Предыдущий фрагмент здесь.
Глава 10 (окончание)
* * *
Через час после ухода Юлии в дверь Пушкиных вновь постучали. На пороге стоял запорошенный снегом Константин Изосимов.
— Лидия Васильевна, здравствуйте! Я к вам по делу.
— Ох, и что же вы все такие церемонные, только по поводу и приходите. Нет бы просто так зайти, — вырвалось у Лидии.
— А все — это кто? — удивленно спросил Константин.
— Да так, свои мысли… Что случилось?
— Лидия Васильевна, в архиве цензурного комитета появилось новое дело, связанное с «Современником», я его переписал. Понимаю, что Алексей погиб, и то, что я сделал, может быть, сейчас никому уже не нужно. Но там самое настоящее мошенничество. Я запомнил, как вы говорили, что знать правду — это самое главное. Алексея нет, но мы же остались… Вы остались…
— Раздевайтесь, проходите в гостиную, — пригласила Лидия.
Константин расположился за столом, положив перед собой несколько исписанных листов. Лидия села рядом.
— Что это? — спросила она.
— Некто Плетнев якобы исходатайствовал для себя права на продолжение «Современника». От самого государя императора. Через влиятельных лиц. Но я думаю, что это все подлог.
Константин протянул Лидии лист, лежавший сверху, и она прочла:
11 ноября 1837
Ваше высокопревосходительство
милостивый государь
Сергей Семенович!
С будущего 1838 года я желаю продолжить издание журнала «Современник» по тому же плану, как он издавался и прежде. Сотрудниками моими изъявили желание быть действительные статские советники В. А. Жуковский и К. И. Арсеньев*, ректор здешнего университета И. Л. Шульгин** и сочинительница русской истории А. О. Ишимова***.
Покорнейше прошу ваше высокопревосходительство исходатайствовать мне на публикацию о сем предприятии высочайшее соизволение.
С глубочайшим уважением и совершенною преданностию имею честь быть
Вашего Высокопревосходительства покорнейший слуга
П. Плетнев.
10 ноября 1837
* Арсеньев Константин Иванович (1789–1865) — русский историк, статистик и географ, действительный член Российской академии, академик Петербургской Академии наук.
** Шульгин Иван Петрович (1794–1869) — российский историк, профессор, декан и ректор Императорского Санкт-Петербургского университета, академик.
*** Ишимова Александра Осиповна (1804–1881) — русская детская писательница, переводчица, издатель детских журналов. Автор книги «История России в рассказах для детей», принесшей ей всероссийскую известность.
— Сергей Семенович — это граф Уваров, министр народного просвещения, — пояснил Константин.
Лидия кивнула. Константин продолжил свой рассказ:
— Лидия Васильевна, понимаете, настоящие прошения, адресуемые официальным лицам, выглядят совсем не так, как это. Там обязательно в начальных строках указываются должность и титул того, к кому обращаются, а также имя просителя. Такие документы обязательно проходят через канцелярию и получают входящий номер. На выходе, если в результате прошения произведены какие-то действия или отданы распоряжения, на нем появляется резолюция, а возможно, даже и не одна. Здесь же ничего этого нет.
— Да, действительно, это больше похоже не на официальную бумагу, а на фрагмент из переписки двух друзей, — сказала Лидия. — И даты почему-то разные: в начале 11-е, а в конце 10-е. Это точно так и есть?
— Возможно, Плетнев забыл, какое число поставил на лицевой стороне письма, когда писал дату на обороте. Или 11-е — это как бы дата получения прошения. Но еще раз повторю: входящего номера на нем нет.
— Да, странное ходатайство. И интересно, что же за ним последовало?
— Дальше Уваров обратился к императору за соизволением.
К делу приложена как бы копия его докладной записки, потому что оригинал в таком случае должен остаться в дворцовой канцелярии. Прочесть или сами посмотрите?
— Прочтите, пожалуйста.
Константин прочел:
О прошении продолжать издание «Современник»
Его Императорского Величества собственною рукою писано карандашом: «согласен».
14 ноября 1837 года
Действительный статский советник Плетнев просит о позволении ему при содействии некоторых других литераторов продолжать издание «Современник» на том самом основании, на котором это издание высочайше дозволено было сначала покойному Пушкину, а потом и Плетневу.
Я предложил о сем на рассуждение Главного управления цензуры. Принимая в уважение, что «Современник», выходящий в свет только по четыре книжки из печати в год и в неопределенные сроки, по форме своей не принадлежит собственно к категории обыкновенных журналов и что при том способности и образ мыслей профессора Плетнева служат ручательством в благодатном направлении и духе сего издания, Главное управление цензуры признало, что продолжение «Современника» может принести пользу словесности.
Поелику же разрешение Вашего Императорского Величества относится только к четырем книжкам в течение текущего года, то на продолжение действительным статским советником Плетневым сего издания согласен с заключением Главного управления цензуры, имею счастие испрашивать Высочайшего соизволения.
Сергей Уваров.
Лидия с иронической усмешкой покачала головой.
— Надо же, как быстро государь император отреагировал на прошение, всего три дня прошло.
— А особо интересно то, что 14 ноября было воскресенье, — заметил Константин. — Я вспомнил, как вы в прошлый раз сказали, что если дата в документе приходится на воскресенье, то он, скорее всего, подложный, и проверил все даты в этом деле.
— Мне приятно, что вы так внимательно отнеслись к моему наблюдению, но государь император — человек, а не присутственное место, он может проставлять резолюции в любой день, когда захочет.
— Да, Лидия Васильевна, вы правы. Но что вы скажете вот на это?
И Константин прочел следующий документ:
17 ноября 1837 года
№ 6379
№ 650
Милостивый государь Сергей Семенович!
Имею честь препроводить к вашему превосходительству рассмотренные Государем Императором 14-го сего ноября в Москве всеподданнейшие докладные записки ваши от 11-го ноября с означенными на них карандашом собственноручно Его Величества Высочайшими резолюциями на 1-ю № 161, о дозволении продолжать издание «Современник»: «согласен», и 2-ю № 162 об утверждении состоящего при Ришельевском Лицее магистра Земнецкого
цензором при Одесском цензурном комитете «согласен».
Имею честь быть с совершенным почтением и преданностию
Вашего Превосходительства покорнейший слуга
Александр <подпись неразборчива>
№ 1789
С. Петербург
17 ноября 1837
Его Пре-ву С. С. Уварову.
— Вот это да! — вырвалось у Лидии. — Получается, что 10-го Плетнев написал прошение, 11-го Уваров послал запрос на имя государя императора, успев предварительно переговорить с Главным управлением по цензуре, 14-го государь император, будучи в Москве, проставил карандашную резолюцию, а 17-го статс-секретарь, судя по всему, находящийся в Петербурге, уведомил об этой резолюции Уварова. Это с какой же скоростью должны скакать почтовые лошади, чтобы это все стало возможным?
— И с какой оперативностью должны работать чиновники… — добавил Константин. — Лидия Васильевна, вы теперь понимаете, что, увидев такое, я не мог это не переписать и не прийти к вам?
Лидия внимательно посмотрела на молодого человека.
— Константин, я понимаю. Вы поступили абсолютно правильно. Спасибо.
Под взглядом Лидии Константин опустил глаза и покраснел.
— Ну что вы, Лидия Васильевна. Я думаю, что если бы вы это увидели, то сделали бы то же самое.
— Вы полагаете, я такая же рисковая, как вы?
Константин вздохнул.
— Вы… вы очень решительная, это точно. А что касается меня, то я ничем не рисковал. В комитете у меня репутация человека, которого ничто не волнует и не интересует, а от председателя нашего я стараюсь держаться подальше…
— Но если бы на вашем столе нашли папку с этим делом, то у вас были бы серьезные неприятности…
— Лидия Васильевна, я не брал папку, а на пару часов вытащил ее содержимое и спрятал в другой папке с документами на немецком. Если бы бумаг хватились, то на меня подумали бы в последнюю очередь. Мне ведь действительно до недавнего времени было все равно. Писал то, что велят, получал жалование и был доволен.
— Мне трудно в это поверить, — сказала Лидия.
— Почему же?
— Вы слишком умны и рассудительны.
Константин совсем зарделся.
— Понимаете, я не вижу причин, чтобы напрягаться на службе. То, что я делаю, для меня совсем не обременительно. Желающих подсидеть меня, занять мое место я пока не встречал, а показывать особое рвение ради возможной карьеры, заискивать перед начальством не хочу. И я не являюсь чьим-то ставленником, мне не надо проворачивать авантюры, чтобы угодить тем, кто меня пристроил в комитет со своими целями.
— А разве это не авантюра — тайком переписать документы из архива цензурного комитета?
— Лидия Васильевна, я только недавно понял, что смогу что-то изменить к лучшему, на что-то повлиять, если буду вникать в смысл происходящего. Мне теперь не все равно, что´ творится в цензурном комитете, хотя карьерных устремлений у меня как не было, так и нет.
— Вы так уверенно говорите, что можете что-то изменить, а я после смерти Алеши совершенно не представляю, что же можно сделать, чтобы в истории с убийством Пушкина и захватом его журнала восторжествовала справедливость.
— Лидия Васильевна, но вы же сами говорили, что знание правды — это уже победа. Афера не осталась в тайне, мы с вами теперь про нее знаем. Не может же это все быть просто так? — взволнованно сказал Константин.
Лидия почувствовала, что она просто не имеет права разочаровать молодого человека, которого сама когда-то воодушевила. Ей ничего не оставалось, как поверить в возвращенные Константином ее же собственные слова. Она нашла в себе силы улыбнуться и спросила:
— Константин, так вы мне все про эту аферу рассказали или нет?
— Нет, не все. Есть еще два документа. Они, в отличие от всех предыдущих, написаны на ведомственных бланках. Вот, посмотрите.
Лидия прочла:
Министерство народного просвещения
Главное управление цензуры в С.‑ Петербурге
19 ноября 1837 года
№ 377
Господину попечителю С.‑ Петербургского учебного округа
Государь Император по всеподданнейшему докладу моему на основании заключения Главного управления цензуры в 14 день сего ноября высочайше соизволил на продолжение г. действительным статским советником Плетневым при содействии некоторых других литераторов издания «Современник» на том самом основании, на котором это издание высочайше дозволено было сначала покойному Пушкину, а потом Плетневу. Сим имею честь уведомить ваше сиятельство для предложения С.‑ Петербургскому цензурному комитету.
Министр народного просвещения С. Уваров.
— А почему по такому вопросу Уваров обращается не в цензурный комитет, а к попечителю Санкт-Петербургского учебного округа? — спросила Лидия.
— Этот попечитель одновременно является председателем нашего цензурного комитета, — ответил Константин.
— То есть это известный нам Дондуков-Корсаков? — воскликнула Лидия.
— Именно так, Лидия Васильевна, — сказал Константин. — Вот, посмотрите копию его ответа Уварову.
В оставшемся документе значилось:
Министерство народного просвещения
Санкт-Петербургский цензурный комитет
С.‑ Петербург
Ноября 26 дня 1837 года
№ 206
Господину министру народного просвещения
Высочайшее повеление, объявленное мне с представления вашего высокопревосходительства от 19 ноября на № 377 о соизволении Государя Императора о продолжении г. действительным статским советником Плетневым при содействии некоторых других литераторов издания «Современник» я предложил С.‑ Петербургскому цензурному комитету к надлежащему сведению, равно как уведомил об оном и г. профессора Плетнева.
О чем имею честь донести вашему высокопревосходительству.
Председатель князь Дондуков-Корсаков.
Прочитав это, Лидия хотела по обыкновению своему громко возмутиться, но сдержалась и, помолчав, сказала:
— Константин, из того, что вы переписали, можно заключить, что министр народного просвещения Уваров и председатель цензурного комитета Дондуков-Корсаков не просто замешаны в мошенничестве, а напрямую связаны с убийцами Пушкина.
Константин кивнул.
— Как ни неприятно это сознавать, но дело обстоит именно так. Только я не понимаю, почему эту аферу осуществили только сейчас, а не тогда, когда вышел первый нелегальный «Современник».
— Трудно сказать. Может быть, сразу не додумались или не смогли договориться, кто будет единоличным издателем.
— А кто такой этот Плетнев? Вы что-нибудь знаете о нем? — спросил Константин.
Лидия задумалась.
— Наверное, ненамного больше вашего. Хотя, постойте… Я, кажется, кое-что припоминаю. Если не возражаете, давайте перейдем в библиотеку.
Константин прошел вслед за Лидией в другую комнату, сел на диван и молча смотрел, как она перебирала в одном из шкафов книги и журналы, выискивая что-то известное только ей одной.
— Сейчас, сейчас, — как будто уговаривала она себя. — Это где-то здесь…
Наконец Лидия нашла, что искала.
— Константин, посмотрите. В этой книге напечатаны четвертая и пятая главы «Евгения Онегина». А начинается книга с посвящения. Угадайте, кому оно адресовано?
Константин взял у Лидии книгу и прочел:
Петру Александровичу Плетневу
Не мысля гордый свет забавить,
Вниманье дружбы возлюбя,
Хотел бы я тебе представить
Залог достойнее тебя,
Достойнее души прекрасной,
Святой исполненной мечты,
Поэзии живой и ясной,
Высоких дум и простоты;
Но так и быть — рукой пристрастной
Прими собранье пестрых глав,
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод моих забав,
Бессонниц, легких вдохновений,
Незрелых и увядших лет,
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.
29 декабря 1827.
— Гениальные стихи. Вы согласны? — спросила Лидия.
— Да, конечно. Так, значит, Пушкин Плетнева любил и уважал, а тот ему отплатил тем, что присвоил себе его журнал, — задумчиво ответил Константин.
— Он не просто присвоил журнал. Плетнев связан с убийцами. Он подлый предатель.
Константин поднял глаза на Лидию.
— А знаете, когда Алексей рассказывал мне о вас, то сказал, что вы любите называть вещи своими именами. Я тогда не поверил, думал, что он преувеличивает: дамы такими не бывают. Но я ошибся…
— Это плохо? — спросила Лидия.
— Это прекрасно! — воскликнул Константин и тут же опустил взгляд.
Возникла пауза. Лидия мучительно думала, как ее преодолеть.
— Константин, а давайте вот что еще посмотрим. В начале этого года из печати второй раз вышел роман «Евгений Онегин» — не по главам, а целиком. Это последнее прижизненное издание Пушкина, которое после его смерти распродали моментально, но я успела купить. Интересно, есть ли там посвящение Плетневу.
Лидия достала из шкафа книгу, села на диван рядом с Константином и начала перелистывать страницы. Текст посвящения был напечатан в самом начале, предваряя весь роман, но ни имени Плетнева, ни даты рядом не было.
— Что вы об этом думаете? — спросил Константин, читавший книгу из рук Лидии.
— Возможно, Пушкин в какой-то момент понял, кто такой Плетнев по своей сути, и убрал упоминание о нем из романа. А может быть, это и не так, и он просто адресовал прекрасное посвящение не конкретному человеку, а каждому читателю «Евгения Онегина». Как это было на самом деле, мы уже никогда не узнаем…
Константин молчал. Он задумчиво перелистывал страницы последнего карманного издания «Евгения Онегина». Но вдруг на его лице отобразилось изумление, и он взволнованно проговорил:
— Лидия Васильевна, а это как же так?
— Вы о чем? — спросила Лидия.
Константин прочел:
Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочел ее романа…
— Не понимаю, почему блажен тот, кто рано ушел. Все же хотят жить долго. Бессмыслица какая-то…
Лидия задумалась, а потом вдруг сказала решительно:
— Константин, не нужно считать бессмыслицей того, в чем пока не разобрались.
— Но вы же только что сказали, что мы никогда не узнаем причины исчезновения имени Плетнева из посвящения к роману. А теперь вдруг говорите, что в этих странных стихах можно найти смысл…
— Да, можно, потому что Пушкин его туда заложил в надежде, что читатели поймут. А с посвящением ситуация иная: изменения произошли под влиянием обстоятельств, о которых Пушкин умолчал.
Константин еще раз перечитал взволновавшие его строки.
— Это выглядит зловеще, — сказал он. — Неужели Пушкин предчувствовал скорую смерть?
— Думаю, он понимал опасность, исходящую от людей, которые в конце концов с ним расправились.
— То есть если бы он бросил писать и издавать журнал и занялся бы чем-нибудь нейтральным, то был бы сейчас жив? — отозвался Константин.
— Скорее всего, да. Но он не изменил себе в угоду чужой злой воле. Пушкин ушел рано и, казалось бы, мало в жизни успел, но на самом деле он успел все, потому что сохранил честь и достоинство. И потому он блажен. А тем, кто остался, предстоит еще многое сделать. Я это понимаю так.
Константин молча кивнул. Лидия вздохнула и продолжила.
— Алеша погиб, но я очень хочу верить, что это не зря, не бессмысленно, и он сейчас там, где все совсем-совсем хорошо. Алеша сделал, что мог, а теперь дело за нами, потому что мы живы…
На Константина возвращенное ему Лидией слово «мы» произвело странное действие: он сильно покраснел и отвернулся к окну, но
Лидия как будто бы ничего не заметила.
— Давайте вернемся обратно и попьем чаю, — предложила она.
Деликатность Лидии помогла Константину выйти из неловкого положения.
— Да, конечно, а то я совсем забыл…
Вернувшись в гостиную, он достал из портфеля небольшую коробочку, перевязанную красной лентой, и вручил ее Лидии.
— Лидия Васильевна, это традиционное немецкое печенье Zimtsterne*. Его обычно дарят на Рождество. Моя маменька сама его испекла, — пояснил он.
*Zimtsterne — звездочки с корицей (нем.)
— Спасибо, Константин! Рождество наступит только завтра, но, я думаю, не будет ничего дурного, если мы попробуем это печенье сейчас.
Они пили чай и разговаривали, но в воздухе чувствовалось напряжение. Лидия говорила, тщательно подбирая слова, Константин вторил ей, но им все равно не удавалось избегать неловких пауз. Наконец Константин собрался уходить.
— Лидия Васильевна, мне пора.
— Спасибо вам, что зашли. И за то, что сделали. Можно, я оставлю документы у себя?
— Конечно, я же для вас их переписал…
Лидия встала, чтобы проводить Константина. Он направился к тумбочке, на которой лежал его портфель, но вдруг остановился и обернулся.
— Лидия Васильевна, я вас обманул. Вы думаете, что я сделал все это потому, что мне не все равно, а на самом деле это из-за вас, чтобы иметь возможность видеть вас, говорить с вами…
Константин порывисто подошел к Лидии, взял ее руку и прильнул к ней губами. Лидия молчала. Прошло несколько секунд. Наконец она сказала:
— Не надо на себя наговаривать. Вам не все равно хотя бы потому, что вы боитесь солгать…
Константин ничего не ответил. Лидия медленно высвободила руку и продолжила:
— В ближайшую субботу будет сорок дней, как погиб Алеша. У нас соберутся все, кто его знал и любил. Приходите, пожалуйста, к часу дня.
Константин посмотрел на Лидию абсолютно счастливыми глазами. Он вдруг почувствовал себя очень легко, неловкость исчезла.
— Спасибо, Лидия Васильевна. Я обязательно приду.
Константин попрощался и вышел. Лидия села в кресло и улыбнулась своим мыслям. Впервые за долгое время ей тоже было легко и спокойно.
* * *
На следующий день около полудня пришел Владимир Евграфович с большой коробкой конфет.
— Лидия Васильевна, Аркадий Лаврентьевич, Саша, с Рождеством! Очень рад, что застал вас всех дома. Я пришел попрощаться. Вот, вышел на пенсию и послезавтра уезжаю в Москву. Насовсем.
— К дочке? — спросила Лидия.
— Да, к Раечке, она уже давно там живет. Ее муж Илья — инженер, для мануфактуры Титова* ситцепечатные машины налаживает. Деток у них двое: Пете семь лет, Тимоше три. Раечка меня давно к себе звала, а я все никак не решался службу оставить, но наконец понял, что здесь, кроме Ниночкиной могилы, меня ничего не держит. Вот буду теперь с внуками время коротать.
Мануфактура коммерции советника М. Титова — одно из самых передовых промышленных предприятий г. Москвы первой половины XIX века, сочетавшее ткацкое и набивное производство. Отличалось высоким уровнем механизации труд
— Вашим внукам повезло: их дедушка — прекрасный рассказчик, — сказал Саша.
— Да, а еще танцевать хорошо умеет и, наверное, многое другое, — добавила Лидия.
Владимир Евграфович улыбнулся:
— Если честно, я пока плохо представляю себя в такой роли, но вы меня обнадеживаете.
— А у нас тоже есть новости. Расследование мошенничества с журналом «Современник» подошло к логическому завершению, — сказала Лидия.
— Вам удалось узнать что-то новое?
— Да. Товарищ Алеши, с которым они вместе служили в цензурном комитете, скопировал дело о дозволении некоему профессору Плетневу продолжать издание «Современника». Оно построено на фальшивом высочайшем соизволении государя императора. А реализовать такую авантюру стало возможно благодаря министру народного просвещения Уварову и председателю цензурного комитета Дондукову-Корсакову, которые, как оказалось, заодно с Жуковским и Плетневым.
Пока Лидия рассказывала, Саша принес переписанные Константином документы.
— Вот, посмотрите, пожалуйста. Быть может, вы увидите там то, чего маменька не заметила.
В ответ на немой вопрос Владимира Евграфовича Саша пояснил:
— Маменька одна это все раскрыла, а потом нам рассказала.
Старый пристав углубился в чтение. Закончив, он сказал:
— Лидия Васильевна, неопровержимым доказательством подложности высочайшего повеления является невозможность получить его в сроки, обозначенные датами в документах. Вы ведь так рассуждали?
— Да. Ведь нельзя же за три дня доехать из Петербурга в Москву и обратно.
— А если бы злоумышленники оказались чуть-чуть умнее и указали бы реалистичные сроки, то можно было бы понять, что государь император не давал Плетневу никакого высочайшего соизволения на издание «Современника»? — спросил Аркадий.
— Думаю, что да, хотя в этом случае все было бы не так очевидно, — заметил Владимир Евграфович. — Стиль докладной записки Уварова не соответствует принятому при обращении к государю императору. Даже когда пишут письма людям, которые рангом намного ниже, чем его величество, то подписываются «вашего превосходительства всеподданнейший слуга», а в деловой переписке обязательно титул свой указывают. А Уваров пишет якобы на высочайшее имя и подписывается просто «Сергей Уваров». Это красноречиво характеризует его как человека и одновременно является доказательством, что этой записки государь император в глаза не видел. И еще. Прошение выхлопотать высочайшее соизволение Плетнев адресует Уварову, а уведомляет его, что все получилось, Дондуков-Корсаков. При нормальном течении делопроизводства такого быть не может. А значит, трое перечисленных господ — одна шайка, заговорщики. Возможно, если эти документы прочитать внимательнее, можно найти другие доказательства подлога…
— Что касается стиля написания докладной записки, я на это не обратила внимания. А то, что Плетнев обращался к одному человеку, а ответ получил от другого, я заметила. И еще показалось странным, что Уваров хорошо осведомлен о схеме выхода «Современника», хотя Плетнев в своем прошении ему ничего об этом не рассказал. Я думаю, это еще раз доказывает, что у всех документов единый преступный источник, — добавила Лидия.
— Какая же вы умница! — воскликнул Владимир Евграфович. — Если честно, я вам немного завидую. Я долгое время ловил в основном воров и мелких аферистов, приходилось расследовать также и убийства. Но мне так и не довелось раскрыть ни одного резонансного дела, в котором были бы замешаны высокопоставленные особы. А вы смогли разоблачить не только преступную развратную богему, прикрывающуюся своей известностью, но и продажных чиновников очень высокого ранга. Браво!
— Однако то, что вы в результате своего расследования вернули честное имя Сергею Маслову и Прокопию Белевичу, дорогого стоит. Я думаю, что если бы вы, кроме этого, не сделали бы вообще ничего, то все равно ваша служба прошла не зря, — сказал Саша.
— Спасибо, мне приятно, что вы так думаете, — растроганно произнес Владимир Евграфович.
— Преступники, которых вы поймали, понесли заслуженное наказание, а люди, убившие Пушкина и присвоившие себе его журнал, прекрасно себя чувствуют, и воспрепятствовать этому мы не можем. Эта проблема мучит нас, а меня, наверное, более всех. Но вчера мы придумали, что нужно сделать, — призналась Лидия.
— Правда? Так расскажите же, не томите…
— Я напишу книгу о нашем расследовании и приложу к ней все имеющиеся документы. Аркадий и Саша будут мне помогать если не советом, то просто тем, что они рядом. Я понимаю, что сейчас опубликовать такое невозможно, и в ближайшие двадцать, тридцать, а то и пятьдесят лет вряд ли что-то изменится. Но надо верить, что когда-нибудь настанет время, когда у тех, кто стремится донести до людей правду, появится возможность писать и издавать книги. Вот тогда моя рукопись увидит свет, а подло убитому и оклеветанному человеку будет возвращено доброе имя.
— Это прекрасный замысел, но захотят ли люди знать эту правду? Ведь ложь может быть проще, приятнее и, если можно так сказать, вкуснее. Многим нравится думать, что Пушкин жил низменными страстями, как и они сами живут, и писал им на потребу, а не был действительно гениальным писателем и нравственно чистым человеком, — сказал Владимир Евграфович.
Лидия вздохнула.
— Надо верить, что захотят. Вопреки одолевающим сомнениям, вопреки всему. Иначе Алеша погиб зря. И все бессмысленно. А силы нам будет придавать то, что для Пушкина мы — последняя надежда на справедливость, которая не должна угаснуть.
Владимир Евграфович восторженно посмотрел на Лидию, сидевшую на диване рядом с мужем и сыном.
— Ну вот, Лидия Васильевна, я всегда вас поддерживал как мог, а сейчас выступил как скептик. Простите меня. Вы прекрасный человек, вы талантливы и решительны. У вас все должно получиться. Вы только не отчаивайтесь и не сдавайтесь.
От последних слов Владимира Евграфовича Лидия слегка вздрогнула, но этого никто не заметил.
— А знаете, — сказал Саша, — идею с написанием книги предложил папенька.
— Да-да, — подхватила Лидия, — Аркадий в силу своей занятости мало принимал участие в нашем расследовании, но его помощь была неоценима, и самое главное: он придумал, что же нам со всем этим делать, и теперь я спокойна.
Разговор за столом перешел на другие темы.
Перед уходом Владимир Евграфович попросил Пушкиных иногда навещать могилу его жены, похороненной на Большеохтинском кладбище недалеко от могилы Алексея. Лидия заверила его, что исполнит просьбу в полной мере.
Когда гость ушел, Лидия спросила Аркадия и Сашу:
— Скажите мне, только честно, что называется, от сердца: книга о расследовании убийства Пушкина — это занятие для моего успокоения или действенный способ донести до людей правду?
— Будущее покажет, — задумчиво произнес Аркадий.
— Маменька, если вы искренне хотите, чтобы правда через вашу книгу дошла до читателей, то так и будет, — сказал Саша.
Лидия улыбнулась.
— Сегодня Рождество. Будем отдыхать и веселиться. А завтра я начну писать книгу. Обязательно начну…
КОНЕЦ
Здесь можно прочесть ознакомительный фрагмент и купить электронную версию.
Если вам понравился этот материал, подписывайтесь на канал Смотри в Корень. Здесь публикуются материалы из первоисточников о Пушкине и других значительных личностях и событиях.