Жестокое сердце 9
Мать вытянула шею, посмотрела поверх голов подошедших Наташи и Николая в сторону открытой в воротах калитки, и будничным тоном, будто не было этих пятнадцати лет разлуки, спросила:
– А Милка где? Она о чем и чем вообще думает? Корова не доена, завтрак не приготовлен… Ну-ка сюда её, быстро, где она там у вас прячется?
Наталью будто хлестнули по щеке. Она ожидала чего угодно: что мать хотя бы смутится, отведёт взгляд, как-то покажет, что хоть что-то материнское в ней сохранилось, но вот так? А что, так тоже можно – вести себя в полном соответствии с написанной когда-то отказной.
– Мне мало того, что пришлось до твоего удочерения алименты выплачивать, так теперь ещё и Милку у меня забрать решила?! Да мы сейчас с мужем поедем, и я эту дрянь за волосы сюда притащу.
Вот оно что, оказывается? Оказывается, мать не может ей, брошенному ею ребёнку, простить, что пришлось платить алименты? Ташка шагнула вперёд, не давая уже повернувшейся к ней спиной, матери скрыться за распахнутой дверью.
– Не «Милка», женщина, а Милочка! Люда, Людочка! Милкой свою корову называть станешь! Подоила, не рассыпалась? Значит, не графских кровей, сама вполне со своим скотным двором справишься. У тебя ещё одна дочь есть, вот и приучай её к труду.
– Да ты…! – разъярённо прошипела Серафима, круто развернувшись к бывшей дочери. – Ты кто такая? Никто ты мне и звать никак, пошла вон отсюда!
Николай дёрнулся было, чтобы как-то окоротить стоящую на крыльце фурию, но Ташка властно остановила его рукой.
– Да, тебе я никто. Юридически. Ты меня тогда в детдоме похоронила. Но сестра мне – сестра! И в обиду я её не дам! Ты у нас божий человек вроде как? В храме там какой-то авторитет имеешь? Хочешь, я всем твоим лизоблюдам, у которых ты в святошах ходишь, глаза раскрою? Расскажу, что ты на самом деле из себя представляешь? Люду в рабынях держать это одно… а вот когда они узнают, что ты родную дочь на помойку выкинула – совсе-е-ем другое. Да я журналистов позову, я тебя на всю страну ославлю. Так, вещи Людмилы, документы, какие есть – все сюда!
Серафима попятилась от такого напора. Лицо её, до того покрытое красными пятнами гнева, резко побледнело, она развернулась и канула в темноте сеней. Ташка, наконец, выдохнула, огляделась, потащила Николая за руку к вкопанной неподалёку железными ножками в землю, скамейке.
– Посидим, Коля. Подождём. Сейчас нам всё вынесут, уверена.
Ждать пришлось минут двадцать. Но вышла не Серафима. Вышел тощий, с каким-то приниженным видом, мужичок. Видно, тот самый мастер-золотые-руки, столяр-краснодеревщик Сергей. Н-да… в руках у него была клетчатая сумка – в приснопамятные 90-е с такими ездили за товаром «челноки».
– Дочка, ты на неё не злись. – Он аккуратно поставил на асфальт дорожки свою ношу, сутулясь, присел рядом.– Поверь, тут всё непросто, ох как непросто. Хотя я сколько раз говорил, что не дело родную дочку в Золушках, как в той сказке, держать. Тем более, что ни хрустальной туфельки, ни принца она бы тут не дождалась… - он, скособочась, полез за пазуху, вытащил увесистый свёрток. – Вот, здесь миллион. В комоде держал. Это то, что выручил за ту заказную мебель, в которой и Людочкин труд был вложен, она же мне первой помощницей была в столярке, куда какому мужику, руки у девки золотые! Полечите её…
– Сергей, а как же вы утаили такие деньги от всевидящего ока? – удивилась Ташка, держа в руке свёрток
– Так ведь, дочка, мебель-то моими руками сделана. И её секреты я никому не раскрывал, одна Людочка про эти тайные ящички и знала. Там столько укромных мест, что ни один сыщик не обнаружит. Вы ехайте, ни о чём не думайте, Людочке привет передайте.
– А вы как же? – Ташка впервые посмотрела на мужичка не с презрением, а с жалостью.
– А я что? – удивился Сергей. – У меня работа, я на ней и спасаюсь, и отдыхаю. А моей-то вы, вижу, хвост знатно прищемили! Хоть кто-то это сделал, давно было пора. А то Шемаханская царица прям. Мы ж тут, с детьми, как на вулкане живём, в ожидании, что рванёт. Органы заинтересуются её маклями, - пояснил он на недоумённый взгляд Натальи, - и прощай тогда и работа царицы, и свобода, и всё нажитое. Она ж как штопор вся крученная-перекрученная, ни одного дела в простоте не сделает, сколько уж раз ей говорил, - и он безнадёжно махнул рукой.
Около часа они ехали молча, переживая внутри себя только что случившееся. Ташка была в предвкушении того, как она теперь без диктата, только мягко подталкивая, поможет Людмиле встать на ноги – и в прямом, и в переносном смысле. Выучиться какой-никакой профессии. Хотя почему «какой-никакой»? Вон, Сергей же сказал, что руки золотые. И ерунда, что столярка - дело не женское. Она ведь и инженером-технологом стать может, главное, поступить в нужный ВУЗ.
Но сначала её хромота. Вот чем надо заняться в первую очередь.
Всё случилось так, как и планировала Наталья. Мила долгое время вздрагивала от любого громкого звука и стука. Но постепенно пришла в норму. Пережила несколько операций и реабилитацию. Стала ходить, почти не хромая. И в ВУЗ поступила, и работу нашла.
- Я такая счастливая, - шептала она сестре. – Мне Никита предложение сделал.
- А ты?
- А я не отказала. – Сестры засмеялись. Они обе были довольны жизнью.
Конец.