В Болдинскую осень 1833 года одновременно с “Медным всадником” была написана вторая пушкинская петербургская повесть - “Пиковая дама”. Поначалу она была воспринята скорее в ряду “Повестей Белкина”, то есть просто как забавный анекдот о необычном происшествии.
Немного усложнил это восприятие Достоевский, использовав повесть как один из источников для романа “Преступление и наказание”, о котором речь пойдёт позже.
Следующий всплеск интереса к “Пиковой даме” приходится на Серебряный век. Литературная мода того времени во многом повторяла эпоху романтизма: возвращается интерес к необычному, загадочному. Авторы, теперь уже в основном в лирике, снова опираются на петербургский миф.
В 1914 году Владислав Ходасевич пишет статью “Петербургские повести Пушкина”, в которой и закрепляет ныне существующий канон пушкинского Петербурга: “Уединённый домик на Васильевском”, “Домик в Коломне”, “Медный всадник” и “Пиковая дама”.
Возможно, не все слышали о повести “Уединённый домик на Васильевском” (1829). Формально её автором значится Владимир Павлович Титов, но именно этот непушкинский текст и был началом пушкинского Петербурга.
На одном из вечером Пушкин по моде того времени рассказывал страшную историю. Присутствовавшего там молодого литератора Титова история так впечатлила, что он записал её и обратился к Пушкину с просьбой разрешить издание. Тот не только разрешил, но и выступил редактором.
Так вот, уже в "Уединённом домике..." есть зачатки сюжетов будущих петербургских повестей: там тоже есть вдова с дочкой на выданье, в которую влюблён бедный служащий, как в “Медном всаднике”. Но им мешают злые силы, в данном случае - таинственный персонаж под именем Варфоломей. Он охотится за чистой душой девушки, а чтобы отвлечь её жениха, отводит его к какой-то загадочной графине, у которой по ночам странные гости играют в карты на души.
В итоге девушка погибает, а герой сходит с ума. Кончается повесть такой фразой:
«откуда у чертей эта охота вмешиваться в людские дела, когда никто не просит их?»
- настоящий лейтмотив петербургского текста. А теперь вернёмся к “Пиковой даме”.
Заглавие повторяет схему “Медного всадника”: обе повести названы не именем главных героев, а именами их противников. И не просто самого Петра или Графини, но их посмертных двойников. И они же, эти двойники, - олицетворение в тексте инфернальных сил петербургского пространства.
Хоть на первый взгляд Германн и Евгений не очень похожи, но общая ситуация совпадает: фантастическое происшествие из жизни самого посредственного петербуржца, которое обернулось разрушением его надежд и сумасшествием.
Итак, что мы знаем о главном герое. Он - сын обрусевшего немца. Вообще иностранцы, в особенности немцы, - обязательные жители петербургского пространства. Там их и статистически было всегда больше, что утверждало жителей других городов в мысли о чужеродности столицы. А ещё немцев, да и любых иностранцев, традиционно подозревали в колдовстве.
У Германна, как и у Евгения, есть чёткая цель:
“твёрдо убежден в необходимости упрочить свою независимость”.
Но Евгений хотел тихой семейной жизни, что для петербургского пространства нетипично. Его представление о карьерном росте на этом заканчивалось.
А Германн для этого города персонаж более привычный: независимость для него означала богатство. Евгений дичился знатных, а Германн стремится к этому обществу.
Сам он явно беден: жилище его названо “смиренным уголком”. В черновой версии он жил в Коломне, как и Евгений. Потомок древнего боярского рода Евгений и сын обрусевшего немца без чина уравнены.
Стремясь к независимости, он на самом деле попал в полную зависимость от своей идеи. Германн начинает ряд героев петербургского текста, которых “съела идея” (по определению из “Бесов”). Идея для таких персонажей становится манией, разрастается настолько, что заслоняет собой реальность и ведёт их к гибели или сумасшествию.
Эта склонность всегда жила в нём, но толчком к патологическому процессу стала история о трёх картах, рассказанная Томским после игры.
