Я создала этот бложик для себя, чтобы собирать сюда старенькие посты, которые жалко потерять. Мне все время говорят, что я хорошо пишу, зря, мне кажется, я обыкновенно пишу. Как любой грамотный, не очень умный, но не самый плохой человек. Я живу свою жизнь, и записываю ее уже четверть века, роняю записи, куда придется, но иногда мне хочется эти записи собрать и что-нибудь с ними сделать. В идеале продать, конечно, я даже цинично молюсь иногда Господу, мол, Боженька, давай меня куда-нибудь продадим, а, "впрочем не как Я хочу, но как Ты" и на этом все обычно и заканчивается. Мне все время лень свои записи искать и что-то с ними делать. Я не собиратель, я чирикатель. В смысле чирикаю, как птичка, и вечно все теряю.
Но так вышло, что меня порекомендовала здесь к чтению Лара Галль, а это большая честь и ответственность. И я подумала, что надо как-то оправдаться за рекомендацию моего (и вашего) кумира перед теми, кто раньше меня не знал и не читал. Поэтому я нашла свой старый пост, написанный лет восемь назад, он вполне потянет на ознакомительный рассказ о себе, потому что в нем самое важное. Ну, на мой взгляд, а как на ваш - не знаю.
Итак, я Нина Вотинцева, и я... не, не пью, но лучше бы пила.
***
Наша с систер Веркой мама была медицинским манером, без аллегорий, психическая. Из-за родовой травмы, она была вторая в паре близнецов с братом, роды были тяжелые, затяжные, и она родилась практически мертвая, черная от удушья, ее еле откачали. Часть мозга, отвечающая за психическое развитие, пострадала, эта травма имела долгоиграющие последствия для эмоционально-волевой сферы, и маман навсегда осталась импульсивной инфантилкой, не способной повзрослеть.
Нас она родила в 29, еще беременной пыталась нас вытравить, но мы выстояли и в положенный срок родились. И с рождения сделались для маман причиной всех ее личных бедствий и лишений. Она не просто не любила нас и не заботилась о нас. Она непрерывно винила нас во всем, что с ней происходило, спихивала на нас все свои косяки, наговаривала перед другими, а когда у нее срывало планку, периодически пыталась даже убить, организовать нам какой-нибудь несчастный случай ("прыгайте с балкона") и т.д. Нет, наша жизнь не была сплошным кошмаром, в минуты просветления она была ласкова, рассказывала сказки, вообще, она тонко ощущала красоту мира, художественность натуры у нас от нее, но потом что-нибудь случалось, маман зверела и...
В общем, я выросла глубоко травмированной личностью, и самое ужасное - я боялась накосячить. Я боялась этого так, что ничему в жизни не смогла толком научиться, мне просто было страшно что-нибудь испортить, кого-нибудь подставить, кого-то огорчить, и это не было перфекционизмом, потому что перфекционист добивается совершенства в своей деятельности, а я с самого начала боялась к этой деятельности даже приступить. В межличностных отношениях тоже присутствовал нехилый косяк, для меня не существовало личных целей, желаний, стремлений, я даже не задумывалась о своем праве быть собой - я сдавалась без боя любому, кто хотел меня использовать, и самое страшное для меня было - быть отвергнутой.
Там много всякого случилось за жизнь, я смогла осознать размеры своей травмы, корявость своей психики, масштаб своей внутренней тюрьмы, сумела выделить проблему - гипертрофированное чувство вины, эта проблема, как тень, нависала надо мной всю жизнь, я прожила много лет в сумерках, проваливаясь периодически во тьму. По молодости лет я часто сбегала из ситуаций, требовавших от меня ответственности, в 20 лет сбежала замуж и родила двоих детей, в 28 - сбежала от детей в никуда, в 33 - из никуда сбежала в Москву снова замуж за Тёмку, Тёмка меня избавил от ответственности на время, но рано умер, я умудрилась сбежать даже в его смерть, как в спасение, я всегда, постоянно сбегала в чистый лист, в надежды, в планы, но жизнь - штука закономерная, без личной ответственности, без добровольно взятого на себя долга перед близкими, прожить нельзя, если ты психически полноценный человек. На новом месте я быстро обрастала новыми невыполненными долгами, погрязая в них по макушку. И опять не делала ничего.
Убегала я в куда угодно - в чтение, в любовь, в пьянство, опять в любовь, в творчество, опять в любовь, в гулянку, опять в любовь, в апатию, в депрессию, опять в любовь...
Но никто и ничто не могло избавить меня от невыполненных обязательств, навешанных на меня матерью чуть ли не в младенчестве, они истерлись из памяти, все эти разбросанные игрушки, невыполненные уроки, не стиранное белье, не купленные продукты, немытая посуда, не заработанные деньги, не сделанное то, не сделанное это - всё забылось, но осело мутной, сгнившей, зловонной жижей где-то в таких глубинах подсознания, что не осознавалось напрочь, только исправно сифонило оттуда ядом, отравляя мое существование.
Избавить меня от этого, простить и попросить прощения, могла только маман, но она к тому времени уже умерла от рака, напоследок прокляв меня на смертном одре, и я осталась в своей тюрьме, казалось, навсегда.
Мне удалось из нее выйти.
По трем причинам.
В 45 я организовала себе Вторую Настоящую Любовь с Бурцевым, который по жизни мудер как бабай. Он умеет дать то, что нужно, жизненно необходимо, вот это абсолютное принятие, поддержку, сочувствие, красоту - но при этом он никогда не брал на себя моего. Я злилась, страдала, просилась на ручки, просилась замуж, искала защиты - но Бурцев всегда умел мягко выставить границы моей алчности и уклониться от навязанного, переадресованного долга, оставляя меня в пустоте и ненавязчиво приглашая эту пустоту заполнить самой собою. И когда я двигалась, делая первые робкие шаги на пути к самодостаточности - он лелеял меня, как ребенка, хвалил и поддерживал, как истинно влюбленный в меня мужчина. Бурцев - бессребреник. Он, как я. Ему тоже досталось в детстве, и он лишен жажды власти и подчинения, присущей мужчинам-собственникам. Он действительно меня не держит, никогда не держал. Я вольна в наших отношениях делать, что угодно. А что неугодно - не делать. И теперь я зарабатываю на жизнь, он ведет домохозяйство, и вместе мы худо-бедно справляемся.
Второе. Я научилась не переплачивать за огрехи. Не ошибается тот, кто ничего не делает, но многие переплачивают, находя отдушину в страдании, в то время как ошибки нужны исключительно для того, чтобы научиться их не повторять. Ошибка дает информацию, вот ее и надо вычленять и усваивать. А все эти "как я мог"... Знаете, если бы биатлонисты бегали штрафные круги не по числу промахов, а пока мишень их не простит, то все соревнования по биатлону заканчивались бы летом, когда снег растает и в них не было бы победителей. Ошибся, пробежал штрафной круг, сиречь проделал работу над ошибкой, и дальше, на дистанцию, труба зовет.
Третье. Я мысленно освободилась от матери. Выжала из нее всё, чего она забрала у нас в то время, когда отбирать у детей было преступно. Вот этими слабыми пятилетними ручонками мысленно сдавила ее, выжала всё, и отбросила пустую оболочку. Вернула себе свое. Свою украденную младенческую безмятежность. Вернулась в ту точку своего бытия, в которой ничего плохого еще не случилось. И свернула из нее - с навязанного - на свой собственный, свой уникальный, свой свободный путь.
Это называется сепарация, и в отличие от бегства - она имеет обыкновение заканчиваться успешно. Ну, да, пусть в 49, пусть не в 16, но я ее прошла.
И последнее.
Пройдя сепарацию, я избавилась от прошлого. От старых, накопленных и сгнивших долгов. Да, я чего-то не сделала в своей жизни. Не убрала игрушки. Бросила детей.
Но это было так давно...
Каким образом неубранные игрушки, вот сами по себе, а не память о них, сейчас влияют на мою жизнь? Да никаким.
Вот и нафиг с пляжа. Я вычистила всю эту гниль из души, вязкую, страшную, но бессильную гниль. Просто собрала всю эту многолетнюю грязь и сожгла, облив ракетным топливом.
И знаете что? Освободилось куча места, сил, времени и ресурсов для настоящих долгов. Для новых свежих, розовеньких, толстощеких и главное - здоровых, актуальных долгов. Для добровольных долгов. В жизни единственно только эта добровольность - опора и защита, и платформа, и небеса, и надежда, и свобода. Я расширила свою зону ответственности с нуля до приемлемого. Мне нравится отвечать. Я люблю свои долги. Люблю настолько, что никогда в ущерб им не возьму на себя чужие.
Кто я такая, чтобы лишать кого-то счастья стать настолько же свободным?