… одних книг мало: надо ещё уменье пользоваться ими… Вот это уменье и есть то самое, что будет хитрее всяких книг, а в книгах о нем ничего не написано… Этому, Фома, надо учиться от самой жизни. Книга — она вещь мёртвая, ее как хочешь бери, рви, ломай — она не закричит… А жизнь, чуть ты по ней неверно шагнул, неправильно место в ней себе занял, — тысячью голосов заорет на тебя, да еще и ударит, с ног собьет. (М. Горький, из книги «Фома Гордеев»)
~~~~
До Нового года приезжать в родную деревню Мансур не планировал. Но то ли оттого, что Фарит ездил домой каждые две недели, то ли потому, что к Сергею часто приезжал отец, в ноябре Мансур затосковал по родине. Он и сам этого вначале не понял, но вдруг поймал себя на мысли, что просыпается с мыслью о Яхшеево. Шёл ли на улице дождь, подмораживало ли землю первым крепким морозцем, он представлял, как это происходит в селе. Наверняка от ночного морозца берёзы по утрам стоят красивые, с тонкими веточками, которые сковал мороз. И издалека деревья похожи на девушек, вмиг покрасивших волосы в модный блонд, или на седых старух, снявших платок.
А однажды под утро он явно услышал запах маминых пирогов. Даже глаза открывать не хотелось, до того сладким был сон. Но услышав громкое, сказанное с татарским акцентом:
— Эх, лежебока, вставай! — всё же разлепил веки.
Оказалось, то Фарит вернулся, и привёз домашних пирогов, которые разложил на столе. Игнат и Серёга уже встали, и только он продолжал спать, думая, что ему снится мамина стряпня. Свет в комнате не включали, довольствуясь освещением из окна. Был почти декабрь и в семь утра, было темно, хотелось доспать, но аромат домашней выпечки вытащил ребят из постелей. Фарит часто возвращался из родного дома только в понедельник утром, успев закинуть сумки в комнаты, переодеться и попить с дороги чаю. Он приносил с собой не только запах домашней еды, но и воспоминание о домашнем уюте.
— У бабая поминки были, — пояснил он. — Вот мама и положила с собой пирогов. Тут весь этаж накормить хватит.
— Ну вот ещё кормить весь этаж! — хохотнул Игнат. — Да нам самим здесь на два зуба. Вот увидишь, к вечеру от твоих пирогов и крошки не останется. Гляди, как Марс уплетает, будто в последний раз на сабантуй ел. Он и лекции пропустит, ради пирогов.
— Угу, — только и ответил Мансур.
Его запасы домашней еды давно иссякли. У отца то и дело ломалась машина и приехать он не мог. Об этом Мансур узнавал из редких писем от мамы, и столь же редких телефонных переговоров. Небольших денежных переводов хватало, чтобы купить самое необходимое и оплатить проезд. Иногда он ловил себя на мысли, что злится на родителей за скромное содержание. Тут же отдёргивал себя: у них, помимо него ещё двое детей, хозяйство, они дают всё, что могут. И при любом удобном случае передавали ему сетку с продуктами: овощи, соленья, тушёнка в банках.
С приближением Нового года тоска по дому становилась невыносимее, и парень злился на того, кто поставил зачёт тридцатого декабря, а следующий только третьего января. Ну, поставили бы раньше, отпустили бы студентов. Жалко им, что ли, нескольких дней?
А так пришлось встречать Новый год в общежитии. Серёгу, конечно же забрал отец. Фарит уехал в родное село, сразу после зачёта, он даже в комнату не заходил — зачётку в карман и на автовокзал.
Радовало, что Игнат остаётся тоже. Он, казалось, вовсе не скучает по дому, почти не рассказывает о своих, не вспоминает. Обо всём у него получалось говорить легко, с юмором. Вот и сейчас, пока Мансур злится на составителей расписания, а он шутит:
— Ну что, Марсик, наконец-то эти два скучных типа покидают нас? Уж мы с тобой устроим здесь кураж, а все эти электро цепи, колебания оставим в старом году.
Мансур подхватывает шутку и на душе становится легче. Какой Игнат всё-таки хороший — всегда найдёт нужные слова и поддержит. Здорово, что всё-таки он остаётся, а не молчаливый Фарит, и не Серёга.
Студентов в общежитии осталось совсем немного, в основном первокурсники. Те, старшекурсники, кто не уехал домой, разбрелись по казанским друзьям-родственникам.
— Димон позвал меня встречать Новый год, — сообщил Игнат.
Мансур замер: неужели и Игнат уйдёт?
— А ты?
— Ну вот ещё встречать с его родаками! Скукота смертная. Разве что пузо можно набить оливьешками да селёдками. А в остальном никаких плюсов. Я уж лучше тут покуражусь.
— А ты домой хочешь?
Игнат задумался и ответил не сразу.
— Не-а, не хочу. Что я там не видел? Батя опять напьётся самогонки, пойдёт по деревне сугробы собирать. Мать будет за ним ходить, уговаривать: Ванечка, Ванечка, пойдём домой — Игнат пропищал, изображая мать. И решительно добавил, словно убеждая самого себя. — Нет, не хочу.
— Не знал, что у тебя отец пьёт, — заметил Мансур.
— Да там все пьют! Что там ещё делать остаётся?
Мансур пожал плечами, у них в Яхшеево «все» не пили.
— Нет, в этом болоте жить невозможно. Там же одна половина бухает, вторая её уговаривает не пить. Не, Марс, я так жить не хочу. Вообще, на мой взгляд, деревня — это худшее, что может со мной произойти. Я с таким трудом вырвался оттуда не для того, чтобы теперь возвращаться. Ты посмотри на нашего Фаритку. Ну ведь колхозник колхозником. Какая у него цель в жизни? Получить диплом и вернуться в родную деревню, проверять счётчики и подключать щитки? Потом он женится на такой же колхознице, родятся у него такие же смуглые дети, а он отрастит живот и всю жизнь проработает электриком в местном колхозе. Ничего не изменится в этой цепочке. И его дети продолжат делать то же самое. Нет, брат, такая жизнь точно не для меня. У меня на эту жизнь большие планы!
Мансур слушал друга, затаив дыхание. Что-то взрослое было в его словах. Сам Мансур о планах на жизнь пока не думал. Единственное, в чём был уверен — жить он хочет в Казани. А вот так серьёзно и глубоко, как Игнат, не задумывался. А друг продолжал:
— Все деньги в городах, понимаешь? Нет в деревне ничего, ни денег, ни перспектив. Они, как придаток к городу. Кормятся остатками города. Вот скажи, кому там жить хорошо? Только тем, кто смог устроиться на тёплое местечко. Да только таких мест в деревне по пальцам пересчитать можно, и они уже давно распределены. Для таких, как наш Серёжа. Будь ты в тысячу раз умнее, а всё равно нормальная должность достанется ему. В городе всегда можно найти тёплое местечко. Главное — не зевать.
Мансур внимательно слушал рассуждения друга. И почему он сам никогда об этом не задумывался? А ведь Игнат прав! Он мысленно вспомнил односельчан — зажиточные только те, кто близко к деньгам, к власти. Остальные живут от зарплаты до зарплаты, и кормятся тем, что в огороде вырастили. Ночью он вспоминал этот разговор и соглашался с другом: всё правильно, так оно и есть. Он даже мысленно разделил людей на некие касты: где есть место таким, как Фарит — трудягам, но людям недалёким. А есть место и таким, как Сергей Григорьев — выезжающих за счёт папочек. А есть такие, как он и Игнат — всего добивающиеся сами. Чего он добился к восемнадцати годам, пока ответить не мог. Разве что в университет поступил и, как мечтал, живёт в городе. А это не так уж и мало!
Новый год встретили весёлой компанией: студенты со всего этажа собрались на общей кухне. Принесли кто, что смог, скинулись на дешёвый алкоголь. Разве еда имеет значение в молодости? Нет, гораздо важнее веселье, кураж. А этого было достаточно — стены сотрясало от взрывов хохота и громкой музыки. Спать легли под утро.
В обед Мансур проснулся от яркого солнца, заглядывавшего в окна — на улице мороз. Игнат торопливо одевался.
— Ты куда? — морщась от засухи во рту, едва ворочая языком, спросил Мансур.
— К Димону поеду, он звал.
— Ты же не хотел, скучно говорил...
— Да что-то домашней еды захотелось, понимаешь? Холодца там, курочки, салатика... А у него мамка в «Акчарлаке» поваром работает. Наверняка что-то вкусненькое домой приносит. Пока, Марсик. Остаёшься за старшего, не шали тут без меня.
Сам Мансур наелся вкусной домашней еды, только когда в общежитие ручейками стали стекаться студенты. Фарит по обыкновению привёз домашних пирогов, Сергей — магазинных деликатесов. К тому моменту появился и Игнат, несколько дней проживший у одногруппника.
— Скучно им там было без меня, — хохотнул он. — Вот я и веселил их гоп-компанию. Да так веселил, что мамка его отпускать меня не хотела. А какие бутерброды она из ресторана своего принесла, ты бы видел, Марс! И вино там вовсе не дешёвое пойло... — он довольно потёр живот. — Я, считай, с корабля на бал. Фарит, а те с ливером мама твоя пекла? А вижу... Ух и вкусные, так матери и передай! И спасибо ей огромнейшее!
Много ли студенту надо: чтобы было что закинуть в топку, да немного удачи на экзаменах. Сдав первую сессию, Мансур поехал в родное Яхшеево. Только зерно, посеянное Игнатом, дало свои всходы — на всё, что было так дорого сердцу, Мансур смотрел теперь словно прицениваясь, замечал недостатки и убогость родной деревни. Разговаривают так, что сразу понятно — деревенские. И беседы сплошь примитивные. И одеваются слишком ярко, броско, по колхозному, в общем.
Мансур настаивал на том, чтобы его называли Марсом. С младшими это получилось — они всё новое рассматривали, как игру. И имя Марс им понравилось. Правда они тут же связали его с солнечной системой, но Мансуру это было не важно. Друзья в клубе тоже приняли хорошо, стоило ему только несколько раз не откликнуться на имя Мансур. А вот родители и бабушка никак не желали примириться.
— Что ещё за Марс? — хмурился отец. — Ты ещё сникерсом назовись, как в рекламе!
— Эх, улым, — вздыхала бабушка. — Совсем взрослым ты вернулся. Рассуждаешь как городской... Но самое лучшее имя, которое мама с папой дали.
— А мне нравится Марс! — кипятился парень.
Он так скучал по родной деревне, а приехал сюда, и его всё вокруг начало раздражать. И деревенские словечки, и уборная в конце двора, и необходимость ухаживать за скотиной, и носить воду в баню. Во всём он видел убогость. В полупустых прилавках магазинов, в несмешных шутках одноклассников, оставшихся в селе, в бесконечных расспросах, будто в деревне других новостей не было.
Уезжал с облегчением и радостью.
— Мам, этого мало, — сказал он, когда мать протянула деньги.
— Нет больше, улым, — виновато ответила мать. — Продуктов ведь много забираешь, пока тратить-то некуда, а там глядишь, стипендия, и отец зарплату получит. Я тебе сразу пришлю.
— Ладно, спасибо...
На этот раз отец собрался отвезти его до райцентра — там автобусов больше. Был тот редкий случай, когда машина не была сломана.
— Пока, Марс! — махали ему в след братишка с сестрёнкой, стоя у ворот.
Мансур смотрел в морозное окно на укрытые снегом поля, брошенный осенью и заваленный ныне снегом, тюк соломы и думал о том, что возвращаться сюда совсем не хочется. Разве что вот так, ненадолго, повидать родных.
~~~~~~
Продолжение ЗДЕСЬ
