По признанию многих критиков, «Банши Инишерина» (The Banshees of Inisherin, реж. Мартин МакДонах, 2022) - один из лучших фильмов 2022 года. Награды в Венеции за лучший сценарий (МакДонах) и за лучшую мужскую роль (Фаррелл). Выдвигался на Оскар-2023 в девяти номинациях, но ни в одной не выиграл.
Для меня этот фильм пополнил ряд таких полифонических, глубоких и непрозрачных произведений, которые создаются в наше время и которые, безусловно, достойны того, чтобы их кропотливо и не торопясь рассматривать (не очень нравится слово «разбирать», лучше уж «разбираться»), погружаться в них, вдумываться, вслушиваться и, конечно, говорить о них, выделяя из огромного потока.
Притча в национальных декорациях
Мартин МакДонах до того, как пришёл в кинематограф, получил всемирную известность как драматург, и в контексте его творчества фильм «Банши Инишерина» делает возврат к пьесам, написанным в конце 1990-х – начале 2000-х, действие которых происходило на Аранских островах, принадлежащих Ирландии и лежащих к западу от «материка». Здесь когда-то нашли прибежище ранние христиане, спасавшиеся после крушения Рима от варваров и прочих превратностей судьбы, а сейчас это редкое место, где говорят на ирландском языке.
В трилогию об Аранских островах входили пьесы «Калека с острова Инишмаан», «Лейтенант с острова Инишмор» и «Призраки (банши) с острова Инишер» («иниш» и означает остров то ли на ирландском, то ли на каком-то его диалекте). Только последняя пьеса не нравилась автору и не была опубликована, и вот спустя двадцать лет МакДонах взял для фильма её название, изменив реальный Инишер на выдуманный Инишерин. А банши – это в ирландском фольклоре кто-то вроде ведьм или призраков, предвещающих смерть.
То есть мы сразу, начиная с названия (семантически непонятного, но фонетически завораживающего), попадаем в мир, или даже точнее междумирие, лишённое исторической и социальной конкретности, обращённое лицом к мифу, как сами Аранские острова обращены к Атлантике. На богом забытом острове жизнь словно остановилась и не менялась на протяжении веков. Единственное, что напоминает о ходе реальной истории, – слухи о гражданской войне на материке, что как будто бы отсылает нас к 20-м годам XX века, но время нигде в фильме не обозначено, да и сама эта война не видна, происходит где-то далеко и предстаёт здесь не историческим, а архетипическим событием, отражаясь в главном сюжетном конфликте – ссоре двух старинных друзей.
Друзей в кино играют друзья в жизни – Колин Фаррелл и Брендан Глисон, любимые актёры МакДонаха, сыгравшие в первом его полнометражном фильме – «Залечь на дно в Брюгге» (2008), и это тоже возвращение, в котором линия времени замыкается в круг. А ещё Глисон сам написал ту композицию для скрипки, которую его герой исполняет в фильме, а ещё все они ирландцы, и ирландская, но вненациональная и вневременная история оказывается настолько же личной, насколько символической и универсальной, ведь смерть, дружба, любовь – это не самопонятные вещи, а символы, знаки, с помощью которых мы говорим о чём-то предельно важном для нас.
Уже понятно, что по сравнению с предыдущими фильмами МакДонаха (об одном из них, «Три билборда на границе Эббинга, Миссури» (2017), в блоге уже был разговор) «Банши Инишерина» в ещё большей степени уходит в притчу.
(внимание: дальше в тексте возможны спойлеры)
Смерть и дружба
Традиционные символы немного смещаются, но узнаваемы: Смерть (она же банши, она же миссис Маккормик) — привычный образ старухи в чёрном, но она не забирает с собой, а только предвещает, только старается «быть точной», и вообще любит поболтать у очага, покуривая трубку, но кому же охота узнавать о смерти или болтать с ней и о ней, о смерти, и герои прячутся от неё за каменной оградой (наивно, глупо, но так уж мы поступаем, и это один из примеров реализации метафоры в фильме).
Атрибут Смерти — коса, а у миссис Маккормик в конце фильма в руках что-то вроде багра, палка с крюком. И это верно — банши Инишерина не убивает, а лишь предчувствует и фиксирует смерть. В самом начале эту палку находит местный деревенский дурачок, Доминик, размышляя, для чего она вообще может быть нужна, а впоследствии этой палкой миссис Маккормик подтягивает к берегу тело утопившегося Доминика, принцип чеховского ружья в действии.
