СКАЗОЧНАЯ ПОВЕСТЬ
НАЧАЛО ЗДЕСЬ
ГЛАВА 16. КАРЬЕРНЫЙ ВЗЛЕТ
Верховный правитель России — не такая уж и лакомая должность. Расстрельная, если начистоту. Альтернативы приветствовались, причем любые. А должность картографа да еще при самой Анечке...
— Мне страшно повезло, — сказал адмирал. Они валялись в постели и откровенно бездельничали. Просто валялись — и все. За окнами бездельничал зимний день — беспечно искрился снегом, никуда не спешил, ни от кого не удирал.
— Как хорошо, когда ни от кого не надо удирать, — сказал адмирал. — Мы, военные, это особо ценим. А ты, значит, хочешь, чтобы я составил карту? А зачем тебе, собственно, карта?
— На стенку повешу, — ответила Аня. — Вон туда. Видишь — там сейчас луч. И он всегда там будет — просто в разное время. Над моими владениями никогда не зайдет солнце. Ну... когда ты карту нарисуешь.
— А это, действительно, твои владения?
— Милый мой, — Аня приподнялась на локте и отвесила «милому» (не знаю, нужны ли тут кавычки) взгляд, полный царственной ласки, — в наших краях так: у кого самогон — тот царь и бог. В данном случае — царица и богиня.
Адмирал рассмеялся, после чего последовала малосерьезная возня и разнообразные хватания — благо хватать Аню было за что. Потом возня успокоилась, и адмирал с совершенно несвойственной ему ленью в голосе произнес:
– Ну вот сейчас пойду и буду составлять для тебя карту.
– Сейчас мы будем пить кофе, – так же лениво ответила Аня. – День же.
– А разве карты не днем составляют?
– Не знаю. Наверно. Но эту надо – ночью.
– Отчего ж так?
– Но покойники ведь по ночам бродят.
Банальные мурашки пробежали у адмирала по спине при этих словах.
– А при чем тут покойники, Аня?
Аня посмотрела на него с веселой, умиротворяющей улыбкой:
– Ты видишь, милый, я не особо разбираюсь в картографии, но мне кажется, на карте должны быть отображены особые, характерные черты местности. А все характерное происходит у нас по ночам.
– Но ведь не покойники же бродят?
Аня беззаботно махнула рукой.
– А, да кто их там знает, кто там бродит. Разберешься. А пока давай кофе пить.
Она вскочила с кровати и подбежала к неприступному на вид дубовому сундуку, окованному железом.
– Тут у меня халаты хранятся. Тебе ж для кофе халат нужен.
Она задумалась, подняв крышку.
– На морскую тему как будто ничего нет. Но вот есть флотское сражение.
– Я всегда полагал, – заметил адмирал, – что флотские сражения – это уже и есть морская тема.
– Но крупнейшее в истории произошло на реке.
И Аня повернулась к нему с чем-то варварски-великолепным в руках. Черный шелк, расшитый золотом, где золотым было все – волны реки, утесы и сосны на утесах и плывущая по реке бесконечная эскадра многоярусных боевых джонок, ощетиненных храбростью – щетинилось все на их палубах: пики, алебарды, натянутые луки, тигриные усы воинов... катапульты готовились швырнуть в противника увесистые горшки с адским варевом... однако в этом уже не было нужды, ибо вражеская эскадра пылала сама по себе, несясь навстречу с попутным ветром. Это были банальные брандеры. Но поскольку их пламя было таким же золотым, как и все остальное, тревожного ощущения не возникало. Скорее, праздничное. Такой золотой праздник попутного ветра.
– Откуда у тебя эта роскошь? – спросил адмирал.
– Господин Ван подарил.
– За что же?
– За разное.
– У тебя тут и господа Ваны водятся?
– А где они не водятся?
– В Москве, например. Туда товарищи Бронштейны господ не пускают.
– Это пока. Китайцы – народ вежливый, приглашения ждать не будут. Ну все, надевай давай.
Адмирал послушно, подойдя к зеркалу, облачился в халат, понаслаждался своим нелепо-торжественным видом... но что-то как-будто изменилось в зеркале. Он обернулся – и как гимназист, как мальчишка какой-нибудь ахнул. Перед ним стояла она.
