В клубе «Пустота» было очень тесно. Сегодня здесь читал свой новый рассказ Евгений Евстафьев. Рассказ слушали в полной тишине, и только бармен изредка позвякивал кружками, бережно расставляя их на стойке.
Евстафьев закончил чтение, бросил на стол перед собой листы.
- Ну вот такой рассказ, - улыбнулся Евстафьев, сел. (Он всегда читал стоя.)
Кто-то громко вздохнул. Евстафьев ласково посмотрел на лица вокруг.
- Спасибо! - наконец радостно воскликнула девушка в майке травяного цвета. - А еще?
- Что еще? - спросил Евстафьев.
- Давайте еще чего-нибудь! - крикнул юноша в углу.
- Почитайте!
- Пожалуйста!
- Хорошо... - Евстафьев приподнял очки, потер левый глаз.
Он, конечно, ожидал эту просьбу и поэтому принес с собой еще два рассказа. Евстафьев уже читал их здесь раньше, но был уверен: старые рассказы будут слушать в такой же тишине. Евстафьев достал листки из желтого портфеля, купленного год назад в Швеции. Там ему вручали маленькую литературную премию «Wings of fantasy». Снова поднялся.
...После чтения он еще часа два не мог покинуть клуб. Расписывался на своей новой книге «Гусар в Нью-Йорке», рассеянно отвечал на вопросы. Ему предлагали сесть за тот или иной столик, выпить за литературу, за первопечатника Ивана Федорова, за талант, за инициалы «Е.Е.», наконец. Но Евстафьев уже два года как бросил - после случая в Германии (приступ, реанимация). С улыбкой отказывался от приглашений.
Включили музыку – джаз с задумчивой трубой.
Евстафьев, наконец, подошел к Татьяне. Татьяна сидела в стороне от всех, в углу у барной стойки.
Девушка в зеленой майке вытянула шею и громко спросила, оглядев Татьяну:
- А кто это?
- Новая подружка Евстафьева, - ответили ей, не вынимая сигареты из рта.
- А кто она?
- Никто не знает.
Татьяна услышала этот диалог. Она резко отвернулась и стала рассматривать смешные гипсовые бюсты, расставленные на деревянных полочках над бутылками.
С самого начала чтений она чуть тревожно следила за Евстафьевым. Однажды шепотом попросила официанта чашку чая, но тот ответил еще более тихим шепотом:
- Мы ничего не продаем во время чтений.
Татьяна была в «Пустоте» впервые. Место показалось ей очень неопрятным, она думала: какие тут могут быть чтения?
Самого Евстафьева Татьяна знала лишь две недели.
Евстафьев познакомился с ней в электричке. Он ехал воскресным вечером из Звенигорода, с дачи друзей.
Татьяна вошла на станции Перхушково. В вагоне было многолюдно, Татьяна осталась в тамбуре. Она стояла у дверей, как раз напротив Евстафьева.
Евстафьев долго, осторожно рассматривал ее, потом во время остановки вдруг спросил:
- Вы знаете, когда была построена вот эта станция?
Татьяна захотела выглянуть, но двери в этот момент захлопнулись.
- Это было «Кунцево», да? - тихо спросила она Евстафьева.
- Да. Ее построил в 1900 году архитектор Струков. Неоготика.
Татьяна кивнула.
- А вы куда направляетесь? - спросил Евстафьев.
- Домой.
- Ну да, ну да...
Евстафьев еще что-то рассказывал Татьяне, глядя на нее поверх очков. Она слушала его и иногда улыбалась.
На Белорусском вокзале Евстафьев предложил Татьяне погулять по Москве.
Татьяна очень часто возвращалась домой поздно, и к ней часто подходили мужчины разного возраста с разными предложениями. Два раза ей приходилось убегать (Татьяна была перворазрядницей по бегу, ноги крепкие, длинные). Сейчас она не чувствовала опасности.
- Я бы пошла, но уже поздно. Мне еще далеко ехать.
- У вас какой-то северный акцент, - заметил Евстафьев.
Татьяна пожала плечами.
Уже у входа в метро Евстафьев спросил, можно ли позвонить Татьяне завтра. Татьяна ответила, что лучше она сама позвонит: у нее дома нет телефона. И мобильного нет. Евстафьев достал блокнотик, вырвал оттуда страницу, записал карандашом свой номер.
- Спасибо, - сказала Татьяна, убирая бумажку в карман джинсов - Вы очень интересно рассказываете.
- Я мог бы рассказать вам еще больше.
- Спасибо... Но мне сейчас надо идти.
Расставшись с Татьяной, Евстафьев еще потоптался около метро, выкурил две сигареты. Поймал такси.
Поехал к себе, в однокомнатную квартиру на «Бауманской». Он был огорчен. Умывшись перед сном, Евстафьев стал причесываться. Внезапно он поднес деревянную расческу к лицу, сказал ей:
- А что ты хотела? Чтобы она сразу расцеловала непонятного дядьку? Сорок лет, в очках, небритый. И уж никакого писателя Евстафьева она точно не знает. Но ее голубые джинсы мне очень понравились.
На следующий вечер Евстафьеву позвонили.
- Здравствуйте... - сказал грустный девичий голос.
- Здрасьти, - ответил Евстафьев.
Он уронил на пол шахматный журнал, который читал.
- Секунду, - сказал он и поднял журнал. - А с кем я говорю?
- Это Татьяна. Из электрички.
- Вот так номер! - Евстафьев с силой швырнул журнал обратно на пол.
- Простите, а как вас зовут? - спросила Татьяна.
- Так я же вам на бумажке написал.
- А там ничего непонятно - просто две буквы.
Евстафьев вспомнил, что по привычке он расписался инициалами «Е.Е.»
Евстафьев был профессиональным шахматистом. Он носил звание мастера, но уже лет десять как перестал участвовать в крупных турнирах. Просто учил детей в школе имени Тиграна Петросяна. Не потому что любил детей. Занятия были по вечерам, три раза в неделю. Все остальное время Евстафьев читал и гулял по Москве, выпивая с друзьями на скамейках. Он ездил и в другие города (быстро находил там самые дешевые гостиницы, ему ничего особо не требовалось). Особенно Евстафьев любил Вологду.
Однажды в двухэтажной деревянной вологодской гостинице Евстафьев остался в номере: шел сильный дождь. Евстафьев допил желтый самогон, которым накануне его угощал комендант гостиницы. Потом достал общую тетрадь в бумажной обложке.
В тетрадь Евстафьев записывал дорожные впечатления. Причем большинство записей ничего бы не сказали постороннему. Евстафьев их шифровал, там были лишь буквы. «в.с.в. гл.в дб нб».
Таких тетрадей дома у Евстафьева уже было четырнадцать. Евстафьев любил бесконечные разговоры в сумерках, отблески чужого смеха, полутени на остывающих лицах и прочие метки бытия. Он пытался сохранить их для себя. Просто так.
Сейчас, в вологодской гостинице, Евстафьев сел на подоконник (стола в комнатке не было). Сперва он хотел быстро записать свой вчерашний разговор с завхозом, отставным капитаном железнодорожных войск, во время которого они выпили литр самогона, налитого в пластиковую бутылку с синей крышечкой. Фамилия капитана была Витте. Да, именно так.
Евстафьев усмехнулся: а что было бы, если бы завхоз оказался бывшим царским премьер-министром и министром путей сообщения Витте, которому сто лет назад кто-то открыл бы секрет самогона долголетия. И мудрый Витте теперь работает в гостинице. Но в опасный момент спасает страну от страшного заговора.
- Какого заговора? - спросил вслух Евстафьев, глядя в окно.
За окном шел товарный состав.
- От заговора железнодорожников! - воскликнул Евстафьев.
