На факультете подготовки врачей для ВМФ учат не только различать сердечные тона, дифференцировать легочные хрипы, отличать нефрит от краснухи, но и водолазной подготовке, так как основная масса потом идет служить на подводные лодки. А там ситуации могут быть разными.
Слушатели облачаются в гидрокостюмы, одевают на шею спасательные аппараты и вперед, - проход, в начале через сухой, а затем мокрый торпедные аппараты. И ползешь ты по нему метров десять. Что впереди, что сзади – одна тьма кромешная, как у негра под мышкой. И это ползанье в абсолютно гладкой трубе, где не за что уцепиться и не от чего оттолкнуться. Удовольствия, мягко говоря, никакого. Очко играет жутко. А вдруг не доползешь, а друг застрянешь и, не дай Бог, воздух в баллонах закончится. А кто хочет закончить свою карьеру в этом, долбаном, торпедном аппарате? Ведь было же и такое, что во время тренировок у курсанта (училище не помню) в этой трубе остановилось сердце.
Нелепая смерть!
Хотя, разве смерть бывает желанной в молодые годы?
И какое наступает облегчение, когда ты из нее вылез. Хочется жить и пить! Это состояние можно сравнить только с опорожнением мочевого пузыря после десятой кружки пива.
Второй вариант – подъем методом свободного всплытия с глубины десять метров. Это легче, чем выход, но все равно не мед. И здесь не обходится без курьезов.
Коля Мордухай, младший сержант, был человеком с определенной долей отклонения от нормы. Но это не помешало ему пройти весь водоворот военно-морской службы на Тихоокеанском флоте. Так вот, этот Коля во время захода в башни не зацепился стопами, и его вынесло наверх не головой, а ногами. Это был первый и, наверное, единственный выход из глубины таким оригинальным способом. Все, кто на верху принимал наши тела, просто ошалели, когда его выбросила наверх таким способом.
В академии все претендовали на роль самородков, только одни блестели ярко, а других надо было очень долго и тщательно шлифовать.
Рожденный петь
Не знаю точно, к чему больше склонна Военно-медицинская академия, к медицине или спорту, но спорт здесь почитаем. И спортсмены здесь ценятся, так как они защищают цвет и честь престижного учреждения.
Все остальные были тоже спортсменами, но только тотальными. Их принуждение заставляло выйти на беговую дорожку или встать на лыжи. Дважды в год был кросс. Осенью по бегу, зимой по лыжам. Если пробежать, ещё как-то можно было уложиться в норматив, хотя и не всегда, то с лыжами у меня была полная тоска. Десять километров не кончались, время неумолимо истекало. И кто не укладывался в положенное время, тот, естественно, перебегал. А перебегать можно было до тех пор, пока не ляжет новый снег или не растает этот. Один раз уже и снег растаял, так нас отвезли куда-то в Разлив и мы бежали, конечно, бежали – очень громко сказано, плыли по таявшему льду.
«Иду по асфальту я в лыжи обутый, то ль снега нема, то ли я (усталый)» - это все сказано, исключительно, о нас.
Но один раз я превзошёл самого себя. За день до кросса я зашёл к земляку в общежитие ЛИИЖТа (института инженеров железнодорожного транспорта). Сидим, пьём. И вдруг, до этого незнакомый мне парень говорит:
- Завтра надо съездить в Кавголово, на лыжах побегать.
- А ты не хочешь за меня кросс пробежать, - затеплилась у меня надежда.
- Давай, мне всё равно, где бегать.
Мы договорились о встрече.
На старте я взял очень резво. Но только скрылся за поворот, сразу же отдал свой номер Серёже, а сам кружным путём вернулся к месту финиша, ожидая его возвращения и маскируясь в толпе.
Вот и замелькал мой номер. Шёл он очень быстро, быстрее, чем я бежал на старте.
Преподаватель щёлкнул секундомером и закричал: - Номер 277, подойти ко мне.
- Езжай отсюда быстрее, чтобы тебя не видели, ты не слышишь, - шипел я ему в спину.
- Номер 277, подойти ко мне, - неслось нам в след. Но тот поняв и, делая вид, что не слышит, удалялся от финиша. Мы пошли с Серёгой в кафе и отметили мою победу.
Спустя неделю меня вызвал начальник курса: - Финогеев! Ты сам бежал кросс?