Все мы слышали пошлости и плоскости на тему, что у каждого мужчины есть своя она. Слышал их и адмирал, но никогда не думал о себе в этом ключе. У кого-то может и есть, а ему не до глупостей. Но та, кто стояла сейчас перед ним, была ему очень хорошо знакома, вот в чем дело. Он и название брига вспомнил – "Арабелла". Чертовски красиво выгибала корпус, чернела снастями на малиновой полосе неба – была готова поднять якорь. А зачем бригу отплывать на закате? Зачем, зачем... ясное дело – контрабанда. Две шлюпки уже загружены полностью – стоя на берегу, он прощается с ней. Как ее звали? Как-то похоже на "Арабелла". Моряк название корабля не забудет... а как ее-то звали?
С порывистостью, которую невозможно подделать, она шагнула ему навстречу. Объятие было долгим. С управлением бригом он бы справился. Но тут волна накрыла бесповоротно.
– Что же это такое? – пробормотал он наконец.
– Не все ли равно? – ответила она. – Счастье есть счастье.
Он слегка отстранил ее от себя, вгляделся в ее лицо.
– Я слышал, это поговорка китайских курильщиков опиума.
Она рассмеялась.
– Тех, кто курят лучшие сорта. И носят дорогие халаты.
ГЛАВА 17. СИМПАТИЧНЫЕ БАНДИТЫ
Есть старинное тамильское стихотворение:
Безначальная дорога,
Смена вечная гостиниц...
Что же, собственного дома
Нет у странницы-души?
"Есть, есть" звучало в душе у адмирала. Знакомо потрескивал огонь в изразцовой печке, расписанной мечтательными синими пастушками, которым не было особого дела до своих овечек. Адмирал провел по плиткам рукой – та самая гладкость. Девушка с именем, похожим на "Арабелла", рассмеялась снова:
– Ты же трогал меня. Каких тебе еще доказательств?
Действительно – адмирал повернулся к столу – хрусталь был хрусталем, розы – розами. Разве что – неправдоподобно свежими. Но как может свежесть быть неправдоподобной? Ведь свежесть — это и есть истина?
Вот так, в этой истинной столовой они пили истинный кофе, болтали чушь, вспоминали истории про каких-то людей... что это были за люди? Бандиты, наверно. Но ужасно милые, симпатичные, очень интересные для них обоих бандиты. Тут кому что, как говорится.
А завтрак плавно перешел в обед, открывались бутылки... но зимние дни коротки. Начинало смеркаться. И картографию никто не отменял.
ГЛАВА 18. ПРИВЕТ ОТ ВОРОНОГО
Что произошло, когда адмирал снял роскошный халат? Да ничего особенного. Аня была снова Аней, Анин дом снова был Аниным домом. Хотя... что-то в ней все-таки есть, теперь это стало понятно. И в мире что-то есть... надо это обдумать... на досуге.
– Тебе что-нибудь понадобится? – спросила Аня. – Не знаю... теодолит какой-нибудь?
– Да нет, память у меня хорошая. – (Арабелла? Изабелла? – могла бы быть еще лучше). – Пройдусь, огляжусь.
– Зачем же пешком ходить? Поедешь. Я тебе коня дам.
Одевшись, они вышли на крыльцо, и тут произошло вот что. Первое, что понял адмирал – снег блестит остро! И так и надо – остроты ему всегда не хватало, как-то все было притуплено, чуть-чуть либерально, чуть-чуть православно, без этих звезд, всаживающих стрелы блеска, без снега, отвечающего стрелой на стрелу. Но главной была луна. Яснейшая. Как зеркало. Знакомое. Эрлик-хана. "Но как же мне может быть знакомо зеркало Эрлик-хана?" "А так, что знакомо оно всем". А кто это поймет, тут же и окажется по ту сторону зеркала. На луне, то есть. А с луны можно наблюдать спокойно, отстраненно. И вот какие вещи на земле происходят.
Странный конюх (голова у него почему-то кабанья) подводит под уздцы к крыльцу дома вороного коня. Конь смотрит так, как все лошади смотрят – как будто что-то дикое задумал, несусветное. Некто – судя по выправке военный, возможно, адмирал – молодцевато вскакивает в седло. Конь ржет – гулко, грозно доносится его ржание до луны. Помчались!
С сопки на сопку – это и на луне захватывает. Мимо белых от инея лиственниц, – бесстыжие девки в одних сорочках, ошалевшие от лунного света, – мимо степенных барынь-елей, прячущих под тяжким зеленым бархатом все ту же блудливость, – какая тут может быть картография? Сопки как ликующая толпа – все одинаковы!
Однако лунный адмирал головы не теряет – все отмечает, все в памяти записывает. Как земные астрономы лунные моря картографировали, так же тщательно картографирует лунный адмирал земные сопки. Только вот... погоди-ка. Что это там?
Вылетев на поляну, придержал земной адмирал вороного. Странная поляна. Написано на снегу уставным шрифтом: "Здесь лежат человеческие кости. Но под снегом их не видно". Что делать с этим сообщением? На земле, может быть, и долго решался бы этот вопрос. Но на луне счастливые мысли приходят быстро. "Не видно и не видно. Черт с ними!" И земной адмирал лунного как будто услышал. Снова пускает вороного вскачь. Тот ржет довольный – нечего из-за всякой ерунды останавливаться!
Но надпись, точно, цепляться за тебя не будет. А вот как быть, когда дорогу тебе переходят? Очень своеобразная процессия. Семья, похоже. Муж, жена и три дочки – малая малой меньше. Одеты в тряпье, босые — неужели мороз им нипочем? Конечно, нипочем — голов-то на плечах у семьи нету. Головы свои они тащат, держа за волосы, за собой, по снегу. Первое впечатление: просто ужас. Но должно же быть и объяснение? Есть и объяснение. Как будто голос произносит — скорбно, лаконично. Порубили семью казаки барона. Но зачем, зачем? Шашки проверяли — хорошо ли наточены? Хорошо, кто бы сомневался... вот только вопрос — нужно ли с таким бароном связываться? Придержал коня земной адмирал, процессию пропускает... еще немного и фуражку перед ней снимет. Но на луне к поспешным выводам не склонны. На луне детали отмечают. Все хорошо (в смысле — все плохо), но... зарубленная семья как-то очень небрежно волочит за собой свои вроде как собственные головы. Как актеры — давно опостылевший реквизит. Слишком часто игралась пьеса? Лунная публика не убеждена — и тут же и на земле пропадает желание снимать фуражку. Фарс, водевиль — в галоп, вороной! А тот и рад — рванул как будто нет никакой процессии прямо по курсу. А ее и вправду нет.
Но одно дело — нежить. Другое дело — башни. Скачет земной адмирал, и встают у него на пути черные башни. Плотный такой частокол. Присмотреться к ним — так и не башни это вовсе, а гигантские матросские клеши. Чудовищные раструбы твердо упираются в землю. Не сдвинуть! А если сильно-сильно голову задрать, так и самих матросов можно увидеть. Бескозырки с гордой надписью «Лев» небеса подпирают. Непоколебимой волей налиты кулаки. Если разожмется такой кулак в ладонь, без труда на ней поместится конь со всадником... не лучше ли назад повернуть? Ведь даже пули барона оказались против этих матросов бессильны. Ехали товарищи матросы с Балтики к Тихому океану — пламенные приветы передавать и революционный пыл кочегарить. Сами так пылали по пути, что не перепроверили — а в чьих руках станция Даурия? Устаревшими данными пользовались. Вот и придержали их казаки, и барону доложили. «Что с ними делать прикажете?» Барон плечами пожал: «Расстрелять». Казакам дважды повторять не надо — отвели они товарищей матросов в сопки, винтовки вскинули... а матросы вдруг как грянут «Интернационал»! Винтовки-то у казаков из рук и попадали... вернее, попадали все-таки матросы. Но тут же воскресли в народной памяти. А потом стали в народной памяти расти — пока не выросли до исполинских размеров. С народной памятью ведь не поспоришь? И там, на луне, конечно, тоже? Ну почему сразу «конечно»? С луны ведь земные гиганты — не такие уж и значимые фигуры. Более того. Ведется на луне архив, куда все-все записывается. И можно узнать из этого архива, что не было в Российском императорском флоте корабля с названием «Лев». Может, только потом в честь Льва Давидовича кого-то переименовали... но тогда вопрос: а в памяти какого народа стали эти исполины расти? Смешной вопрос на луне, смешной и на земле... смешной и для вороного. Он и не стал ждать конца всех этих филологических изысканий... сам по себе ломанул вперед, и как старое тряпье опали гигантские матросы.
Но одно дело — призраки. Пусть и гигантские. А другое дело — вполне материальный гранит. Можно, конечно, о гранит биться. Но даже вороной понимает что дело это — неблагодарное. И сам по себе тормозит перед чудовищным гранитным монументом, перекрывшим лощину между двумя сопками. Двадцать скорбящих бандуристов. Все скорбят в разных позах, ни одна не повторяется. У кого-то еще хватает сил тихонько перебирать гранитные струны, кто-то удрученно свесил на бандуру гранитные усы, а кто и вообще рухнул на бандуру гранитной головой с гранитным чубом. И снова рука земного адмирала тянется к фуражке — как не снять ее перед столь великим горем? Однако что же все-таки произошло, в память чего монумент воздвигнут? И снова как будто скорбный голос звучит: возвращался из Благовещенска, из царской ссылки, профессор Похылыласькалына, величайший знаток украинской истории. Возвращался на ридну Украину, и с нетерпением ждала Украина умнейшего из своих сыновей. Только вот беда — путь на Украину ну никак не мог обогнуть станцию Даурия. А в Даурии — казаки, народ любознательный — приглянулся им профессор, сняли они его с поезда. Доложили барону. «Он профессор чего?» уточнил барон. «Украинской истории, говорит». «Всыпьте ему двадцать ташуров и отправьте назад, в Благовещенск. Нечего профессорам глупостями заниматься». Приказано — сделано. У казаков — рука легкая! Отлежался профессор в Благовещенске (двух неделек хватило) и встал — как огурчик! Помолодел даже. Вот только возникло у него почему-то стойкое отвращение к украинской истории. И даже какое-то сомнение, что ли, в самом ее существовании... что дальше произошло с профессором Похылыласькалыной — неизвестно. Фамилия эта точно нигде больше не упоминалась. Поговаривали, что главный в Калифорнии специалист по стрижке пуделей Арнольдо Роландо прибыл в Калифорнию непосредственно из Благовещенска — но есть ли тут связь с нашей историей, мы не знаем. Зато знаем, что по Украине после этого ужасного злодеяния барона пошел стон. А стоны на Украине всегда не просто так. Стоны на Украине ищут во что бы такое вещественное, осязаемое вылиться. В сбор средств на монумент, например. Двадцать скорбящих бандуристов. По бандуристу на ташур. А? Размашисто? Размашистый пидгэтьман Гопгопчэнко и сбор средств возглавил, и козацкой люлькой поклялся монумент прямо на станции Даурия воздвигнуть. Когда он походом до нее дойдет. Тревожно! А вы, когда вам тревожно, на луну посмотрите. Успокаивает. Там на луне знают, почему не так уж страшен поход пидгэтьмана Гопгопчэнко. Вернее, почему этот поход и вовсе не состоится. Дело в том, что некоторое время назад пидгэтьман Гопгопчэнко на глазах у многочисленных украинцев бесследно растворился в воздухе. Ну так и черт с ним? Но, видите ли, вместе с ним растворились и собранные им средства (за которыми как раз эти самые украинцы и пришли). А против такого никакой гранит не устоит. Превратится в подтаявшее шоколадное мороженое. В лужицу мороженого. В ничто.
И вот что еще произошло во время волшебного преображения могучего гранита. Как-то вдруг выяснилось, что лунный адмирал и земной адмирал – это, в сущности, одна и та же персона (удивлены? не ожидали?) Мудрые книги на эту тему написаны, а некоторые и без книг до этого доходят. Вот как наш герой. Скакал, скакал на вороном и вдруг дошло. Что же он стал, спросите, после этого интересного понимания делать? А ничего. Продолжил скачку. Только всякой чепухи больше на пути ему не попадалось. А были только сопки, ели да лиственницы. И лунный свет.
Изучили они с вороным как следует местность и вернулись к Ане.
– Вот, Анечка, – сказал адмирал, – могу теперь уже для тебя карту составить.
– А ничего не встречал по пути... необычного? – спросила Аня.
– Ничего стоящего упоминания.
Аня улыбнулась довольная.
– Ну, теперь можно и с бароном встречаться.
ПРОДОЛЖЕНИЕ