23. Нина
Над городом начинали сгущаться сумерки, и Белосветов неторопливым шагом двигался по улице Мартина Бормана (бывшая Ватутина). Он увидел на дороге зелёный огонек такси, однако останавливать его не стал и продолжал шагать по тротуару. Когда такси скрылось из виду, из-за поворота вынырнул видавший виды Жигулёнок. Полковник проголосовал, машина притормозила, и водитель приоткрыл окошко.
– Не подбросишь, командир? – спросил Игорь Владимирович.
– Куда?
– К Мессалине.
– А что даешь?
– Не обижу.
– Лады, садись.
Белосветов уселся на заднее сиденье.
Шофер вел машину уверенно и как бы с некоторой даже вальяжностью – видимо, уже не один год крутил баранку, промышляя левым извозом. Лицо у него было одутловатое, толстое и сонливое. На вид ему можно было дать лет двадцать пять.
Он доставил Белосветова к Мессалине минут за десять.
– Слышишь, командир, – сказал ему Белосветов, – подожди-ка меня тут, а я загляну в это почтенное заведение. Простой я тебе компенсирую.
– Что, на клубничку потянуло? – ухмыльнулся шофер.
– Ну, типа того.
– Хорошо, – сказал шофер. – Но только учти: часики тикают.
– Я ненадолго. Подыщу себе подходящую телочку и двинем назад.
– А почему не мальчика?
– Э, нет, – возразил Белосветов. – Я мужик ещё той, старой закваски. Люблю девочек – и всё тут.
– Ну, что ж, – сказал шофер. – Каждому своё. У нас ведь демократия, верно?
– Совершенно верно, – кивнул Белосветов. – Толерантность, плюс плюрализм мнений. Здорово, а?
Он вышел из машины и направился к вертепу. Одет полковник был по последнему писку моды: полосатые расклешённые брюки (из материи такого рода обычно шьют матрасы) цветастая рубаха с отложным воротником и остроносые лакированные туфли на высоком каблуке. Не доставало лишь патл до плеч, как у битлов...
Он направился к церкви.
На паперти томились гомики и лесбиянки, выискивая подходящих однополых существ. Создавалось впечатление, что здесь проходит фестиваль ЛГБТ сообщества.
Его появление не осталось незамеченным. К нему тут же подвалил какой тип с ирокезом на бритой голове и с серьгой в ухе. Он предпринял попытку очаровать полковника, сюсюкая ему комплименты и игриво вихляя задом.
– Отвали, – сказал Белосветов и вошёл в притон.
В нос ему ударил смрадный дух – смесь из табачного дыма, марихуаны, алкоголя и ещё чёрт знает, чего. В храме было сумрачно. За прилавком, справа от входа, стояла пузатая служительница сатаны с распущенными волосами – она поставляла прихожанам живой товар и всякую дурь. Белосветов принялся расхаживать по притвору, осматривая проституток и педерастов. Ударный женский контингент в основном состоял из уже изрядно потасканных шмар, но Нины среди них не было – во всяком случае, под описание, данное ему Петровым, ни одна из них не подходила. Кто-то взял его за локоть. Белосветов обернулся. Позади него стоял чернявый субъект с гладко прилизанными волосами.
– Чего изволите, мистер? – спросил он, угодливо улыбаясь. – Мальчика, девочку?
Белосветов смерил его презрительным взглядом и спросил:
– А ты кто таков? Сутенёр?
– Ну, скажем так, церковный менеджер…
– А по роже схлопотать не хочешь, церковный менеджер? – справился Белосветов.
Он знал, что с подобными слизняками следует разговаривать именно так.
Слизняк заискивающе улыбнулся:
– Нет, не хочу, сэр. Просто я увидел, что вы высматриваете девочек и решил помочь вам.
– А где ты тут видишь девочек? – удивленно спросил полковник. – Здесь же одни шлюхи, да ещё, небось, и с триппером.
– Ну что вы, что вы, сэр, – заюлил сутенёр. – Для вас мы выберем такую куколку… не пожалеете, останетесь довольны...
– Слышь, ты, чмо болотное, а где Элен? Что-то я не вижу её среди твоих проституток.
– Элен?
– Ты что, плохо слышишь?
– Ах, Элен, – залебезил сутенёр. – Так она на сегодня уже заказана.
– Заказана, говоришь? – на этот раз гнев Белосветова уже стал настоящим. – Да я сейчас раздавлю тебя, как блоху!
