У нас есть люди, которые любят рассказывать о сытой жизни своих предков до Революции. Не так давно губернатор Карелии Парфенчиков поведал о своем зажиточном дедушке и о том, что его бабушка всегда говорила - «При Батюшке Царе лучше жили». Я ему тогда задал вопрос:
Вы искренне считаете, что некие устные рассказы могут опровергнуть огромный массив исторических документов, причем дореволюционных, то есть прошедших царскую цензуру?
Ответа не получил. А ведь таких документальных свидетельств множество! Открываем хотя бы журнал «Живая старина» за 1895 год, статья Николая Феофилактовича Лескова «Поездка в Корелу».
Автор — совсем не революционер. Окончил Санкт-Петербургскую духовную академию со степенью кандидата богословия. С 1887 года преподавал в Каргопольском духовном училище. С 1908 года до конца жизни — преподаватель арифметики, географии и природоведения в Олонецкой духовной семинарии.
Получил известность как писатель, автор рассказов о жизни карельской деревни. Печатался под псевдонимом «Н. Лесков —Карельский». (Н.Ф. Лескова я упоминал и в публикации ПОЧЕМУ РОССИЯ НЕ ФИНЛЯНДИЯ).
Все фото из книги Михаила Круковского «Олонецкий край. Путевые очерки» СПб., 1904.
Итак, «Поездка в Корелу», цитата:
«Корел, при всех его счастливых природных свойствах, беден, беден, как самый последний нищий и из года в год, из поколения в поколение принужден влачить жизнь побирушки, человека, который не знает, что будет завтра есть сам и его семья. И причиной тому — крайняя бедность края, суровость климата и непроизводительность почвы. Присматриваясь со стороны к его работам и имея в виду их результаты, просто диву даешься иногда, как хватит терпения, выносливости у этого страстотерпца народа.
С самой ранней весны, когда не успел еще сойти снег, он уходит из дому с краюшкой хлеба в кошеле и лишь только на воскресенье возвращается обратно, чтобы вымыть в бане свое заскорузлое от грязи тело да выспаться в теплой избе, сняв с ног сапоги и распоясав шубу. То он рубит подсеки, то чистит пожни (луга) от зарослей, копает на них канавы, то пашет яровое; а там незаметно, как бы переходя в одной общей цепи от одного звена к другому, начинается сенокос.
Косят косами-горбушами, в виде большого серпа, согнувшись в три погибели, вытаптывая медленно, пядь за пядью — всю пожню. Потом жатье, молотьба…
Больше половины года в хлопотах с землей, и что-же? К Рождеству у большинства съеден весь хлеб без остатку. Что тут делать корелу? Перебивается чем попало... Возить в городах (в Петрозаводске, Олонце, Повенце) лёд, дрова…
Счастье его, если в иную зиму заготовляют дрова или бревна лесопромышленники; тогда хоть кое-какие гроши может он еще заработать себе на хлеб и подати, а то — хоть ложись и умирай...
И вот эта-то необеспеченность, крайняя неопределенность заработка постоянно держит корела в нищенском положении. Хозяйство его никогда не улучшается, коровы его никогда не ходят сытые, ребятишки румяные, все, что он не зарабатывает, как бы протекает сквозь пальцы.
И только, кажется, одному корелу возможно еще ужиться среди той местности, которую — волей или неволей, по принуждению — он избрал для своего жительства. То весной долго не сходит с полей снег, особенно в долинах на теневой стороне, осенью опять бойся мороза; того и гляди — утренний иней побьете недозревший овес, и тогда опять целую зиму придется голодать. То бродящие около деревень медведи нагоняют страха, роняя, зарезывая коров и лошадей и съедая засеянную в лесу на подсеках репу и овес.
Всего бойся, от всего почти ожидай опасности, — и такой порядок вещей развил в кореле подозрительность, недоверчивость, резко обозначающиеся в его характере наряду с упрямством и выносливостью…
Скажу еще в заключение нисколько слов о состоянии медицины в кореле. Последняя (т. е. медицина) здесь, как и в других местах Российской империи, состоит также из доктора — земского врача и сельских фельдшеров; одним словом, все как есть «для прилику», — как выражаются русские крестьяне, — вся «проформа соблюдена». И, в действительности, все это только одна, исключительно одна форма.
Земский врач в количестве одного лица назначается на такой громадный уезд, который по своим размерам будет в половину, если только не больше, иного европейского государства.
Зато и мрет же в кореле народу! Иногда самая обыкновенная простуда, лихорадка или порез ноги, при которых достаточно было бы наложить чистую повязку или поставить горчичники, дать потогонное или слабительное, и человек через неделю… поднялся бы на ноги, здесь оканчиваются смертью в следствие отсутствия всякой медицинской помощи...»
Публикация на эту же тему - Еще раз про Пришвина, большевиков и «польто с ботинками».