- Так точно.
- Очень хорошо пробежал,- сказал он с ехидцей, - тебя хотят в сборную взять.
- Нет, нет, у меня очень нога болит. Сильно потянул.
- Хорошо, иди. Только в следующий раз не выкладывайся так сильно, ногу береги.
А остальные тотальники, кто не уложился в норматив, долго ещё ездили по заснеженным местам Ленинградского пригорода, зло глядя на меня.
Тотальный спорт разносторонен, отчего получаешь только душевную горечь и неприятности на свою задницу.
Я жутко боюсь высоты. А в бассейне СКА нас заставляли прыгать с вышек.
Очередь на вышку быстро двигалась и пропускать было уже некого. Поднявшись наверх, я бодро подошёл к краю и глянул вниз. На душе похолодело и вязкая слюна подступила к горлу. Внизу раздалась трель свистка. Я пригнулся, заведя руки назад, и… выпрямился. Трель повторилась. Я стоял не шевелясь. Внизу дико хохотали.
- Слазь оттуда! – заорал тренер, - Фамилия!
- Финогеев.
- Пошёл отсюда! Чтобы больше я здесь тебя не видел!
Пропуск в бассейн у меня отобрали. Обещали из-за этого не допустить к сессии. Но всё обошлось.
А я как боялся высоты, так и боюсь.
Рождённый петь, плясать не может.
Туристы
Слушатели Военно-медицинской академии ищут себя во всем. Одни играют в ансамблях, другие в хоккей, а спорт, причем спорт любой, в академии всегда в большом почете, третьи просиживают вечера в пивбарах, четвертые - … да, собственно, чем только слушатели не занимаются, проявляя перед экзаменом интерес и к медицине.
Были и туристы.
Куда они ходили, чем занимались, какие маршруты осваивали – можно только предполагать. Но, судя по тому, в каком нетрезвом виде они возвращались и сколько засосов было на их теле, можно только предполагать, что путь их был тернист, а познания природных явлений глубоки.
Группа из пяти-шести человек, с огромными рюкзаками, гитарами, транзисторами, оставив начальству бумагу о предполагаемом маршруте, с веселыми лицами вываливала из казармы. И только один, самый здоровый, шел с пустым рюкзаком.
Первоначально они направлялись к пивному ларьку у моста Свободы. Взяв по две кружечки холодного пива, они протягивали продавцу шланг из пустого рюкзака и как бы между прочим говорили:
- А туда сорок кружек.
- Сорок? – удивленно переспрашивала продавец.
- Сорок! Сорок, мамаша! – давясь счастьем, свободой и собственной значимостью говорили они, весело смеясь.
Ведь именно в этом рюкзаке лежала пустая кислородная подушка, которая вмещала в себя такое огромное количество веселящего напитка.
Постепенно у ларька росла очередь. Начинался ропот. Но спорить с опьяненной свободой молодежью было бессмысленно.
Где-то через час мешок заполнялся. И радостные туристы, прихватив по дороге таких же, на природе любивших, спутниц жизни, шли намеченным маршрутом, открывая для себя все прелести жизни, познавая не сколько ее величие и красоту, сколько трепет женского тела.
- Туристы, блин, туристы, блин, туристы!
Непокорный
На военной службе нет ничего проще, чем отдать честь, ответить, - «Есть» и пойти по своим делам, ничего не делая, пересилить себя, зайти и доложить, выйти на пять минут раньше и не опоздать … и живи спокойно, без адреналиновой реакции. Но меня постоянно что-то заставляло делать все наоборот, за что потом приходилось страдать, клясть судьбу и начальников, и нести за всё это повинность.
Так было и в этот раз.
Поздним вечером я, слушатель уже третьего курса, возвращался в общежитие.
Пронизывающий ветер до костей продувал шинель, лёгкие шерстяные перчатки не грели.
Сгорбившись, как вопросительный знак, с поднятым, как у немцев под Сталинградом воротником, засунутыми в карманы руками и загребая клешами снег, перехожу Лесной проспект. Навстречу идёт народ. Это в Выборгском дворце культуры закончился концерт.
Сквозь надвинутую до подбородка шапку, вижу идущего на меня моряка-медика подполковника.
Отдать честь? Нет!