Чернявый вжал голову в плечи и трусливо приподнял ладошки:
– А я-то тут при причём? Я-то тут причём? У нас тут всем мамка заправляет, а я человек маленький, что велят – то я и делаю.
– Хорошо, тогда веди меня к мамке, – прорычал полковник.
Они направились к Бандерше.
– Матушка, – елейно прочирикал сутенер, когда они подошли к стойке, за которой стояла служительница сатаны. – Вот этот мистер требует Элен. Я объяснил ему уже, что она расписана на сегодняшний вечер, но он всё равно хочет трахать именно её.
Матушка смерила Белосветова холодным водянистым взглядом и проворчала:
– Ну и что, что хочет? Пусть сунет свой хер в дырку в заборе и дрочит его, если ему так хочется. Либо окунёт его в ведро с водой, и ждёт, пока она закипит.
– Что?! – гневно округляя глаза, воскликнул Игорь Владимирович. – Слышь, ты, корова толстозадая! Да ты хоть знаешь, с кем говоришь?
Он стукнул себя кулаком по груди и патетически воскликнул:
– Я – герой АРО! Защитник Труменболта! Да я сейчас позову сюда своих побратимов, и мы тут весь твой курятник разнесём!
– Ладно, ладно, – проворчала ведьма. – Не бузи. И не надо меня пугать. За девочку уже заплачено. Так что пролетел ты, герой АРО, как рваная фуфайка над Парижем.
– Да ты чо, не поняла, что кто с тобой базарит? Я – бес, слыхала про такого? Бес! За мной вся демократическая секира стоит! У меня же концы повсюду! Меня крышует сам Циммерман!
Да хоть бы даже и Беня Рубинчик, – возразила матушка. – Мне это до жопы. У нас тут рыночные отношения, понял? И всякой хренью, типа христианской благотворительности, мы не страдаем. Хочешь поиметь Элен – гони монету.
– О! – воскликнул Белосветов. – Это уже совсем другой базар! И сколько?! – Он вынул из кармана брюк кошелек, извлёк из него купюру и с королевским видом помахал ею перед носом бандерши: – Червонец? Два?
– Сто баксов, – заявила мамка. – И можешь дрючить её хоть до самого утра. А эти деревянные засунь себе в задницу.
– Да ты чо? В своём уме, в натуре? Мы там истекаем кровью на передке, защищая весь цивилизованный мир от русских вандалов – а ты мне, сто баксов? – он поднял палец с изрядной долей пафоса. – Вы должны поставлять нам тёлок бесплатно! Помогать фронту – это ваш святой патриотический долг!
– Слышь, чувачок. Или гони сто баксов и забирай свою Элен, – ответствовала мамка, – или катись на хер на свой передок и трахай там своих побратимов.
– Ну, ты и сука, однако, – процедил Белосветов. Он вынул из кошелька сто долларов и протянул их ведьме. – Держи!
Мамка взяла деньги и сказала сутенёру:
– Приведи Элен.
– А если клиент начнёт возбухать?
– Пошли его на хер.
Вжав голову в плечи, сутенёр поспешно удалился. Через некоторое время он возвратился, ведя за собой Нину, и Белосветов тут же узнал её. И не по описанию даже, а по тому невыразимому сходству с братом, которое проявлялось в ней во всём: и в чертах её красивого славянского лица, и в том кротком и добром свете, который исходил из самых глубин её души, несмотря даже на пустоту во взгляде и некой как бы отрешённости.
Следом за нею нетвердой поступью шествовал какой-то обдолбанный тип в расстёгнутой пестрой рубахе, демонстрируя прихожанам Мессалины свою отвислую волосатую грудь и жирный живот. Ширинка у него была расстёгнута, и из неё выглядывал кусок материи. На его смуглом горбоносом лице играла блаженная улыбка идиота – было ясно, что в настоящий момент он пребывает в мирах, видимых лишь ему одному.
Приблизившись к стойке, он с трудом сфокусировал плавающий взгляд на бандерше и, не переставая лыбиться, сказал.
– А… в чём дело, мамочка? Почему этот халдей увёл мою Элен? Я же заплатил за неё двадцать баксов?
– Потому, что она нужна герою АРО.
– А я разве не герой АРО?
– Герой.