Тема карточной игры была одной из любимых для писателей-романтиков. Для них она ассоциировалась с испытанием судьбы, возможностью соприкоснуться с чем-то потусторонним. Они не верили в случайность. Желающим узнать подробности рекомендую пьесу Лермонтова “Маскарад”.
Что ни толкуй Волтер или Декарт -
Мир для меня - колода карт,
Жизнь-банк; рок мечет, я играю,
И правила игры я к людям применяю.
Итак, история Томского спровоцировала Германна. Раньше он боялся рисковать, а теперь появилась надежда, что риска нет, что выигрыш может быть верным. Начинается привычный для петербургского текста сюжет испытания: герою указывают на мнимо лёгкий способ достижения желаемого. Обычно это богатство, карьера, женщины. И если он поддаётся, то чаще всего гибнет.
В статье о “Медном всаднике” мы уже упоминали, что петербургские сюжеты раздваиваются: имеют как реалистическое, так и фантастическое объяснение. Так происходит и здесь. Происходящее далее можно с равной степенью уверенности трактовать как сумасшествие или игру потусторонних сил.
Например, есть любопытная теория о том, что Германн сам себя запрограммировал на три карты ещё до встречи с Графиней. Вот его слова:
расчёт, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот что утроит, усемерит мой капитал и доставит мне покой и независимость!
Здесь уже видны те самые тройка, семёрка и “тус” (на стыке слов "утроит усемерит").
Он бродит по городу и совершенно случайно (или неслучайно, если верить в мистику) оказывается у дома графини (дорогу туда он не знал). Герой воспринимает это как знак судьбы и решает действовать. В качестве инструмента для достижения своей цели он выбирает воспитанницу графини Лизавету. Немного об этой девушке.
До этих пор мы говорили только о мужских персонажах, так как в “Медном всаднике” невеста Евгения осталась за кадром. Здесь же мы встречаем один из вариантов женского петербургского персонажа - честная, но бедная девушка. С одной стороны, она не в самом худшем положении, если сравнивать с другими, но эта устроенность довольно призрачна: она имеет положение, пока жива графиня.
“В свете играла она самую жалкую роль”.
Если жизнь мужчины в петербургском тексте подчинена карьере, то у девушки единственный шанс - замужество. Казалось бы, по демографической статистике они должны быть нарасхват, но для мужчин привычного ей круга женитьба - тоже своего рода карьерный шаг. С её помощью они хотят либо получить богатство, либо связи. Так что после смерти старухи жизнь её была бы незавидной.
Лизавета ждёт своего спасителя - и внезапно появляется молодой офицер, который часами не спускает глаз с её окна, пишет ей пылкие письма и требует немедленного свидания. Она не выдерживает напора и рассказывает ему, как можно незаметно проникнуть в дом графини и где можно спрятаться, чтобы дождаться их приезда.
Дальше вы знаете: Германн дожидается Графиню, и у них происходит жуткая сцена разговора в темноте. Он её умоляет, угрожает, обещает каким-то образом взять на себя её грехи, делает всякие сверхъестественные намёки:
Кто не умеет беречь отцовское наследство, тот все-таки умрет в нищете, несмотря ни на какие демонские усилия.
откройте мне вашу тайну! -- что вам в ней?.. Может быть, она сопряжена с ужасным грехом, с пагубою вечного блаженства, с дьявольским договором…
Фигура Графини в этой сцене действительно пугает. Это совсем не та тираничная, капризная, но активная старуха из предыдущих сцен. Здесь она представляется скорее бездушным механизмом и управляется действием какой-то силы:
Графиня сидела, вся желтая, шевеля отвислыми губами и качаясь направо и налево. В мутных глазах ея изображалось совершенное отсутствие мысли; смотря на нее, можно было бы подумать, что качание страшной старухи происходило не от ее воли, но по действию скрытого гальванизма.
То есть она уже где-то между жизнью и смертью. И в итоге смерть побеждает.
После этого Германн идёт к Лизавете, рассказывает всё и здесь опять нам дана интересная характеристика героя. Но наш рассказ слишком затянулся, поэтому об этом в следующей части совсем скоро.
Ссылка на следующую часть:
Ссылка на предыдущую часть: