Предыдущий фрагмент здесь.
Часть 3
ТОЛЬКО НЕ ОТЧАИВАЙСЯ!
Глава 10
НАДЕЖДА И ВЕРА
Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
А. С. Пушкин. «Стихи в альбом». 1825 год
С надеждой, верою веселой
Иди на все, не унывай…
А. С. Пушкин. «Руслан и Людмила». 1817–1822 годы
В субботу занятий в академии не было, и Саша проспал почти до полудня. Попив вместо завтрака чаю, он посмотрел в окно, повалялся на диване и немного помузицировал, в полной мере наслаждаясь ставшей редкой возможностью делать только то, что хочется, или не делать вообще ничего. После обеда он решил почитать и зашел в библиотеку, чтобы выбрать книгу или журнал. На глаза ему попался сложенный вчетверо лист бумаги, лежащий на полу. Саша поднял его, развернул и прочел:
Александр Пушкин
Возрождение
Художник-варвар кистью сонной
Картину Гения чернит
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит.
Но краски чуждые с летами
Спадают ветхой чешуей:
Созданье Гения пред нами
Выходит с прежней красотой.
Так исчезают заблужденья
С измученной души моей,
И возникают в ней виденья
Первоначальных, чистых дней.
На добрую память внимательному юноше.
Борис Олегович Голубев.
— Маменька, посмотрите, что´ я нашел, — сказал Саша, заходя в гостиную, где Лидия сидела за вышиванием.
Лидия взяла протянутый сыном лист и пробежала глазами по строчкам.
— Наверное, это было среди Алешиных книг. Я их сегодня в нашей библиотеке расставляла, вот листок и выпал.
— Да, я помню, как Алеша рассказывал про свой поход в Эрмитаж и картину Рафаэля. Этот листок надписал ему смотритель зала итальянской живописи.
Лидия еще раз прочла текст, и вдруг на ее лице появилось изумленное выражение.
— Сашенька, ты посмотри на подпись: «Борис Олегович Голубев». А если по первым буквам — БОГ. Возможно, это простое совпадение… Или нет?
Саша взял у Лидии лист и внимательно посмотрел на него.
— Маменька, сказать однозначно нельзя. С одной стороны, обычно так не подписываются, лично я такого варианта нигде не видел. Чаще всего пишут сначала фамилию, потом инициалы, а следом автограф. А с другой стороны, никто не мешает человеку подписаться именно так и никаких автографов не оставлять. А давайте поедем в Эрмитаж и найдем эту картину и смотрителя.
— Отличная мысль! Ближе к вечеру посетителей в музее не должно быть много. Возьми, пожалуйста, извозчика, а я постараюсь быстро собраться.
Саша вышел из дома и огляделся по сторонам. Свободных извозчиков поблизости не было. Он дошел до набережной и двинулся в сторону Троицкого моста. Через минуту возле него притормозили сани.
— Барин, вас подвезти?
— Да, будь любезен.
Взглянув на извозчика, он узнал знакомые черты: круглое румяное лицо и соломенные волосы.
— Фрол, ты?
Возница внимательно посмотрел на Сашу и тоже вспомнил его.
— А, здравствуйте, барин! Опять за город изволите поехать?
— Нет, давай сначала на Сергиевскую, а оттуда нас с маменькой надо отвезти в Эрмитаж.
Спустя пять минут после того, как они подъехали, из парадной вышла Лидия. Саша помог ей сесть в сани. Фрол щелкнул вожжами, и экипаж направился к Зимнему дворцу.
— Маменька, знаете, а это тот самый Фрол, который нас с Мишей на Комендантскую дачу возил, — сказал Саша, указывая на возницу.
— Интересно! А ты его специально выбрал среди других извозчиков?
— Нет, я просто шел по набережной, а Фрол проезжал мимо без пассажиров.
Услышав, что о нем говорят, Фрол приосанился.
— Надо же, какие бывают совпадения… Скажи, любезный, —обратилась Лидия к извозчику, — а в вашей казарме книги все еще читают?
— Читать-то читают, барыня, но только я не слушаю.
— А что же так?
— Да понял я, что вранье там все.
— Вот тебе и раз, — присвистнул Саша. — Как же так?
Фрол вздохнул.
— Да, было дело, Филипп Митрофанович нам в журнале читал, как Пушкин помирал. Почти все, кто был не занят, тогда послушать собрались. А там вранье написано, барин, как есть вранье. Ни за что я не поверю, что богатые и важные господа будут приезжать к покойнику на дом, чтобы его в гроб своими руками положить, а потом через день еще раз приедут, чтобы этот гроб самолично в церковь отнести. Я стал это говорить, а меня осадили, мол, ничего ты в жизни благородных господ не понимаешь, ведь если в журнале написано и через цензуру прошло, то, значит, так оно и было. Правда, Филипп Митрофанович и сам удивлялся, что раненый Пушкин перед смертью очень странно себя вел, все разговоры разговаривал. Сам-то он и на войне был, и в лазарете долго лежал. Он много умирающих видал, но никто из них так не делал. Если бы Филиппу Митрофановичу эту историю про смерть Пушкина кто-то на словах рассказал, он бы не поверил. А возражать против напечатанного в журнале не посмел и посчитал, что, видимо, между поэтом Пушкиным и простыми солдатами большая разница.
— И что, ты после этого перестал слушать, как книжки читают? — спросила Лидия.
— Ну, не сразу, барыня, я разное слушал, даже то, что Пушкин написал, а до смерти напечатать не успел. Но после этого на душе как-то скверно делалось, как будто тебя то ли обманули, то ли обокрали. Пушкин-то раньше занятные вещи придумывал, вон, даже сказку про рыбу говорящую, чтобы людям объяснить, что нельзя хотеть всего без меры. И во все это верилось, потому что оно так и есть на самом деле, хотя рыбы-то и не разговаривают. А для чего эти господа навыдумывали, как Пушкина в гроб сами клали? Знамо дело, не с доброй целью. Не по сердцу мне эти байки. А стихи и рассказы Пушкина, которые после его смерти вышли, мне тоже не понравились. Они тоже как будто бы не взаправду, а иногда вообще скучные. И я решил, что ну их, эти книжки. Лучше побольше поработать, деньги ведь никогда не лишние, или поспать подольше…
— Значит, ты думаешь, что благородные господа самолично в гроб покойника класть не будут? — спросил Саша.
— Нет, барин, не будут. А вы думаете, что будут?
— Нет-нет, я с тобой согласен. Просто в рассказе про смерть Пушкина мы с маменькой много всякой неправды нашли, а того, что ты сказал, не заметили. Так что спасибо тебе, Фрол.
— Всегда пожалуйста, барин, — ответил извозчик. — Только вот если в том рассказе неправда, то правду-то где найти? В какой книжке?
— Фрол, если ты захочешь узнать правду, то ты ее обязательно найдешь, — сказала Лидия. — А как это будет: через книжку, у других людей или из самой жизни — то пока неизвестно.
— А что до Пушкина, — вмешался Саша, — то его убили те самые господа, которые написали, что своими руками положили его в гроб. А сейчас они под его именем всякий вздор печатают и деньги за то получают очень немалые. И управы на них не найти.
Потому знай, как оно на самом деле было, но никому не рассказывай, чтобы не нажить неприятностей. Ты же сам видишь, что людям привычно думать, как по писаному…
— Ни в коем случае никому ничего об этом не говори. Это на самом деле опасно, смертельно опасно. Слышишь, Фрол? — добавила Лидия.
Фрол оглянулся и озадаченно посмотрел на Лидию.
— Конечно, барыня, я понимаю. Н-да, плохо это все, очень плохо, — вздохнул он.
Дальше они ехали молча. Саша заметил, что Лидия разволновалась, когда он рассказал Фролу про убийство Пушкина. Саша взял мать за руку, посмотрел ей в глаза и, встретив ее взгляд, уверенно кивнул. Тем самым он хотел ей сказать, что знает, что делает. Лидия кивнула в ответ.
Они сошли на Дворцовой площади недалеко от входа в Эрмитаж. Расплатившись с Фролом, Лидия сказала ему на прощание:
— Ты молодец, Фрол, умеешь думать, а это хорошая привычка.
* * *
Саша и Лидия шли по Эрмитажу, разыскивая зал с картинами Рафаэля. У Саши в руках была схема музея, и он целеустремленно, не останавливаясь ни у каких экспонатов, увлекал за собой Лидию, державшую его под руку. Лидия все еще выглядела взволнованной, и, желая ее окончательно успокоить, Саша сказал:
— Маменька, вы зря переживаете. Если бы Фрол не узнал, что´ на самом деле случилось с Пушкиным, было бы только хуже. Он человек сметливый, а если о чем догадается, то молчать, скорее всего, не будет. Я подумал, что лучше ему рассказать правду и предупредить, что не надо болтать лишнего, и тогда все будет хорошо.
— Да, Саша, ты правильно сделал. Мне просто иногда кажется, что само знание правды о гибели Пушкина несет в себе опасность, и смерть Алеши тому доказательство. Но здесь особый случай, действительно, такого человека, как Фрол, не следовало оставлять в неведении для его же блага.
— Я рад, что мы с вами теперь думаем одинаково. Но считаю, в знании как таковом нет опасности. Опасность исходит от людей, которые не хотят, чтобы это знание существовало и распространялось.
Лидия согласно кивнула:
— Да, точно.
Они прошли еще несколько залов и вестибюлей.
— Маменька, мы недалеко от цели. Смотрите, там написано: «Искусство Италии». Надо теперь искать внимательно.
Лидия подошла к пожилой сухопарой смотрительнице и поинтересовалась у нее, где находятся картины Рафаэля.
— Пройдите прямо через анфиладу, поверните направо и там увидите, — ответила она.
— Благодарю вас. Скажите, пожалуйста, смотритель Борис Олегович Голубев сегодня работает?
Дама пожала плечами.
— У нас нет такого смотрителя.
— Простите, а вы давно здесь служите?
— Полгода уже, даже больше… А вам какая-то помощь нужна?
— Нет, ничего не нужно, мы просто знакомого ищем. Еще раз благодарю.
В зале Рафаэля группа посетителей слушала экскурсовода. Он рассказывал о картине «Мадонна Альба», недавно приобретенной императором Николаем I у испанских герцогов. Висевшая рядом картина «Святое семейство» оказалась совсем небольшой. Лидия с Сашей остановились поодаль, не желая протискиваться сквозь толпу экскурсантов. Когда группа ушла, они подошли ближе. Лидия была заворожена лицом мадонны. Оно ей казалось неземным, божественным, сосредоточившим в себе все прекрасное, что только может быть в человеке.
— О чем ты думаешь? — спросила Лидия сына.
— Мне кажется, я понял, почему Алеша тогда не смог пройти мимо этой картины. Она привлекает удивительной гармонией: в ней все естественно, просто и красиво. Стоя рядом, ощущаешь себя как-то необычно. Здесь действительно можно проникнуться мыслью, что воплощение замысла о человеке заключено в любящей семье, а смысл жизни — такую семью создавать и поддерживать. Я со всем этим согласен. И очень рад, что наша семья такая, какая есть, не представляю себя вне ее. Но только вот почему люди на этой картине, муж и жена, такие усталые? Неужели им так тяжело выполнять то, что они на себя взяли? Я не хочу, чтобы смысл нашей жизни был постоянно связан с трудностями, болью и страданиями. Понимаете, маменька? Мне из-за всего этого как-то не по себе…
Лидия погладила сына по плечу.
— Саша, я знаю о твоем горячем желании избавить меня и, наверное, других людей тоже от душевной боли. Но ведь невозможно остановить руку убийцы, равно как нельзя заставить Жуковского и его приспешников перестать множить преступления. Эти люди действуют по своей собственной злой воле вопреки божественному замыслу о том, каким должен быть человек. Ты хочешь, чтобы я перестала страдать от подобных проявлений. Действительно, на моем лице часто отображается, как мне бывает грустно и неприятно от этого всего, но есть нечто, не дающее мне окончательно сломаться. По той же причине я не замечаю выражения усталости на лицах мужа и жены на этой картине. А объяснение простое: у этих людей есть младенец, а у меня есть ты. Еще родственники, друзья… Понимаешь?
— Нет.
— Саша, в нашей жизни можно вытерпеть абсолютно все, если есть ради кого это делать. А если жить только ради себя самого, то тогда можно, подобно Жуковскому, захлебнуться в своей собственной злобе или оказаться раздавленным страданиями, которые в таком случае всегда будут казаться незаслуженными и непомерными.
Саша удивленно покачал головой.
— Маменька, скажите, а вы всегда это знали или только недавно поняли?
— Конечно, не всегда. Но когда мой сын задает вопросы, мне кажется, на них всегда находятся ответы.
В зал вошла новая группа, и Лидия с Сашей отошли в сторону, чтобы не мешать другим посетителям смотреть картины.
— Маменька, давайте побродим по Эрмитажу, а то когда еще сюда попадем…
— Хорошо, только не бегом.
Они решили пойти в сторону галереи 1812 года, но при этом не спешить и подробно рассматривать все интересные экспонаты.
Выходя из зала, Лидия вдруг остановилась и оглянулась. Картину «Святое семейство» за спинами посетителей она не увидела, но услышала тихий голос, который исходил непонятно откуда: «Только не отчаивайся. И не сдавайся. Никогда…»
* * *
Утром в рождественский сочельник к Пушкиным пришла миниатюрная кареглазая барышня с густыми каштановыми волосами и родинкой на правой щеке.
— Юлия, я очень рада вас видеть. Что же вы не заходили к нам раньше? — говорила Лидия, провожая девушку в гостиную. Та выглядела смущенной, а в глазах ее застыло извиняющееся выражение.
— Лидия Васильевна, повода не было, я боялась вас побеспокоить…
— А сегодня нашелся повод?
Юлия еще больше смутилась.
— Так праздник же завтра, Рождество… Я вам подарок принесла.Девушка достала из сумки полотняный сверток, перевязанный бечевкой, развернула его и положила на стол небольшую картину в простой раме. На ней были изображены тюльпаны, склонявшие свои стебли в разные стороны под тяжестью сочных лепестков, переливающихся на солнце всеми оттенками красного цвета. В сердцевинах раскрывающихся цветов, обращенных к зрителю, угадывались тщательно выписанные черные, как уголь, тычинки и желтоватые пестики. Лидия с удивленной улыбкой смотрела на картину.
— Юлия, эти тюльпаны как живые. Я совершенно не умею рисовать и ничего не понимаю в живописи, но считаю, что если художник передает картину мира точно такой, какой ее вижу я, то это хороший художник.
Юлия впервые за все время своего визита улыбнулась.
— Спасибо, Лидия Васильевна. Эти цветы подарил мне Алексей. Когда он их принес, они были совсем закрытые, все зеленые. Тетя даже удивилась, мол, это вроде как и не цветы вовсе, а трава… Но они раскрылись и долго стояли, а погода тогда была на удивление солнечная. Вот и получилась картина. Возьмите ее себе. На память об Алексее…
— Юлия, это очень щедрый подарок. Спасибо, я его обязательно возьму, но только с условием.
— С каким же? — спросила озадаченная девушка.
— Не ищите больше поводов, чтобы приходить к нам, приходите просто так.
Юлия кивнула и опять улыбнулась.
— Хотите чаю? — предложила Лидия.
— Спасибо, но мне нужно идти, у меня урок тут недалеко. А потом похлопотать надо: сегодня вечером гости будут.
— Гости? — удивилась Лидия. Она помнила рассказ Алексея, что Юлия и ее тетя живут очень уединенно.
— Да, мы, Лидия Васильевна, с соседями познакомились не так давно. Это все благодаря Алексею вышло: он как-то по ошибке не в ту квартиру зашел. А там майор отставной живет с женой, и он, как оказалось, по службе знал моего папеньку, капитана Бортникова. Теперь вот общаться стали, в гости друг к другу ходим. Майор этот очень поговорить любит, обсуждает и что в газетах прочел, и что от знакомых узнал, и вообще все про нашу жизнь. А тетя Степанида рада тому, она тоже общительная, а я собеседник не очень хороший, больше молчу…
— Тогда возьмите к вашему столу от нас небольшой подарок —баночку клубничного варенья, — предложила Лидия.
— Спасибо, Лидия Васильевна! Знаете, я… я боялась к вам идти. Не знаю почему. Точнее, знаю, но… Как это все глупо получилось!
Лидия понимающе кивнула.
— Юлия, вы думали, что я раздавлена своим горем и вам будет тяжело со мной, да?
— Да.
— Но потом вы все же пришли. Это мужественный поступок. Алеша в вас не ошибся…
Девушка вздохнула.
— А я вот в вас ошиблась…
— Ну что вы, Юлия, это не ошибка. Вы просто еще очень молоды. А способность чувствовать боль другого человека — это настоящий талант. Берегите его.
Провожая гостью, Лидия еще раз напомнила ей, что для нее и для ее тети дом Пушкиных всегда открыт.
— В ближайшую субботу будет сорок дней со дня смерти Алеши. Приходите в час пополудни. У нас соберутся все, кто его знал и любил.
— Спасибо, Лидия Васильевна. Я обязательно приду.
Здесь можно прочесть ознакомительный фрагмент и купить электронную версию.
Если вам понравился этот материал, подписывайтесь на канал Смотри в Корень. Здесь публикуются материалы из первоисточников о Пушкине и других значительных личностях и событиях.