Словосочетание «Заговор железнодорожников» очень понравилось Евстафьеву. Буквально за пятнадцать минут выстроился сюжет, уже без Витте и самогона, но зато с Александром Вторым и железнодорожниками. Согласно евстафьевскому сюжету железнодорожники Российской империи убеждают царя как можно быстрей покрыть всю страну сетью дорог. На самом деле благодаря открывшимся техническим возможностям они собираются захватить власть в стране. Заговор начинает раскрывать поручик Шерц, но вскоре он разделяет идеи железнодорожников. Ибо понимает, что их главная цель – стремительный, невиданный технический прогресс России. Шерца преследуют жандармы, ему приходится скрываться в Лондоне, где он готовит бескровный переворот. И осуществляет его. В 1905 году Шерц становится Президентом Российской конфедерации.
Через месяц, в Москве, был закончен небольшой роман «Заговор железнодорожников». Евстафьев был им очень доволен. Ночью он распечатал роман на старом принтере в шахматном клубе. И отнес роман в литературный журнал. Ему позвонили через три дня:
– Это же просто шедевр! Утонченно, остроумно, а какие повороты, какие герои!
...Теперь, спустя несколько лет, Евстафьев напечатал уже шесть романов и два сборника рассказов. Критики называли Евстафьева «мастером виртуальной историографии», «системным программистом Великой русской литературы» и просто «лучшим писателем начала века». Это был 2001 год.
В модном клубе «Пустота» каждую последнюю пятницу месяца устраивались «Евстафьевские чтения».
Но Евстафьев мечтал уже о другом. Последний год он с интересом наблюдал за ростом совершенно непривычного для его климата растения. Так он называл тщеславие. Но даже самый успешный его роман «Аэропорт им. Ивана Грозного» была издана тиражом всего двенадцать тысяч.
Однажды Евстафьев уже начал писать роман про американского миллионера-путешественника, который упал на своем воздушном шаре в чукотской тундре. Его подбирает семья оленеводов, выхаживает красивая чукотская девушка. Миллионер влюбляется в нее… Но Евстафьев оборвал роман в середине, он просто испугался: желанного успеха роман мог и не добиться, а преданная евстафьевская аудитория презрела бы своего «опустившегося» кумира.
Евстафьев подумывал о псевдониме - но тогда: что это был бы за успех, без своего имени?
Евстафьев продолжал работать в шахматной школе. Ему там было скучно, дети стали казаться глупыми, их родители назойливыми, и он все чаще пропускал занятия, кашляя в телефонную трубку – заболел, вот беда.
Но в каждом интервью старался заметить:
- Я прежде всего шахматный тренер. Литература – для меня что-то вроде белой ладьи.
Евстафьев никогда не был женат, с юности довольствовался непродолжительными романами. Про него говорили: «обаяние заменяет Евстафьеву отсутствующие зубы».
Евстафьев был уверен, что и роман с Татьяной продлится лишь до конца лета. (Так давно сложилось, что его романы всегда приходились только на лето.)
Татьяна училась на психологическом факультете пединститута. Она приехала в Москву из города Лабытнанги. Евстафьев беззлобно посмеивался над ее северным выговором и втайне радовался, что мать Татьяны так далеко. Та работала кассиром и уборщицей на железнодорожном вокзале, у нее было еще трое детей. Татьяна снимала однокомнатную квартиру в Подольске, а по выходным ездила на станцию Перхушково: сидеть на даче с чужим вздорным ребенком — за скромную оплату.
Евстафьев называл Татьяну японским именем Тихиро.
Он не мог понять своей привязанности к ней. Миловидное лицо с маленькими, чуть раскосыми серыми глазами и печальный голос были хороши, но не настолько, чтобы начать семейную жизнь. Татьяна была неглупа, но не настолько, чтобы поддерживать насыщенные беседы с друзьями Евстафьева. Она хорошо готовила, но еда всегда очень мало беспокоила Евстафьева. Она любила детей, но сама мысль о беременности вызвала у Евстафьева тошноту.
Вскоре Татьяна переехала к Евстафьеву на Бауманскую.
К Евстафьеву часто приходили гости: он был человеком радушным и любил обсудить литературные гнусности нашего времени. Евстафьевские гости любезно кивали Татьяне-Тихиро, один старичок даже руку целовал. Но больше не обращали на нее внимания. Татьяна не обижалась. Она уходила на кухню, садилась в кресло с бордовой порванной обивкой, читала журналы. (Она покупала много глянцевых журналов. Евстафьев их выносил на помойку стопками.)
Нередко Татьяна слышала захмелевшие голоса гостей из прихожей:
- А кто эта девочка?
- Ой, забыл имя… Ну в общем, очередная пассия Евстафьева… Да не важно! Может, еще за водкой сходить?
Как-то утром в воскресенье Татьяна погладила Евстафьева по волосам и спросила:
- Женя, а ты можешь научить меня писать?
Евстафьев засмеялся и уронил на диван сигарету. Татьяна быстро схватила ее и обожгла пальцы. Евстафьев взял ее руку, поцеловал обожженные пальцы. Татьяна поморщилась.
- Тихиро, - сказал Евстафьев. - Научить писать нельзя. - и добавил - Слава богу.
- Нет, - Татьяна присела перед Евстафьевым на журнальный столик, уперевшись ногами в диван. - Я понимаю, что научиться писать как ты нельзя. Но просто... Вот есть много журналистов. Они же как-то пишут. Не книги, а так...
- А-а... - Евстафьев взглянул на Татьяну поверх очков - Так-то можно научиться... А зачем тебе это вдруг понадобилось? Ты же через год уже будешь дипломированным детским психологом.
- Мне интересно. Я вообще люблю учиться.
- Может, лучше в шахматы научишься? - улыбнулся Евстафьев.
- Нет, это я никогда не смогу. И меня пугает это слово – гамбит.
– Слушай, оставь эту чепуху, Тихиро. Давай вечером в ресторан? Тут хвалили новый один.
Вскоре Евстафьева пригласили на конференцию по новой русской словесности в Вену. Он уехал на неделю.
Татьяна просидела целый час в ванной с холодной водой. На следующее утро у нее была температура и насморк. На несколько дней она освободила себя от практики в детском саду.
Татьяна нашла в евстафьевском шкафу новую общую тетрадь. На обложке она написала красной ручкой: «Татьяна Тихиро. Роман». Потом бросила тетрадь под шкаф, села за компьютер. Ей как-то пришлось полгода работать секретарем в нотариальной конторе - там она научилась очень быстро печатать.
К возвращению Евстафьева Татьяна написала лишь сорок две страницы. И видела, что «бикфордов шнур сюжета», как выражался Евстафьев, даже не начинал тлеть. Более того, Татьяна не очень пока понимала, о чем этот роман. Сначала героиней она сделала девушку, сержанта милиции. Потом девушку сменил актер кино, ставший киллером. Потом вместо актера возникла тридцатилетняя актриса. Еще немного спустя актриса постарела на двадцать лет. Эта героиня уже была симпатична Татьяне, но пока она очень плохо представляла, что интересного может случиться с пятидесятилетней актрисой по имени Римма Степановна.
Возвращение Евстафьева прервало работу на два месяца. Зато за эти два месяца Татьяна быстро написала диплом.
После защиты диплома она должна была вернуться на работу в свой Лабытнанги. Но Евстафьев предложил Татьяне выйти за него замуж.
Миновало полгода. Татьяна работала психологом в маленьком детском саду для «элитки», как выражался Евстафьев. Протекцию Татьяне составил, разумеется, сам Евстафьев. Но через два месяца Татьяну уволили, сказав:
- Вы добросовестная девушка, но не все это понимают. А тут как раз к нам в сад идет работать доктор психологических наук. И потом... некоторым не нравится этот ваш немосковский выговор. А кто ваши родители?
- Мама работает на вокзале.
- Железнодорожном?
- Да. Кассиром.
- Как интересно...
Евстафьев как раз в тот момент уехал на полтора месяца в Петербург: выступления, старые друзья, новые договоры. Строго говоря, кроме Евстафьева у Татьяны никого не было в Москве. После знакомства с ним она почти не общалась с подружками по институту. Они называли ее «зазнавшейся лимитчицей». А ей было достаточно одного Евстафьева. Он заполнял всю ее жизнь.
Татьяна вспомнила о своем романе. Ей не хотелось к нему возвращаться, просто надо было чем-то себя занять, она скучала без Евстафьева. Решила неделю посидеть дома, а потом уже искать работу.
...За месяц роман был написан. Татьяна мучительно думала над названием, и, не придумав ничего яркого, назвала его «Римма Степановна». Это был роман о стареющей актрисе (Татьяна добавила ей еще десять лет), некогда очень знаменитой. Актриса влюблялась в одинокого проводника, когда ехала на поезде в Иркутск на свой творческий вечер. И оставалась с ним в поезде. Почему уважаемой актрисе не могли купить билет на самолет? Татьяна думала об этом, но что за вопрос – тогда не получилось бы романа.
Вернулся Евстафьев. Татьяна не хотела показывать ему роман. Она не знала, что теперь с ним делать и спрятала толстую пачку под шкаф: в любом случае полы в комнате мыла только она.
Евстафьев лишь поинтересовался, куда подевалась вся бумага в новом принтере.
В Петербурге Евстафьев написал главу новой повести. Издатель очень ждал ее.
На Евстафьевских чтениях в клубе «Пустота» глава имела большой успех. Кстати, в меню клуба появилось блюдо – «бутерброд Евстафьева». Между кусками черного и белого хлеба томился кружок Докторской колбасы с горчицей.
Однажды, когда Евстафьев забыл дома свой телефон, ему позвонили. Татьяна подумала и взяла трубку. Женщина, грассируя, сказала:
- Это из издательства. А когда Евгений Петрович принесет нам свою новую повесть?
- Он допишет ее через неделю, - ответила Татьяна.
- Простите, а с кем я говорю?
Татьяна взглянула на потертую фигурку ладьи, которая валялась под столом, ответила:
- Я его литературный агент.
- Это новость для меня. Он раньше никому не доверял. А давно вы с ним работаете?
- Не очень. Могу вам предложить еще что-нибудь.
- Евгения Петровича?
- Нет, других авторов.
- Ну не знаю... Кого, например?
- Это неизвестные авторы.
- Ха, у меня этих неизвестных тут полная могила.
- Что?
- Полный шкаф. А как вас зовут, если не секрет?
- Татьяна.
- Странно, что он мне не сказал… Но раз вы с Евгением Петровичем… Приносите. Но только сюжетную прозу. И мелодраматичную. Чтоб в конце под поезд бросались.
Татьяна принесла в издательство свой роман. Телефонная собеседница оказалась полной дамой по имени Анна Аркадьевна.
- А кто такая Татьяна Тихиро? - спросила Анна Аркадьевна, затягиваясь сигаретой.
- Ученица Евстафьева, - ответила Татьяна.
- Да? Это тоже новость для меня. А вы читали сами?
- Конечно.
- И как вам? - сдвинула стопку и посмотрела на последнюю страницу.
- Это совсем не похоже на Евстафьева.
- Ого! - воскликнула Анна Аркадьевна. - Двести пятьдесят семь страниц и еще через один интервал!
– Не говорите об этом Евгению Петровичу, это… отдельный проект
- Хм, ладно, позвоните мне через месяц, - сказала Анна Аркадьевна. - Может, успею хоть начало почитать. Но вряд ли.
Прошло две недели. Однажды поздно вечером, когда Татьяна уже спала, домой вернулся Евстафьев. Он вошел в комнату и тихо позвал:
- Тихиро...
- Что, Женя?
Евстафьев включил свет, встал перед старым зеркалом, глядя на свое отражение поверх очков.
- Эта дура из издательства сказала, что повесть надо дорабатывать.
Евстафьев повернулся к Татьяне:
- Она сошла с ума?
- Конечно, Женечка. - Татьяна высунула из-под одеяла руку и поманила Евстафьева.
- Нет, ну подожди! - Евстафьев сел на краю дивана. - Что такое доработать? Они, что - не знают, как я работаю? Ни слова в простоте! Я завтра позвоню им...
- Женя! Давай я им позвоню, а?
- И позвони! Я не хочу с ними разговаривать. Скажи, что я забираю текст.
Через день Татьяна снова приехала к Анне Аркадьевне, объявить о решении мужа. И чтобы увидеть эту даму, посмотреть на нее внимательно, напомнить о другом тексте.
