Ясный июньский день перевалил за середину, жара чуть спала, и дачники, как по команде, высыпали на воздух: кто – на грядки, кто – колдовать над шашлыком. Над маленьким дачным посёлком лились звонкие птичьи трели, монотонно жужжали пчёлы, облетая в поисках нектара цветок за цветком – одним словом, царило летнее раздолье.
В одном из дачных домиков, в небольшой, просто обставленной кухоньке у массивного деревянного стола суетилась хозяйка – женщина среднего возраста с мелкими, правильными чертами смуглого лица и глубоко посаженными карими глазами. Она была одета в длинные льняные шорты голубого цвета и просторную блузку цвета охры из той же ткани. Ухоженные, тщательно прокрашенные тёмно-русые волосы женщины, собранные на затылке в тугую гульку, матово блестели.
Испещрённые солнечными бликами стены кухни были оклеены простенькими обоями: по светло-зелёному фону летали яркие разноцветные колибри.
Юлия быстро переложила в глубокую миску уже вымытые огурцы, редис и зелень и достала с полки большую разделочную доску и нож. Отряхивая от воды смуглые, чуть узловатые руки, женщина мельком взглянула на огромные чёрные настенные часы с золотыми римскими цифрами – старые бабушкины часы, доживавшие свой век на даче. Уже без двадцати пять, скоро Светка должна приехать – закадычная подруга с золотых студенческих времён, нужно побыстрее доделать салат.
Юля Синичкина любила свою дачу – небольшой синий деревянный домик под старыми раскидистыми вишнями. Эту дачу они с мужем купили вскоре после рождения Глашеньки – чтобы у детей, как говорил Макс, была «деревенская вольница».
Глухо стукнула калитка – Светка приехала даже раньше, чем думала Юля.
– Эй, дачница, привет! – невысокая, чуть угловатая женщина, увидев вышедшую на крыльцо подругу, остановилась у калитки и помахала ей рукой. – Как ты тут, ещё не совсем одичала?
– Привет, Света! – с улыбкой отозвалась Юля. – А я не боюсь одичать. Чем старше становлюсь, тем больше хочется быть поближе к природе и подальше от людей. Я уже второй отпуск от звонка до звонка на даче провожу.
– Я тут тебе гостинцев привезла из города, – Светлана поднялась на крыльцо и протянула подруге большой, тяжёлый пакет. – Держи. Тут колбаска, сыр, бутылочка мартини, печенье, конфеты, и ещё кое-что по мелочи.
– Проходи, Светка. Только я ещё даже салаты не доделала…
– Юлька, мы сейчас в четыре руки быстро управимся!
Через полчаса они сели за большой деревянный стол, покрытый старенькой, чистой скатертью с нелепым рисунком – аляповатыми крупными серыми цветами по светло-голубому фону.
– Как твои девчонки? – Света потянулась за мартини.
– Нормально. Глаша вся в материнстве – Марте в сентябре только годик будет. Всё хорошо у неё. А с Аней мы очень редко созваниваемся…
– Ну, так что отмечаем? Твой отпуск? – Светлана высоко подняла стакан с мартини (бокалов на даче у Юли – увы – не водилось).
– День вдов, – без улыбки ответила Юлия.
– А есть такой?
– Без понятия. У нас – будет.
Они выпили, не чокаясь.
– Ну, ты только год с небольшим как вдова, – глядя в пустой стакан, тихо сказала Светлана, – а я уже четырнадцать. Вы девчонок вместе с Максом успели вырастить, а я Игорька одна поднимала…
– Зато ты не успела разочароваться в своём Николае.
– А ты разочаровалась в Максиме? – Светлана оторвала взгляд от стакана и посмотрела прямо в глаза подруге. – Ты никогда не делилась… Неужели любовница?
– Да какая любовница! Нет, не в этом дело, – Юля задумчиво смотрела в окно. – Ну, как разочаровалась… Во многом я сама виновата – ведь это я настояла на удочерении Ани. У Максима всегда была только одна, наша дочь – Глаша. Анну он почти не замечал.
Света оторопело смотрела на подругу.
– Я тогда уже шесть лет была замужем, а с детками всё никак. И тут у нас в офисе сразу две коллеги в декрет ушли, ты ждала Игорька… Я почувствовала себя какой-то неполноценной, что ли: у всех вокруг есть дети, а у меня нет. Я целыми днями плакала, а потом стала уговаривать Макса удочерить девочку – все уши ему прожужжала. Максим упирался, долго отнекивался, а потом сдался…
Юля залпом выпила мартини и продолжала:
– Анну я выбрала по глазам. Среди детдомовцев она выделялась дерзкими глазами: в них жили мечты и желания. У других детей этого не было: они забыли, что такое мечтать и желать, смирились. Аньку тогда звали Ирой, – с грустной усмешкой добавила женщина, – но мы с мужем решили: новая жизнь – новое имя, и Ирина стала Анной.
– Ну, Макс же Аню не обижал?
– Не обижал, – подцепив вилкой тонкий ломтик ветчины, подтвердила Юля. – Он её не отчитывал, не наказывал, даже голоса почти никогда не повышал. Максим старался Аню не замечать, а она, я думаю, часто чувствовала себя лишней. А уж когда Глашенька у нас родилась, муж предложил вернуть девочку в детский дом…
В маленькой кухоньке стало тихо-тихо: мерно тикали старые бабушкины часы, ветер лениво играл складками лёгкой тюлевой занавески:
– Я плакала, умоляла оставить Анну, – отхлебнув мартини, продолжала Юлия, – и Макс нехотя уступил, но он никогда не любил её. Мы смогли подарить Ане уют и семью, но настоящей любви она не знала: даже я не любила её по-настоящему, до дрожи – так, как Глашу.
Юля встала, сняв с крючка полотенце, выгнала в открытое окно залетевшего в дом громадного шмеля и вновь села к столу:
– Знаешь, со дня смерти мужа прошло чуть больше года, и я всё ещё скучаю по Максу, – уголки Юлиных губ едва заметно дрогнули. – В конце августа мы с Глашей уже будем памятник устанавливать на кладбище – хороший, дорогой памятник… Потом, я надеюсь, будет легче: боль притупится. Может быть. Жизнь получилась сложной, нелёгкой. Были и нежность, и любовь, и разочарование, и горе…
– Жизнь редко бывает лёгкой и простой, а время – плохой лекарь, – тихо ответила Светлана. – Боль притупится, но полностью не уйдёт. По себе знаю.
– Так, всё, хватит о грустном! – хозяйка улыбнулась гостье и щедро плеснула мартини в оба стакана. – Давай, наконец, выпьем за мой отпуск!
***
На кладбище было тихо – в этом городе мёртвых всегда тихо: здесь не поют даже птицы.
– Вот, смотри какая красота! – высокая, статная русоволосая девушка, одетая в длинное чёрное платье, аккуратно поставила шестнадцать тёмно-бордовых, крупных роз в высокую белую вазу.
Она отступила на шаг, полюбовалась результатом и вскинула на мать большие, выразительные, зелёные – совсем как у отца – глаза.
– Да, Глаша, действительно красиво.
Прочитав коротенькую молитву, мать и дочь долго вглядывались в знакомую до последней чёрточки дорогую фотографию на памятнике.
Неожиданно их скорбное уединение было прервано:
– Привет!
Обе женщины обернулись на голос. Перед ними стояла Анна. Девушка была одета в лёгкое ярко-фиолетовое платье и туфли на каблуках. В руке она держала почти пустую бутылку.
Анна была полная противоположность Глаше: низенькая, крепко сбитая, сероглазая, черноволосая, с короткой стрижкой. Бледное, довольно миловидное лицо девушки было бы, пожалуй, красиво, если бы не низкий, исчерченный мелкими морщинками, лоб, и большой, хищный рот.
В Анне, несмотря на не самую яркую внешность, была некая особая стать, питаемая неукротимой гордостью, переходящей в гордыню, что жила в глубине её красивых серых глаз. Это была девушка с «перчинкой» и с «изюмом».
– Не ждали, да? А я приехала, – Анна неторопливо подошла ближе. Вдруг она громко икнула, покачнулась на своих высоких каблуках и, чтобы не упасть, схватилась за ограду могилы.
– Привет. Аня, ты что, пила? – Юлия вскинула встревоженные глаза на старшую дочь.
– Ага, немного – запивала обиды.
Вдруг Анна размахнулась и неловко запустила бутылкой в памятник отцу. К счастью, бутылка ударилась об угол и разбилась, не причинив никакого вреда надгробию и осыпав всю могилу осколками.
На несколько секунд мать и младшая сестра застыли, словно не веря своим глазам.
– Ты что творишь?! – Глаша, выйдя из ступора, истерично взвизгнула и набросилась на Анну с кулаками.
Та с трудом защищалась от разъярённой сестры, нелепо размахивая руками. Юлия насилу оттащила младшую от старшей и встала между ними:
– Аня, ты могла не приезжать на кладбище – никто не просил, никто не заставлял. Но чтобы вот так… Явилась без цветов, но с бутылкой, пьяная… Зачем?..
– Он никогда меня не любил!
– Как ты узнала, что мы сегодня здесь будем?
– Это я, дура, вчера ей позвонила! – всхлипнула Глафира, не оставляя попыток добраться до старшей сестры и повыдергать ей волосы.
Наконец, девушка смирилась с тем, что мать не даст ей разобраться с Анной здесь и сейчас, и стала собирать осколки.
– Ой! – небольшой осколок чиркнул по обручальному кольцу и впился в палец, по ладони потекла струйка крови. Глаша здоровой рукой расстегнула сумочку и стала рыться в ней, ища влажные салфетки.
– На вот, возьми, – Юля протянула дочери обычную бумажную салфетку. – У меня влажных нет.
Улучив минуту, Анна ушла – молча, не попрощавшись, нетвёрдой походкой, громко икая на всё кладбище.
Глаша кое-как замотала палец и вновь принялась собирать ярко блестевшие под солнцем кусочки стекла. Юлия присоединилась к дочери. Когда женщины, наконец, очистили могилу от осколков, небо уже озарили первые алые всполохи заката.
***
Крохотные волны ласково и лениво накатывались на горячий песок, с моря дул лёгкий освежающий ветерок. Море было тёплым, как парное молоко. Анна только что вышла из воды, и теперь, лениво потягивая коктейль, дремала в шезлонге под большим голубым зонтиком. На пляже было так многолюдно, будто все в этом году рванули отдыхать в Турцию.
Когда завибрировал телефон и на экране высветился хорошо знакомый номер, Аня не поверила своим глазам: ей звонила Глафира.
После той памятной выходки на кладбище Анна почти четыре года не общалась с матерью и сестрой. И вот теперь этот неожиданный звонок. Девушка выругалась сквозь зубы и отклонила вызов.
Детские обиды вновь пожаром всколыхнулись в душе. В семье её никогда не любили – к ней просто привыкли, как привыкают к породистой кошке.
Глаше покупали дорогую, брендовую одежду – ей покупали вещи попроще. Ей в восемнадцать подарили простенькие серебряные серёжки с фианитами, а младшей сестре на совершеннолетие – роскошные золотые серьги с бриллиантами. Глафиру в семье ласково звали Кудряшкой – за вьющиеся светло-русые волосы. У Анны шутливых, любовно-ласковых прозвищ не было…
Другая, быть может, предпочла бы этого не заметить, но её неистовая, неукротимая гордость бунтовала.
Телефон снова завибрировал – Глафира была настойчивой. Что ж, придётся ответить:
– Да!
– Аня, здравствуй! – сестра замолчала, ожидая ответного приветствия, но так его и не дождалась.
– Аня, у мамы онкология! Нужно лекарство – динуксимаб. Оно очень дорогое. У нас закончились деньги. Пожалуйста, помоги!..
Анна хмыкнула:
– Серёжки с бриллиантами продай – и будут деньги. И больше не звони мне.
Она, не прощаясь, оборвала звонок и зло бросила мобильник на песок. Ничего не дёрнулось, не дрогнуло в её душе, ведь мама тоже её не любила – не любила так, как Глашу.
Анна в совершенстве освоила науку жить для себя, не обращая внимания на чужие беды и проблемы. Равнодушие приёмного отца когда-то давно разбудило в её душе дьявола. В сущности, немного нужно, чтобы сломать крылья живущему в душе человека ангелу и выгнать его взашей. Огонь обиды давно выжег всё светлое, что было в Аниной душе, её прежде глубокие серые глаза обмелели.
Она научилась пользоваться людьми – как одноразовыми стаканчиками, как туалетной бумагой: использовала – и выбросила. И – страшно сказать! – ей нравилось так жить.
…Глафира выронила телефон из рук, и он с глухим стуком упал на пол. Её всю затрясло – несмотря давнее происшествие на кладбище, такого она не ожидала. Слёз почему-то не было – глаза оставались сухими. Женщина провела рукой по волосам, упрямо сжала губы, наклонилась и подняла мобильник. Нужно было бороться дальше – ради мамы.
***
Стояли последние, жаркие дни августа. Юля, выйдя на пенсию, проводила всё лето на любимой даче. Уже зажглись первые звёзды, над дачным посёлком повисла глубокая вечерняя уютная тишина, несколько бабочек вились вокруг маленькой лампы на веранде.
– И жили они долго-долго и счастливо-счастливо! – бабушка захлопнула книгу и посмотрела на замершую в глубоком старом кресле младшую внучку:
– Всё, Юленька, пора мыть ножки и спать!
– Почитай ещё! – пятилетняя Юляшка-кудряшка с точно такими же, как у Глаши, большими зелёными глазами и вьющимися русыми волосами требовательно и настойчиво протянула ручку к книге.
– Уже поздно. На сегодня всё – пора спать, моя ягодка.
Малышка пару минут повозмущалась, доказывая, что она уже взрослая, но быстро сдалась, и через полчаса, обняв любимого плюшевого мишку, уже тихо сопела в кроватке. «Убегалась за день», – с улыбкой взглянув на внучку, подумала Юля.
…Они справились – Глафира нашла деньги. Обошлось без продажи серёжек – добрые люди помогли. Юлия вышла в ремиссию – дочь отвоевала мать у смерти.
Как же хорошо жить! Завтра Глаша, Иван и Марточка приедут на выходные – значит, вечером будут шашлыки. Ваня просто мастерски их готовит…
***
А Анна… Анна пошла по жизни своей, одинокой дорогой.
---
Автор: Наталия Матейчик