Сидевшая на скамейку у подъезда пожилая женщина обернулась на стук открываемой двери и с улыбкой поприветствовала выходящую из подъезда женщину:
-Машенька! Мария Васильевна! Как же долго я тебя не видела! Ты, что, болела? Или уезжала куда-то? Я уж и спрашивала твою Людмилу, а она вечно спешит, никогда не остановится, не объяснит толком… Ты где была? Не болела?
Она с тревогой и участием всматривалась в лицо старинной приятельницы, которая выглядела усталой и какой-то изможденной.
-Здравствуй, Лидочка! Да, мы с тобой давно н виделись. Я приболела немного. Гостила у сына, у Миши, а до этого у другой дочери у Аннушки, теперь вот приехала к Людочке.
Мария Васильевна говорила ласковые слова, называла детей уменьшительными именами, но голос ее звучал глухо и не чувствовалось в нем материнского умиления.
-Слушай, Маша, ты ведь уже не молодая, тебе ведь, если я не ошибаюсь, как и мне уже за восемьдесят? Так уже не стоит так напрягаться и подолгу гостить у детей, нужен покой. Я вот уже давно никуда не езжу. Правда, в прошлом году сын покупал мне путевку в хороший дом отдыха. Там я пробыла почти целый месяц, но там был уход и покой. Я себя отлично чувствовала после него. Так что ты лучше не путешествуй по детям, живи на одно месте.
Мария Васильевна долго ничего не отвечала на слова старой подруги. Та даже забеспокоилась и стала всматриваться в лицо собеседницы с тревогой и болью.
-Маша, у тебя все в порядке? Ты что молчишь? Что-то случилось? С детьми? Или у тебя самой? Со здоровьем что-то?
-Нет, Лида, ничего у меня не случилось. То есть сейчас ничего не случилось, а все, то что могло плохого со мной произойти случилось уже очень давно почти пять лет назад. И теперь я не живу, а страдаю.
-Да что ты? – ужаснулась Людмила Степановна, - так давно? А что же ты ничего не говорила? Я бы, может, тебе чем-нибудь помогла. Ведь мы с тобой с молодости знакомы. Еще когда обе замуж вышли и в этом доме квартиры получили по соседству. Ой, какие же мы тогда были молодые, веселые, вся жизнь была впереди. А теперь…
Людмила Степановна хотела еще что-то шутливо сказать о тех далеких временах, но опять посмотрев в лицо подруги, поняла, что той совсем не до шуток.
-Маша, пойдем ко мне, чаю попьем, и ты расскажешь, что произошло. Пойдем?
-Пойдем, Людочка, я не могу больше молчать. Силы у меня на исходе. Поделиться хочу перед тем, как уйти отсюда.
-Да ты что, помирать, что-ли, собралась?
-Да нет, не помирать, а гораздо хуже…
-А что может быть хуже смерти?
-Сейчас я тебе рассажу, и ты все узнаешь. Я знаю, что ты меня осуждать не будешь, а поймешь. Больше никому ничего сказать не могу - стыдно.
Женщины, поддерживая друг друга, встали со скамейки и вошли в подъезд. Не говоря ни слова, вошли в небольшую квартиру на первом этаже, там Лидия Степановна поставила чайник, молча поставила на стол вазочку с конфетами и печеньем, нарезала вынутый из холодильника пирог и вопросительно посмотрела на старую подругу:
-Маша, ты кушать не хочешь? Я сегодня борщ с утра сварила, может, скушаешь тарелочку.
-Нет, Лидочка, не надо. У меня и кусок в горло сейчас не полезет.
Лидия Степановна присела на табуретку и внимательно посмотрела на старую подругу:
-Маша, давай не таись, расскажи все. Ты знаешь, что мне можно доверять. Что у тебя случилось?
Мария Васильевна тихонько откашлялась и начала свой невеселый рассказ:
-Ты знаешь, что я пять лет назад тяжело заболела. Я думала уже, что не встану с постели, мне нужно было делать операцию. И тогда я решила, что нужно все свое имущество, пока я жива и в своем уме, передать детям, чтобы потом у них меньше проблем было. У нас с мужем была вот эта квартира, которую мы получили от завода, потом еще наследственная квартира. Отличная, двухкомнатная, в центре города. Это от моих родителей осталась. А когда его родители умерли, то мы их квартиру продали и все деньги вложили в дом на дачном участке. В то время-то участки большие давали, рядом с городом. Сейчас наш участок хороших денег стоит. И домик мой Петя своими руками строил, утеплили его. Потом и свет, и газ, и воду провели. Сейчас это уже и не домик, а целый коттедж. И вот я все детям отписала. Этот дом я сыну отписала, у Миши ведь трое детей. Двухкомнатную квартиру отписала Свете, у нее тоже семья и ребенок. А вот эту отписала Людмиле, она же развелась, детей у нее нет. Вот ей самую маленькую, хотя она тоже очень хорошая. И еще я денег ей немного подкинула, что у меня на счету были.
-Да зачем же ты им сразу все и отдала? О чем думала?
-Честно, Людочка, я думала, что не поднимусь, что не выживу. А ошиблась, выжила, поправилась, на ноги встала. И потом оказалось, что у меня своего жилья-то нет. То было, а то не стало. И ничего, кроме своих вещей, у меня не осталось. Пенсия небольшая и все.
-И что?- с волнением в голосе спросила подруга.
-А ничего, собрались мои дети и стали решать, где мне жить. И ни один не хочет брать меня насовсем к себе, все чем-то отговариваются. А ведь мне –то уже за восемьдесят. Мне покой нужен. А они что решили…- Мария Васильевна замолчала, а старая подруга смотрела на нее с жалостью и не торопила. У нее сердце сжималось от боли за Марию Васильевну, но чем помочь ей она не знала.
-Так вот, знаешь, что мои дети придумали? Они сказали, что я буду жить у них у всех по очереди, по три месяца у каждого.
-Это как же?- изумилась Лидия Степановна.
-А вот так, три месяца живу у Миши, три – у Светы, а потом три у Людочки. И вот что получилось, они все переругались. То один задержится, чтобы меня забрать, то другой. И начинают звонить друг другу и ругаться. Ты себе не представляешь, что они при этом говорят. И они даже не стесняются меня, а я ведь все это слышу.
-Бедная ты моя подруженька, да что же ты молчала? Сказала бы раньше, может быть, мы что-нибудь и придумали бы…
-Да стыдно мне, стыдно невыносимо… И ведь ты знаешь, что Люда придумала. Она собралась на брата и сестру в суд подавать, потому что они меня в последний раз забрали только через три недели. И хочет с них деньги получить за все, что я съела за эти три недели. Она и список целый приготовила, что я ем много, люблю хорошо покушать. А что там покушать. Мне ведь иногда и кусок в горло не лезет. Правда, пенсию мою они не требуют с меня, оставляют. Да ведь мне и лекарства нужны, и иногда какую-нибудь одежду прикупить. И так на мелкие расходы. А то у внуков день рождения или еще что-то, мне тоже хочется их побаловать, а на все где денег-то набраться.
-Что, правда Люда хочет в суд с этим идти? И как ей не стыдно только?
-Да, а я тоже в суд пойду..
-Зачем это тебе, Маша?
-А скажу судье, что раньше у нас на заводе было переходящее красное знамя и наша бригада неотвратно его получала и радовались так все. А теперь я сама как то переходящее знамя, но только никто из моих детей не рад, что их черед наступает меня к себе брать. Нет у меня на старости лет угла своего, нет своей кровати, никакого уголка, где бы лежали вещи. Даже альбом с семейными фотографиями я все вожу с собой, чтобы иногда по вечерам посмотреть, как мы с Петей жили, весело и дружно, как мои дети росли и так на сердце грустно сделается, что сижу и плачу. А они ведь ничего не понимают, удивляются, что я плачу. Мне Миша в последний раз говорит: «Что вы, мама, все обижаетесь и грустите? Разве вам плохо живется? Ведь у вас все есть». Да где же у меня все есть, у меня своего угла нет. У каждой собаки у хорошего хозяина есть своя конура и подстилка, и миска, а у меня все переходящее.
Теперь уже и Мария Васильевна и ее старая приятельница Лидия Степановна не скрывали слез, они беспрерывно струились по их высохшим щекам и падали на грудь.
-И знаешь, что еще я скажу судье?
-Что, Машенька?
-Скажу, что я решила идти в дом престарелых. Пусть мне дадут какой-нибудь, я уж там и буду жить, все мне спокойнее будет. И этих ссор между детьми я слышать не буду, и возить меня постоянно с места на место не станут. Там, говорят, и уход неплохой, и кормят, как положено. Отдам им свою пенсию, и пусть меня там держат до самого конца.
-Да как же так, Машенька?- возмутилась Лидия Степановна,- Имея троих взрослых и самостоятельных детей, отправиться в дом престарелых, где одинокие старики, у которых нет родных.
-Так получается, что и у меня нет родных. Детям я не нужна, поэтому они меня и передают из рук в руки, я для них обуза, а не родной и любимый человек. Лучше уж так. Боюсь только, что мой Петя смотрит с неба на все это и переживает за меня. Ждет он меня там, думает, что вместе нам спокойнее будет.
-Какие у тебя мысли-то, Маша!- ужаснулась ее подруга,- ты же никогда верующей не была. Ты же смеялась над теми, кто говорит про небеса и иной мир.
-Глупая была, вот и смеялась,- вот теперь, наверное, за это и расплачиваюсь. Но я твердо решила, Лида. Ты уж меня навести, когда-никогда, когда я буду в доме престарелых. Может, еще хоть раз иди два увидимся, молодость вспомним. Ладно, пойду я, устала. Спасибо за то, что дала возможность мне выговориться.
Лидия Степановна проводила свою старую соседку и подругу до двери и долго смотрела, как та поднимается по лестнице в квартиру дочери, которая собралась через суд требовать с брата и сестры деньги за лишние, съеденные матерью продукты.
-Это куда ж наш мир катится,- думала она,- если мать становится обузой. Если ей в домах у трех взрослых детей нет места, и она по доброй воле готова идти в дом для престарелых.
В тот вечер она долго не могла заснуть, все ворочалась и думала, а ей-то самой найдется место в доме у сыновей, если она останется без своего угла. Но ответа на этот вопрос она так и не нашла.