оглавление канала, часть 1-я
Мужчины смотрели на нее с легким недоверием и беспокойством, но под строгим взглядом девушки, все отошли на несколько метров в сторону, и присели за грудой камней. Ёшка возбужденно зашептал:
- Чегой-то она удумала? А, Василич? Может, это она в бреду, а?
Глеб только пожал плечами, Ивашов повторил его жест. Охотник что-то недовольно пробурчав, стал вытягивать шею, чтобы не упустит ничего из происходящего. Шалый, все еще не снятый с поводка, вдруг, ни с того ни с сего, тоскливо завыл. Ёшка на него шикнул.
- Ты чего, Шалый?! Совсем у меня сегодня какой-то негожий стал! То скулишь, то воешь… Чего на тебя нашло-то?!
Ивашов еще подлил масла в огонь, сокрушенно покачал головой и с нарочитым сожалением, в котором сквозила явная ирония, проговорил:
- Не знаю… Как ты с таким напарником в тайгу не боишься идти. Никакого проку от него…
Шалый, перестав выть, оскалил клыки, наморщил нос и тихонько зарычал, не иначе как, обидевшись на майора за такие слова. Кажется, собака иронии не понимала. А Ёшка сразу вскинулся, заступаясь за своего любимца.
- Много ты понимаешь в напарниках-то!!! Если бы вы видели, что мы с Шалым нашли, то сейчас бы сами не то выли, а и скулили, да подгавкивали, если не чего похуже!! Там такая тварюга… Во сне увидишь – хрен проснешься!!! Я ж вам начал рассказывать, а вам не до того было.
Глеб с Сергеем заинтересованно уставились на Ёшку. Тот слегка приосанился, сдвинул свою лохматую шапку немного на затылок, польщенный, правда, не без легкого злорадства, таким вниманием. Открыл, было, рот, чтобы рассказать все, что видел и насладиться в полной мере триумфом, и даже некоторым превосходством, над теми, кто не видел ЭТОГО, но тут Глеб все испортил.
- Тихо ты… С найденным потом разберемся! Что собирается делать Варна?
Все дружно высунулись из-за камней, и уставились на девушку. Она уже сидела ровно, с прямой спиной, не опираясь больше на подложенный Глебом полушубок. Ноги сложены калачиком, руки расслабленно лежали на коленях. Она смотрела прямо перед собой и губы ее что-то шептали. Затем, Варна стала делать руками плавные круговые движения, как будто что-то осторожно помешивая прямо перед собой. Мужчины продолжали с любопытством наблюдать за девушкой, пока не очень понимая, что она делает. Ивашов открыл, было рот, чтобы что-то спросить, как произошло нечто, что заставило его так и замереть с открытым ртом.
Движения Варны стали более быстрыми. Левой рукой она продолжала «размешивать» что-то рядом с собой, а правую вытянула вперед, по направлению к костру, и принялась делать движения пальцами, будто пряла нить, а куделью был огонь костра. Налетевший порыв ветра, повинуясь ее левой кисти стал закручивать снег в небольшой водоворот прямо рядом с девушкой. Один из языков пламени, до этого хаотично метавшийся под порывом ветра, стал клониться в ее сторону, удлиняясь, вытягиваясь, будто и впрямь, костер был куделью, а Варна пряла из нее нить. Послушная девушке узкая лента огня заструилась сквозь ее пальцы. Даже отсюда, из-за камня, Глеб видел, как она вздрогнула от прикосновения пламени к ее рукам, но по-прежнему продолжала сидеть неподвижно, словно высеченная изо льда скульптура, при этом, что-то быстро нашептывая. И только ее руки, по-прежнему, двигались в заданном, одной ей ведомом ритме. Если до этого времени движения девушки были плавными и неторопливыми, то после прикосновения пламени к ее пальцам, они стали быстрыми, и такими стремительными, что уже было трудно за ними уследить. Ветер взревел обрадованно, словно дикий зверь, увидевший поверженного врага, или угасающий костер, в который кинули добрую охапку сухого хвороста. Срывая с деревьев снежные шапки, он скидывал их вниз, а затем, своей могучей дланью подбрасывал их снова в небо, и кружил их вихрем, застилающим от людских глаз все вокруг. И только посреди этой круговерти неподвижной и спокойной, по-прежнему, оставалась фигурка девушки. Волосы, подсвеченные пламенем мятущегося костра, развивались у нее за спиной, наподобие победного красно-медного знамени. А Варна, не обращая ни на что внимания, умело, словно ткачиха, создавала какой-то сложный узор, быстро переплетая между собой снежные и огненные струи. Картина была ужасающей, и в тоже время, фантастически нереальной, вызывающая какой-то священный трепет. Будто в центре всего этого была не хрупкая девушка, а величественная богиня, перед которой они, обычные смертные должны были падать ниц. Рядом с Ивашовым восторженно выдохнул Ёшка:
- Она владеет всеми стихиями… Я слыхал о таком, но увидеть… - И он восхищенно выдал нечто замысловатое из не совсем цензурных слов.
Глебу редко доводилось слышать, чтобы охотник так цветисто выражался. Обычно, он был очень сдержанным в употреблении таких выражений и замысловатых коленцев фраз. Но, как ни странно, в его исполнении это не звучало грубо или цинично, а совсем даже наоборот, словно он читал стихи. Глеб, не отрывающий взгляда от Варны, услышал, как крякнул Ивашов, протянув уважительно:
- Ну ты и мастер…
Но в следующий момент Глебу стало не до друзей. Сквозь мечущиеся струи пурги, он увидел, как снежно-огненный водоворот, стал словно всасывать в себя девушку. Он рванулся было к ней с одной только мыслью, защитить, уберечь от этой жадной и ненасытной стихии, но сильные руки вцепились ему в плечи, и Ивашов, стараясь голосом перекрыть завывания бурана, прокричал ему над самым ухом:
- Не мешай!!!! Она знает, что делает!!!
Глеб попытался вырваться, но на помощь майору пришел Ёшка. Вдвоем им с большим трудом повалили того в снег, кое-как сумев его удержать. Когда Ивашов понял, что Глеб его услышал и перестал вырываться, он плюхнулся прямо в снег рядом с другом, вытирая рукавом лоб.
- Ну ты здоров, лось… Откормила, видать, тебя бабуля своими пирожками. Еле вдвоем удержать сумели… Я все понимаю, но только хочу попросить, прежде чем действовать, думай Глеб Васильевич, думай… А уж после…
И тут он замолчал на середине фразы, внезапно осознав, что больше не слышит рева ветра. Глеб, сердито сопя, вылез из сугроба, куда его повалили друзья, и сразу стал выглядывать Варну. Буран утих, и снежинки, вместе с искрами от потухающего огня, опадали медленно вниз, осыпая фигуру девушки блестящим дождем. Варна стояла выпрямившись, подняв лицо к небу, и благодарила, неведомо кого:
- Благодарствую, батюшка Карачун, что пришел в трудный час.
Глеб, было кинулся к ней, но не добегая до нее несколько шагов, нерешительно остановился у нее за спиной. Почувствовав его присутствие, она обернулась. Глаза ее сияли и в них отражались отблески затухающего костра. Если бы не разодранный рукав, весь перепачканный засохшей кровью, то он бы никогда не поверил, что, не более часа назад она почти умирала! Это настолько его поразило, что он только и сумел натужно выдавить из себя:
- Как ты?
Она чуть улыбнулась краешком губ, и, склонив голову, проговорила:
- Благодарствую, воин… Слава Роду, все хорошо… - Потом слегка нахмурилась, будто вспомнив что-то очень важное, и озабоченно произнесла: - Только, есть незаконченное дело, которое я должна завершить, воин… И сделать это надо немедля…
Глеба, почему-то, слегка резануло это ее, почти официальное обращение к нему «воин». И он тоже нахмурился, не зная, что ей ответить, или, что спросить, злясь то ли на нее, то ли на себя неизвестно за что. Они стояли так несколько мгновений, глядя глаза в глаза. И никто из них не отвел взгляда. Где-то, в самых глубинах ее расширенных зрачков, из-за которых почти не было видно серой радужки, ему показалось, что он увидел некую ироничную лукавую искру. И это, почему-то, причинило ему боль. Сердце защемило от накатившей на него безысходной тоски. Она словно в одно мгновение прочитала все его мысли и сразу же поняла их причину. И от этого ее понимания, кровь прилила к его щекам, и в груди сделалось горячо, горячо. У него будто пелена спала… нет, не с глаз, с сердца! Подчиняясь какому-то неизвестному и непонятному, пока еще для него, чувству, он сделал несколько стремительных шагов вперед, преодолевая то небольшое расстояние, отделявшее их друг от друга, и крепко, до хруста костей, обнял Варну, прижав ее к себе, тихо прошептал:
- Никуда больше не отпущу…