– Вот видишь? Я – тоже герой! И я грудью защищал наши кейсы и кластеры… И когда у меня оторвало миной левую ногу, я продолжал вести бой с москалями… один против целой роты… и я заплатил за неё двадцать баксов…
– Ладно, Михо, – сказала мамка, – Не кипишуй. Я подгоню тебе другую малышку…
– А мне не нужна другая малышка… – Михо повёл пальцем перед своим носом. –Нет… Мне нужна только эта… цыпочка… и ведь я же заплатил тебе за неё двадцать баксов…
– Да какая тебе, на хрен, разница?
– Пошли, – сказал Белосветов, беря Нину под руку, и они направились к выходу.
– Э! – Михо всплеснул рукой и покачнулся. – Ты куда, чувак?
Белосветов обернулся и пристально посмотрел ему в лицо:
– А ты что-то имеешь против меня, герой?
Михо заболтал головой.
– Нет.
– Тогда бывай.
Он открыл дверь, и они с Ниной вышли на паперть, наполненную эротоманами всех мастей. Они уже спускались со ступеней, когда за ними увязался сутенёр.
– Тебе чо надо? – грозно обернулся к нему Белосветов.
– Хочу показать вам вашу келью, мистер.
– Давай, вали отсюда, пока я сам не показал тебе твою келью. И чтобы я тебя не видел больше. Понял?
– Но мамка не велит нам отпускать наших девочек на сторону… – заканючил сутенер. – Она же мне задницу надерёт…
– Тухни, я сказал. Или я сам надеру тебе задницу прямо здесь и сейчас. А девочку я утром верну, не очкуй. И вякнешь мамке хоть слово – заказывай себе гроб с тапочками. Усёк?
– Да.
– Свободен.
Он двинулся дальше, не оглядываясь, в полной уверенности, что его приказ будет исполнен.
Открывая заднюю дверцу машины, он всё же бросил контрольный взгляд через плечо. Церковного менеджера с паперти уже не было – значит, он послушался его. Не мог не послушаться. Такие типы всегда слушают тех, кто способен набить им морду.
– Садись, – сказал Белосветов девушке.
Покорно опустив голову, Нина забралась в машину, и уселся рядом с ней:
– Поехали, – сказал Белосветов шоферу.
Шофер завёл Жигули, и они покатили в центр.
– Куда везти? – спросил водитель.
– Двигай, откуда взял, а там я покажу.
Всю дорогу Нина сидела, забившись в угол машины. Шофер тоже помалкивал, и Белосветов был благодарен ему за это. У банка «Фата Моргана» Белосветов сказал.
– Тормозни-ка тут, командир.
Машина остановилась. Белосветов вынул из кошелька пять рублей и протянул их водителю.
– Этого хватит?
– Надо бы накинуть ещё …
Он добавил пятёрку.
– А так?
– Нормально.
Белосветов вышел из машины, обошёл её и галантно распахнул заднюю дверцу:
– Прошу вас, мисс, – он улыбнулся девушке, протянул ей руку, и она вышла из авто.
Когда машина отъехала, он сказал ей:
– Не бойся меня, Нина, я не сделаю тебе ничего худого.
Она робко улыбнулась и возразила ему:
– Но меня зовут Элен.
– Нет. Тебя зовут Нина, и я хочу, чтобы ты хорошенько усвоила это. Впредь я буду называть тебя только Ниной, договорились?
Она сдвинула плечами.
– Так договорились?
Девушка кивнула и едва слышно произнесла:
– Договорились.
– Вот и хорошо. А сейчас мы отправимся в одно местечко.
– В какое местечко?
– В такое местечко, где тебя никто не сможет обидеть. И теперь у тебя всё будет хорошо.
Ему и самому хотелось верить в это.
Они прошли полквартала до автобусной остановки, сели в автобус, идущий пятым маршрутом в Шайтан район (некогда Людин конец) вышли на Кейтеля (бывшая Александра Матросова) прошли по ней два с половиной квартала и свернули к кирпичному пятиэтажному дому. Войдя в грязный полутемный подъезд, поднялись по лестнице на второй этаж. Белосветов открыл одну из дверей своим ключом и, улыбаясь, произнёс:
– Прошу.
Он отступил в сторону. Нина робко переступила порог и вошла в прихожую.
Это была обычная двухкомнатная квартира в советской хрущёвке. Её хозяин лишился своей жилплощади после того, как уехал в командировку, а его родной город исчез с лика земли. Теперь в этой квартире нашли своё убежище другие люди: полковник советского КГБ Константин Ильич Журавлёв, известный ныне нам в одной из своих ипостасей как Игорь Владимирович Белосветов, и прошедшая через все дьявольские процедуры насильственной демократизации русская девушка – Нина Михайловна Петрова.
Как и у тысяч её сограждан, у Петровой была отнята память и стерта личность, а в её ограбленную душу закачали либеральные кейсы и кластеры.
Кейс Нины Петровой состоял в том, что она простой двуногий механизм, за который думают и принимают решения другие, и что её дело – исполнять то, что считается кем-то неведомым правильным и нужным. Звали её теперь Элен (это был её кластер) и её предназначение на этой земле было быть проституткой; семья и дети – это был совковый отстой, самое же главное в жизни – это удовлетворение своих материальных и сексуальных потребностей.
– Проходи, – сказал девушке Белосветов. – Не стесняйся. Если хочешь, можешь зайти в ванную и привести себя в порядок, а я пока сварганю что-нибудь поесть. Яичницу будешь?
– Буду, – сказала Нина.
Она скрылась в ванной, а Белосветов направился на кухню и занялся приготовлением яичницы.
Это старинное русское блюдо нравилось полковнику главным образом тем, что оно не требовало от него глубоких кулинарных познаний и приготовлялось в течении считанных минут. По своим же вкусовым и питательным качествам оно вполне устраивало его.
Когда Нина вышла из ванной, яичница была уже разложена в тарелки.
– Кушать подано, мисс!
Она улыбнулась ему и села за стол. Ели молча, потом пили чай с булочками и сливочным маслом, и всё это время Нина вела себя с ним робко и настороженно. Он не пытался расшевелить её, надеясь, что рано или поздно, она сама оттает.
После ужина Белосветов отвел её в спальню и сказал:
– Это твоя кровать, Нина. Будешь спать тут.
Она подняла на него ясный взгляд:
– А вы?
– А я устроюсь в зале, на диванчике.
Она закусила губу и опустила голову.
– Ложись и не думай ни о чем плохом, – сказал Игорь Владимирович. – Тебе надо хорошо выспаться. Завтра утром мы уедем отсюда, и нам надо будет рано вставать.
– Куда уедем?
– В такое место, где тебя не смогут найти.
– А где это?
– Приедем – увидишь.
– А как вас зовут?
Она всё-таки начала проявлять интерес к его скромной персоне, и это вселяло лучики оптимизма. Значит, не такой уж она и двуногий механизм.
– Прости, забыл представиться. Можешь звать меня Игорем, или Игорем Владимировичем, как тебе больше нравится.
– А дядей Игорем можно?
– Можно. Но всё-таки лучше бы ты звала меня просто Игорем. Или я так уж стар?
– Нет.
– Так как? Будешь называть меня Игорем?
– Да, дядя Игорь.
Он улыбнулся ей.
– Ладно, пошёл я. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
На следующий день он поднялся в половине седьмого, когда она ещё спала. Сделал зарядку и стал готовить омлет с беконом – усложненное блюдо, в состав которого, кроме яиц, входят ещё молоко, свинина, зелень и другие сложные ингредиенты.
– Доброе утро, дядя Игорь.
Она появилась на кухне, когда он уже оканчивал готовку.
– Здравствуй, красавица, – улыбнулся полковник. – Как выспалась?
– Хорошо.
– Тогда мой руки и будем завтракать.
– Я уже помыла.
– А кровать застелила? – он попытался придать своему голосу суровые отеческие интонации, но все же не удержался и улыбнулся.
– Да.
– В таком случае, прошу к столу.
Они уселись за стол и принялись за омлет.
– И как тебе моя стряпня? Нравится?
– Да.
– Что да?
– Нравится.
После того, как они поели, он осведомился:
– Что будем пить? Чай, кофе?
Она сдвинула плечами.
– Я бы выпил кофе, – сказал он. – А ты?
– А я чай.
– Как скажете, мисс.
Он поставил на плиту чайник.
За чаепитием Нина вела себя уже не столь робко, как вчера, и даже, как показалось полковнику, начала проявлять к нему некоторую симпатию. Когда он стал собирать посуду со стола, она предложила:
– Давайте, я помою.
– Возражений не имею! – с готовностью произнёс Белосветов, уступая ей место у раковины.
Из дома они вышли в десять минут девятого, и без двадцати девять уже были на автовокзале. Теперь на Белосветове был серый мятый пиджачок, тёмные штаны, старомодные тупорылые туфли и кургузая кепка – ни дать, ни взять, житель сельской глубинки. Он купил в кассе два билета до Байденвилла на девятичасовый рейс, и они заняли свои места в подошедшем автобусе. Пока всё шло гладко. В общей массе пассажиров эта пара ничем не выделялась среди других: казалось, что это отец с дочерью возвращаются из города в своё село. Так что шпики, которых он сразу же вычислил на вокзале, не удостоили их своим вниманием.
К двенадцати ноль-три они прибыли в Антоновку, то бишь, в Байденвилл, а ещё через полчаса уже входили во двор Паниной. Белосветов постучал в открытую дверь её дома и негромко позвал:
– Елизавета Михайловна!
Он выждал ещё немного, но она не появлялась. Белосветов уже вознамерился было постучать в дверное плотно повторно, когда хозяйка вынырнула из-за угла дома, неся что-то в подоле своего фартука.
– Добрый день, Елизавета Михайловна! – преувеличенно бодрым тоном приветствовал её Белосветов.
– Здрасьте, – ответила она.
Когда Панина приблизилась к ним, он увидел, что в подоле у неё лежали куриные яйца.
– Елизавета Михайловна, а мы только что приехали, – сообщил ей полковник, словно этим всё объяснялось.
– Девятичасовым?
– Да.
– Ну, проходите, коли приехали, – сказала хозяйка и пошла в дом. Они последовали за ней.
– Присаживайтесь, чего стоять-то? – сказала Панина, выкладывая яйца в миску.
Белосветов присел на один из стульев, зажал свой картуз между колен и снова заговорил:
– Елизавета Михайловна, это Нина, сестра Леонида. Черти обработали её и забрали в притон. Лёня очень сильно переживал за неё, и я обещал ему позаботиться о ней. В общем, увёл я вчера Нину из этой клоаки. Но домой, к родителям, ей нельзя. Ведь компьютер знает её домашний адрес, да и бесовская аппаратура её засекла бы на раз, а сюда она пока что не добивает. Вот я и решил, а, может быть, какое-то время она поживет у вас? А я сегодня же, трехчасовым, уеду обратно и не создам вам никаких проблем…
Панина посмотрела на Нину тёплым взглядом:
– Да ты садись, дочка, садись, – сказала она. – Что ж стоять?
Нина послушно села на стул.
– Родителей-то своих помнишь?
Она отрицательно помотала головой.
– А Леню, брата своего?
Нет, его она тоже не помнила.
– Ну, ничего, ничего, – сказала Панина. – Бог милостив. Даст Бог, и вспомнишь. А лет то тебе сколько?
– Пятнадцать, – сказал Белосветов.
– Ну так как, дочка? – ласково спросила Панина. – Поживёшь у меня? А то я живу тут одна-одинёшенька на краю села, как кукушка, не с кем и словом перемолвится? А вдвоём-то оно всё веселей будет. А там, Бог даст, всё как-нибудь и образуется, а?
– Хорошо, – сказала Нина. – Поживу.
Губки её вдруг дрогнули, и из глаз выкатились слезинки.
– Ну что же ты, что же ты, дочка?
– Ничего.
Она закрыла лицо ладошками и всхлипнула.
Панина подошла к Нине, прижала её лицо к своему животу и погладила узловатыми пальцами по голове.
– Ну, поплачь, поплачь, сердечко мое, и легче станет. Среди людей-то и беда не так страшна.
Опустив ладонь вниз, она делала полковнику энергичные отмашки: мол, уходи. Белосветов на цыпочках вышел из кухни. Во дворе он уселся на колоду под старым орехом и задумался. Итак, одно дело сделано, и теперь можно с чистой совестью переходить к следующему этапу...
Мысленно он уже витал в этом следующем этапе, когда из сеней дома выглянула Нина и окликнула его:
– Дядя Игорь, вас бабушка Лиза зовет.
На кухне Белосветов увидел эпическую картину: Елизавета Михайловна стояла у плиты и сосредоточенно разбивала ножом яйца над чугунной сковородой, и те падали в шипящее масло.
– Сейчас сделаю яичницу, и перекусите малёхо, – заявила Панина Белосветову, добивая последнее яйцо. – А то, небось, с дороги-то проголодались?
Показалось ли ему, что на лице Нины при этих словах промелькнула лукавая улыбка? Похоже, яичница пользовалась популярностью не только у него одного.