дорогой Николай Васильевич, все трудности я не смог преодолеть, мы ваши ученики проживаем свою творческую жизнь в непростое, как и вы, время, что-то получалось, а что-то нет. Главное, что у нас есть БЕТХОВЕН, да «БЕТХОВЕН!».
© Поляков Константин Геннадьевич
Москва. Апрель-Май 2013 года.