Слишком холодно вынимать руку из кармана. Иду.
Тень от фонарей отражает реальную действительность на стенке.
- Товарищ слушатель! Вы почему честь не отдаете?
Я, якобы, не слышу и иду дальше.
- Товарищ слушатель! Стойте!
По тени на стене вижу, что он ускоряет шаг и пытается меня поймать. И тут я подрываюсь, понимая, что если он меня поймает, мало не будет.
- Я вас догоню, - несётся сзади.
Так я не бегал никогда. Встречная толпа была на моей стороне. Она расступилась передо мной и смыкалась за спиной.
До общаги я долетел пулей. И оторвался от него хорошо. Но сил уже не было. Буквально на четвереньках взобрался по ступенькам.
Куда? Где скрыться?
Приползаю на третий факультет к лётчикам: - Мужики! Спрячьте меня куда-нибудь, за мной подполковник гонится!
Суют они меня в шкаф на кухне. Закрывают дверь. Сижу. Сердце рвётся из груди.
Минут через двадцать открывается дверь. Слышу голос: - К вам не заходил моряк с третьего курса?
- Нет, никого не было.
- Я посмотрю у вас в комнатах.
Заглянул он и на кухню, но в шкаф не догадался посмотреть. Короче он обшарил всю общагу. И удручённый ушёл домой.
Два часа я сидел как мышь. И лишь потом поднялся с беззаботным видом к себе на этаж.
- Финогеев! Это тебя подполковник искал?
- Какой подполковник? – делаю я удивлённые глаза. Народ не спит, ищет приключений и жаждет новостей.
- Не тренди.
- Что за подполковник? – вид у меня ангельский, - я только что с улицы, никого не видел.
Ну на этом и закончилось. Оказывается, это был преподаватель с Военно-морской и госпитальной хирургии. Какой-то бывший крутой спортсмен.
Но я был моложе.
Склонность к военному садомазохизму присутствовало во мне до конца службы.
Самоволка
Ленинград – это восьмое чудо света. И ты идешь по этому удивительному городу, заворожено раскрыв рот, впитывая в себя все то великое, что было создано Петром I, Росси, Растрелли, Клодом и всеми другими знаменитостями.
Для тебя, выросшего в Пензенской губернии, где небоскребом считалось двухэтажное здание, а высшим творением зодчества – построенная тобой пирамидка, все это великолепие напоминало сказку.
Ленинград завораживает, околдовывает, заставляет себя уважать и любить. Требует от тебя эрудиции и знаний, дабы не ударить лицом в грязь и не быть чужаком и глупцом в этом городе.
Человеческое познание требует массу времени. Ну а коль ты окружен пристальным вниманием разных степеней начальников, ущемлен в своих действиях всеми видами Устава, ну и занят изучением своей будущей профессии, то, естественно, чувствуешь себя ущербным. И все, чего тебя лишили, что стало запретным, с неудержимой силой манит к себе. Тогда возникает идея – самоволка.
Но в городе патруль!
Кто рискует, тот сидит за учебниками. Можно и отбрехаться, мол, едешь на какую-то из кафедр, а их «море» и все разбросаны по городу.
Правда за это, тем более на первом курсе, можно было вылететь из академии. Но молодость… Она требует свое. Иначе зарастешь прыщами.
Первая самоволка – это проезд на метро от станции «Площадь Ленина» до станции «Дачная» и обратно. Вот именно там была первая встреча с патрулем. То ли мое испуганное лицо вызвало у них жалость и отвращение, то ли попались добрые люди, а это были курсанты военно-морского училища, но меня не остановили. Затем осваивались близлежащие окрестности, разводились мосты, встречались рассветы, познавались женские тела, то есть делалось все, что запрещали начальники и Уставы.
И Бог миловал. Все как-бы сходило с рук. Хотя пару раз все-таки пришлось отбывать наказания в нарядах.
Тех, кто не хотел покориться судьбе, плохо учился, в увольнение не пускали. Но так как нельзя бесконечно держать человека в неволе, то стали по воскресеньям проводить для таких моральных уродов, как мы, экскурсии по историческим и культурным местам города-героя Ленинграда. Таких разгильдяев нашлось человек пятнадцать из ста тридцати.
Экскурсия проводилась с тринадцати до семнадцати часов, то есть до ужина.
В этот раз мы с Глебом заранее наметили свой маршрут. Глеб Куприянов – это мой друг, «молочный брат», то есть моя вторая половина. Был еще третий, мой земляк – Вова Зуев, с факультета подготовки врачей для ВВС. Нас так и звали за шустрость и неугомонность – братья-веники.
Доехав до Эрмитажа, мы, а это была уже весна, и щепка лезла на щепку, сославшись, что нам нужно позвонить по межгороду, сели на такси (это при всем том, что мы получали восемь рублей и тридцать копеек в месяц) и поехали к девочкам. Там нас ждал Зуев. Он был в увольнении, ему легче.
Веселье с вливанием и выливанием из себя всего, чего можно и уже можно, притупило бдительность. Нам уже не до ужина. Приезжаем в казарму в 22.00 к вечерней проверке. И тут нас ждет «......». Допущен стратегический просчет. Оказывается, дежурным по факультету заступил наш начальник курса.
Мускатный орех, лавровый лист притупляют запах алкоголя. Но что может прикрыть совершённую самоволку?
Строгая беседа, лепетание ягненка о случайной встрече с виртуальной одноклассницей и клятвенные обещания быть хорошим успеха не имели. Итог – пять нарядов на службу. И это через день. Стоишь у этой долбаной тумбочки восемь часов – четыре ночью, четыре днем. А это, плюс ко всему, пропущенные занятия и их отработки. Короче, тоска смертная.
Но за все надо платить. И за удовольствие тоже.
Это было уже на третьем курсе, когда мы имели свободный выход и право ношения гражданского платья. Решили мы с Глебом посетить неизведанный нами до сих пор пивбар «Пушкарь». Пришли туда «по гражданке», разумеется, а там дым коромыслом. Все пьяные, включая и барменов. Еле дождались свои две литровые кружки пива. Чтобы расплатиться, ждали еще больше, чем нам это пиво приносили. Официант не реагировал на наши крики. Видимо ему было в этот вечер не до денег. Мы встали и, не расплатившись, ушли.
Бредя бесцельно по Петроградской стороне, встречаем толпу молодых спорящих ребят.
- Что случилось?
- Не хватает тридцать копеек.
- А что дают?
- Вино, «Бычья кровь».
Мы кооперируемся и берем пять бутылок, ну чтобы второй раз не бегать.
Где же пить?
Оказывается рядом ДК «Ленсовета». Идем туда и в туалете, а где же еще, все это дело выпиваем. Ну а дальше – танцы.
Духота, скачки сделали свое дело. Сев на скамеечку, я задремал.
И вот будит меня дружинник. Ну разбудил бы и ладно.
Иду в гардероб. Ан, нет. Ведет он меня в комнату ДНД. А так какое- то гражданское чмо учиняет мне допрос. И как услышал, что я военный, его аж окрылило, да еще в гражданском платье, да еще нетрезв.
Ни униженная мольба пожалеть и отпустить, ни навернувшиеся слезы, ни аргументы, что меня выгонят, ничего не помогло. Закрыл он меня, скотина, за решетку. И просидел я там, пока не прибыл за мной помощник дежурного, слушатель пятого курса.
На занятия я не пошел. Ждал сурового возмездия со стороны начальника курса. Чего я ему только не плел.
Выслушав этот бред, он велел идти мне на занятия.
Последним часом была лекция. Не успела она закончиться, как входит шеф. Я, естественно, был поднят с места, облит ушатом помоев, а в конце, для поднятия боевого духа масс, он добавил: - Финогеев, если вы пьянеете от пива, не пейте пива, если пьянеете от кефира, не пейте кефира. Садитесь, я подумаю на сколько.
Но все, слава Богу, обошлось. Мер дисциплинарного наказания ко мне принято не было. И жизнь потекла размеренным ритмом. Впереди были новые приключения.
Жизнь – это тельняшка. И после черной полосы, всегда идет белая.
Каков вопрос, таков ответ
- Зуев! Скажите. Юношеские угри, как ещё, по-другому, классифицируются? – преподаватель кожных болезней из-под очков посмотрел на слушателя.
- Спермотоксикоз!
- Правильно. А если у девушки?
- Без спермытоксикоз! – ответил находчивый юноша.
Предыдущая часть:
Продолжение: