В романе «Бедные-несчастные» национальная рефлексия касается не столько оценки других, чужих народов, сколько вполне конкретной темы взаимоотношений и соотношения Англии и Шотландии, англичан и шотландцев. Это глубоко внутренняя британская тема, не слишком чувствительная для иностранцев.
Как говорит Белла о своём новом знакомом, русском учителе, «он не смог понять разницу между Шотландией и Англией, хотя в других вопросах он очень проницателен». Ирония (и самоирония?) усиливается от того, что Белла сама ещё только начала познавать этот мир, но разницу между Шотландией и Англией уже понимает твёрдо.
Грей, автор романа, сам шотландец. Бакстер и Маккэндлесс – шотландцы, основное место действия романа – дом Бакстера в Глазго. С другой стороны, Белла – англичанка. Её манчестерский (видимо, простонародный) акцент постоянно подчёркивается, он сохранился при ней несмотря на то, что в «первой жизни» её воспитали как настоящую леди. Блессингтон, бывший муж Беллы, – тоже англичанин, генерал британской армии, воевавший в Индии, жестоко подавлявший мятежи в колониях, и столь же жестокий домашний тиран, этакое воплощение британского империализма и патриархального викторианства.
Блессингтон и отец Беллы хотят вернуть её обратно в Манчестер из Глазго, где шотландец Годвин Бакстер дал ей вторую жизнь и где она обрела второй дом. Беллу фактически делят между собой вот эта старая, традиционная, патриархальная Англия и молодая (в книге, в отличие от фильма, Бакстер – почти сверстник Маккэндлесса), просвещённая Шотландия.
При этом и саму Беллу можно рассматривать как метафору Шотландии, со своим историческим телом (землёй, городами, людьми), но со стёртой памятью о своей прошлой жизни (об истории до объединения с Англией в единую Британию). Познавая себя и мир заново, Белла, вернув себе прежнее имя Виктория, становится учёной, феминисткой, социалисткой, пацифисткой, активисткой, как мы бы её сейчас назвали. Вероятно, таков и облик новой Шотландии (какой она видится и мечтается автору). Это тема исторической памяти и обретения исторического и национального самосознания, которая преподносится, надо заметить, отнюдь не с напыщенной серьёзностью. Авторская ирония пронизывает и скрепляет весь роман и все мотивы в нём.
«Когда я потягивал густую рубиновую жидкость, мне вдруг почудилось, что и Бакстер, и его дом, и мисс Белл, и я сам, и Глазго, и селения Галлоуэя, и вся Шотландия суть вещи равно дикие и невероятные. Я захохотал. Приняв мой истерический смех за возвращение здравого смысла, он издал вздох облегчения…»
Можно пойти дальше, за узконациональные рамки, и тогда Белла-Виктория станет метафорой новой женщины, нового человека, нового мира, свободного от груза стереотипов, предустановок, традиций. Этот смысловой слой, мне кажется, сохранён в фильме Лантимоса, где английско-шотландская тема отсутствует (он интернационален в этом смысле), а на первый план выведена феминистская линия.
Фильм, правда, обрывается в момент торжества Беллы, обретения ею некого подобия Эдемского сада. Впереди – блестящая учёная карьера, рядом – верная подруга-социалистка и новый, любящий, послушный муж, а прежний, деспот и патриархал, превращён в смирное животное и пощипывает травку в том же саду. В книге же мы узнаём о дальнейшей драматичной судьбе героини на фоне катаклизмов XX века, и эта история далека от райской идиллии.
Впрочем, зная Лантимоса, принимать его хэппи-энд за чистую монету стоит с оглядкой. Такое чувство, что ирония и сатира здесь обоюдоострые, просто с идеалистическим феминизмом режиссёр обходится тоньше, чем с самонадеянным мужским миром.
Продолжение следует...