Та сразу улыбнулась:
- Как вы вовремя! Где эта ваша... Тихиро?
- Я хотела по поводу Евстафьева...
- А он сам позвонил. Где Тихиро? Меня уже главный дергает: надо договор подписывать. Он сказал: нам как раз такая жвачка сейчас и нужна.
- Какая жвачка? - Татьяна подошла ближе к столу.
- Ну роман, как у вашей Тихиро. Про Римму Семеновну, или как ее там?
...Евстафьев читал вслух роман Татьяны и после каждого абзаца останавливался, усмехался:
- Зачем это нужно? А, Тихиро? Весь этот кусок? Уже всем ясно, что у твоей этой Риммы был роман с американцем. - Евстафьев пробежал глазами по тексту. - Ты еще тут расписываешь про этого американца на раз... два... три страницы! Но этот американец вообще больше нигде не появится! Чего про него писать? Ты уводишь читателя! В чем идея-то? Что Римма была в юности красавицей? Это уже давно ясно! Что даже американец мог ее полюбить? Ну и скажи этой одним предложением! И откуда вообще американец в Советском союзе? В семьдесят пятом году? За твоей Риммой ходил бы отряд гебистов! Вот куда нас сюжет уводит! Ее бы вербовали, а потом...
- Но это неинтересно, Женя...
- Да? - Евстафьев посмотрел на Татьяну поверх очков. – Ну да, ну да. Читаем дальше!
Через полгода роман «Римма Сергеевна» был продан тиражом в пятьдесят тысяч. Печатался новый тираж.
Татьяна писала второй роман «Сын Риммы Степановны» - про старшего сына актрисы, который взял себе другую фамилию и стал известным шахматистом. Потом эмигрировал во Францию, где его полюбила дочь банкира, которой он давал уроки. Их роман был прекрасен, но банкир вдруг разорился и тогда…
Потом был третий роман, четвертый и пятый. Татьяна писала с удивительной быстротой.
Через два года один из телеканалов запустил сериал «Римма Сергеевна», другой подписал с Татьяной договор на сериал по незаконченному еще роману.
Она теперь жила одна на большой даче под Звенигородом. Раньше этой дачей владел заместитель министра путей сообщения СССР. Татьяна знала, что писала ужасно, что сюжеты убоги, герои фанерны, и до сих пор чуть морщилась, когда ее называли известной писательницей.
- На самом деле, я просто «зазнавшаяся лимитчица», - отвечала Татьяна.
Она изредка встречала новые, все более редкие рассказы Евстафьева – на блеклых литературных сайтах. Эти рассказы нравились ей куда меньше прежних, но все равно Татьяна считала Евстафьева очень большим писателем. Самого Евстафьева она не видела давно - после того, как однажды тот назвал ее «зауральской овцой».
И она понимала обреченно, что любит его. Очень любит.
Однажды Татьяну пригласили в клуб «Пустота» - на вечер молодых писателей. Татьяна не хотела идти, понимая, как тамошняя публика относится к ее бестселлерам. Но все-таки решилась.
Ее встретили доброжелательно, хотели усадить в центре стола, где уже стояли таблички с именами, но Татьяна сказала: «Я пока там, в углу… Свет в лицо, не очень приятно».
«Конечно! Через десять минут начнем! – улыбнулись ей. – Желающих полно. И кажется, все они ради вас».
Официант сразу поднес бутылку красного вина, Татьяна отказалась. Осмотрелась. В клубе, наконец сделали ремонт, теперь он выглядел не как богемный подвал, а хороший пивной бар.
Татьяна услышала знакомый голос:
- Кружку пива... Нет, сразу две.
Она взглянула поверх голов, увидела возле стойки спину Евстафьева. Он был в том же пиджаке, в котором однажды ехал с Татьяной в электричке.
Кто-то рядом с Татьяной громко спросил:
- Что это за хмырь – вон у стойки?
Ему ответили:
- Этот? Ой, забыл имя... Ну, в общем, это бывший муж Тихиро… Давай еще текилы?
Алексей БЕЛЯКОВ