Тема смерти возникает практически одновременно с темой дружбы и с ней переплетается. Во-первых, решение Колма прекратить дружбу вызвано его же мыслями о перспективе своей смерти, о необходимости отказаться от обременительного общения со скучным товарищем, чтобы иметь время для чего-то другого, что можно противопоставить смерти. Во-вторых, дружба Падрайка и Колма тоже, по сути, умерла (и это первая смерть в фильме). Внезапно, как это бывает, без всякого предупреждения и причинно-следственной связи («Вы поругались? Да не ругались мы!»). Как это возможно? Вчера ещё шли вместе в бар пропустить по пинте пива, а сегодня уже нет. И в промежутке между вчера и сегодня ничего не случилось такого, что с неизбежностью повлекло разрыв. Герой Фаррелла до последнего не хочет верить в то, что произошло, преследует бывшего друга, требует объяснений. И тогда Колм грозит отрезать себе пальцы на руке (и исполняет угрозу). Это ещё одна реализация метафоры: отрезать друга, близкого человека, ставшего частью тебя, отрезать свою прошлую жизнь — то же, что отрезать часть себя, свою плоть.
Здесь появляется ещё один мотив — столкновение эгоизма и долга (понятия, которыми мы тоже постоянно орудуем как чем-то само собой разумеющимся). Эгоистично ли поступает Колм, отталкивая друга ради чего-то более значимого для него в жизни? Эгоистично ли поступает Падрайк, не отпуская Колма, требуя, домогаясь возвращения дружбы, возвращения привычного и понятного образа жизни? Эгоистично ли поступила Шивон, уезжая от брата на материк?
Что такое хорошо и что такое плохо?
Важный момент: в фильме, кажется, эти слова не звучат ни разу – «эгоистичный», «эгоизм», «долг», «должен». И уж тем более, разумеется, нет «манипуляций», «абьюза» и прочей «токсичности». Вместо этого используются совсем простые, звучащие по-детски слова – нравиться (like), хороший (nice или good). «Может, просто ты ему больше не нравишься», – говорит сестра Падрайку. «Ты просто мне больше не нравишься», – подтверждает это сам Колм. «Знаешь, каким ты был?» – возмущается Падрайк, – «Хорошим! (nice)» «А теперь, знаешь, каким ты стал? Нехорошим! (not nice)».
Здесь комический эффект возникает из-за того, что взрослые люди, выясняя отношения, предъявляя друг другу требования морального характера, используют детские слова. Но за этим комизмом и простыми словами кроется та проблема, что мы не можем обосновать, почему что-то хорошо, а что-то плохо. Никакого внешнего обоснования нет, но при этом есть уверенность, что то, что хорошо, оно для всех хорошо. И вся эта убеждённость, всё возмущение вкладывается в такие элементарные, «базовые» слова, как «nice» или «not nice».
– Ты не можешь просто взять и перестать дружить с человеком, – заявляет Колму Шивон.
– Почему не могу?
– Потому что это некрасиво (it isn’t nice).
Одиночество и скука (и рыба ещё эта)
Вообще диалоги Шивон и Колма (а их несколько в фильме) – это разговор двух людей, которым одиноко на этом несчастном острове, потерянном во времени и пространстве.
– Просто в моей жизни больше нет места скуке, – говорит Колм. (А скучный (dull) друг Падрайк, добавим мы, – часть этой большой, всё заволакивающей скуки.)
– Но ты живёшь на острове у побережья Ирландии, Колм. На что, чёрт возьми, ты надеешься?
– На покой, немного покоя в сердце, вот и всё. Ты можешь это понять, да ведь?
Шивон не отвечает, но понимает, конечно. Она сама спрашивает брата, не бывает ли тому одиноко, и этот вопрос звучит как признание. Забавна реакция Падрайка: «Что? Одиноко? Да что с вами со всеми!» В его словаре нет этого слова, потому что нет этого чувства. Но в конце фильма, когда умирает любимая ослица, когда уезжает сестра, когда он понимает наконец, что дружба с Колмом навсегда закончилась, – вот тогда это чувство к нему приходит. И это будет тот момент, когда слова ещё нет, оно не произнесено им, но чувство уже есть.
А Шивон… Недаром Колм видит в ней какое-то своё отражение. Только он уже слишком стар, чтобы сбежать с острова, начать другую (более осмысленную?) жизнь, а у неё ещё может получиться. Хорошо выстроено, как разговоры с Колмом, а они совсем короткие, проходящие по одному сценарию: Шивон прибегает к нему возмущённая, с упрёками, защищая брата, а Колм спокойно и печально говорит ей про себя и про неё, – как именно эти разговоры постепенно пробуждают в ней желание что-то изменить, выйти из автоматизма существования.
И важно, что это не социально-бытовая тема, это не про проблемы провинциальной жизни. Это про то, о чём в известном меме с женщиной и рыбой: «Я будто не свою жизнь живу».
Искусство и доброта
Колм говорит, что у него нет времени на бесцельную болтовню (aimless chatting), Падрайк возражает: «не на бесцельную, а на хорошую, нормальную болтовню (good, normal chatting)». Понятие «цели, результата» сталкивается с понятием «хорошего», которое не имеет ни цели, ни результата. Эта тема продолжится их спором в пабе, когда Колм будет утверждать, что доброта, «хорошесть» (niceness) недолговечна, в отличие от искусства.
«Кого мы помним за то, что он был хорошим в 17 веке?» – говорит Колм. Никого, соглашаемся мы с ним. Но означает ли это, что быть хорошим ничего не стоит? Означает ли это, что значимо только то, что остаётся в памяти? Мы могли бы подсказать Падрайку какие-то аргументы, например, о том, что в памяти остаются и люди, совершившие самые ужасные вещи. Мы могли бы спросить Колма, так ли он уверен, что его мелодия останется в веках? Ведь если честно, то вряд ли.
Но Падрайк своими другими, наивными и смешными возражениями тоже ставит встречные вопросы, пусть и не в формате философской дискуссии. По этому эпизоду, кстати, видно, что сказать про чёрный юмор МакДонаха значит ничего не объяснить. Его ирония, далеко не только и не столько чёрная, нужна для того, чтобы не дай бог не скатиться в морализаторство, в идеологию, в идейность, в месседж, даже просто в хоть сколько-нибудь устойчивое утверждение о мире. Поэтому как только что-либо утверждается, тут же наносится иронический контрудар. Это фирменное макдонаховское.
Есть ли дело Богу до карликовых осликов?
А если про хорошесть, то можно вспомнить одного парня, который не делал ничего особенного, кроме того, что был хорошим и других учил быть такими же. Да, ещё «повисел на кресте», как в песне «Наутилуса». Христианские мотивы в фильме присутствуют в двух плоскостях. Одна плоскость – внешняя, связанная с тем, что на острове есть церковь и священник (откровенно гротескная фигура, как и полицейский), и жители соблюдают эту внешнюю религиозность, и даже Колм раз в пару месяцев ходит исповедоваться. Дважды мы видим в фильме его исповедь: первая оборачивается фарсом, а на второй он действительно признаётся в том, что его тяготит. Оказывается, вовсе не то, что принято считать грехами.
– Думаешь, Богу есть дело до карликовых осликов? – возмущается священник.
– Боюсь, что нет. И боюсь, что отсюда всё и пошло не так.
И это уже другая сторона веры, отношения к Богу, разговора с ним на своём доморощенном языке, а не на языке ритуалов и Священного Писания.
Животные – важная часть фильма. Падрайк, которого считают недалёким и скучным, живёт какой-то первозданной жизнью, очень близкой к природе. Жизнью, напоминающей своей бедностью, простотой и при этом радостью евангельскую атмосферу или жизнь ранних христиан, или францисканцев. Самое близкое существо для Падрайка не Колм и даже не сестра Шивон, а карликовая ослица Дженни. То, как Падрайк делит свой дом с домашним скотом, сразу напоминает картины на Рождественские сюжеты, где осёл и вол часто присутствуют рядом с Младенцем Иисусом.
Эту символику обычно трактуют как то, что даже невежественные существа могут быть просветлены словом Божьим. А можно сказать, что животные оказываются ближайшими возле Христа, раньше людей тянущимися к Нему. Они сами – часть мира и часть Бога, неразделённая с ним, а человек, он уже изгнан из рая, он уже отделён и стремится восстановить утраченную связь (латинское religo и означает «воссоединяю, вновь связываю», а русское вера, кстати, тоже близко по внутреннему смыслу: оно восходит древнеиндоевропейскому корню со значением “вить” и родственно санскритскому слову varatra – “верёвка, канат”).
Вот таким невежественным, глуповатым, но добрым и хорошим предстаёт Падрайк в начале истории. И он проходит своё «изгнание из рая», становясь в каком-то смысле человеком, уже не таким хорошим, как раньше, но осознавшим себя. Только если Колм и Шивон как люди более интеллектуального склада осознают себя, «пробуждаются» скорее от рефлексии, то Падрайка из потока бессознательной жизни выводят внешние удары судьбы и страдание.
В трактовке Колма это Бог забыл про осликов, и с этого момента всё пошло не так. Старая тема обвинения Бога и тема теодицеи, оправдания Бога. Но не Бог, конечно, а мы сами забыли. Статуя Богоматери стоит у развилки дорог на Инишерине, но путь, как и во все времена, выбирают сами люди.
Если вам понравился текст, вы можете помочь в развитии канала, поставив свой лайк и подписавшись. Это, правда, ценно и мотивирует автора. Комментарии приветствуются, как и доброжелательный тон общения.
Можете подписаться также на телеграм-канал автора.
Что ещё интересного в этом блоге: