- Ты же знаешь, я тысячу раз тебе говорил, ну нет там советской школы, ну нет, нет, и нет... И не предвидится в ближайшее время.
- И что делать?
- Что делать, что делать? Вот я и хочу посоветоваться, с тобой, что делать.
- Ему нужно учиться.
- Знаю.
- В институт поступать.
- Знаю, но это еще только через год.
- Но, начинать готовиться нужно уже сейчас.
- Знаю, но ты и меня пойми. Посол недоволен, мне уже прямым текстом говорят, «плохо мужику жить одному». Да и без них ясно - тяжело одному, очень тяжело, как ты не понимаешь?
- Понимаю.
- Можешь, хотя бы, на месяц приехать?
- А детей, куда я дену?
Как всегда, когда они хотели обсудить что-то важное, они запирались ночью на кухне, и старались говорить шепотом. Но я все слышал, потому что порой их шепот становился все отчетливей и эмоциональней, и главное, потому, что я давно ждал этого разговора. Я знал, что отец не сможет жить всю зиму в Тегеране один, без семьи. Но, а что делать с нами? Ведь школы там нет.
- Костя совсем самостоятельный, он…, - продолжал отец.
- Да уж, самостоятельный, еле-еле в 56 школе учился, чуть не выперли.
- Ты говорила, что сама его решила перевести.
- Конечно же, сама, у нас очень хвалили эту школу, особенно
гуманитарный класс.
- Так вот, пусть учится.
- Ты хочешь оставить его одного?
- Оставить, оставить. Ну да, а что делать то?
Голос моего отца стал совсем громким.
- Ты думаешь, он справится один? Никого же нет, ни бабушек, ни дедушек.
Мама говорила шепотом, но тоже громко.
- Ты мне это говорила уже раз 100, ну скажи еще раз, может быть появится у нас бабушка какая-нибудь завалящая! Как будто я сам не знаю, что никого нет.
- Ты еще забываешь о младшем. Не двоих же их тут оставлять.
- Об этом даже и речи не идет. Конечно же, Сергея оставлять нельзя. Но он всего лишь во втором классе, Может, ты сможешь его учить? Возьмете учебники, так многие делают. У Островенкова сын так до 5 класса доучился.
- Видела я Островенкова, он спокойный, усидчивый, учится целыми днями.А наш только носится, как вертолет, и прыгает выше головы. С ним вообще никто не может справиться. Не то, что я.
- Что делать? Что делать? – пробурчал отец, - у Чернышевского надо
спросить.
- Я бы не хохмила на твоем месте сейчас.
- Извини, - сказал отец, смягчившись, - а другого-то выхода нет.
Я понимал, что выход у моих родителей один – оставить меня одного. Но это же немыслимо! Меня, которого никогда не оставляли даже на день, меня, которого никуда не отпускали, если я не сообщал точно, куда я пошел, и когда вернусь. Меня постоянно контролировали. И вдруг. Один, совершенно один, может целый месяц, а может и больше. В это нельзя было поверить! Я лежал, затаив дыхание, пытаясь понять, чем же закончился разговор моих родителей, но голоса затихали, и в конце концов, ничего не стало слышно. Я так ничего и не узнал. Потом я постепенно забыл о том ночном разговоре, как будто бы он мне приснился, слишком невероятной казалась сама мысль о то, что я останусь жить один. Из области ненаучной фантастики.
Дней через пять, мои родители сидели в большой комнате, я играл с младшим братом - в маленькой. Вдруг меня позвал отец:
- Костя, зайди, пожалуйста, к нам.
Официальный тон, и особенно слово «пожалуйста» не предвещали ничего хорошего. Обычно так начинался разговор по поводу моих оценок, о том, что я «должен наконец то стать серьезным, думать о будущем», о том, что «мне скоро поступать» и все в этом роде. Вид оба родителя имели серьезный, как, впрочем, и всегда, во время разговора о моей судьбе.
- Послушай, - сказал отец, - ты уже взрослый.
- Да, наверное, - как-то неуверенно ответил я.
- Мужчина уже.
- Я стараюсь учиться.
- Я не об этом, - сказал отец, - ты пойми, мне там в Тегеране одному очень тяжело, и вообще так не принято, чтобы кто-то из посольских жил один.
Я видел, что отцу очень неловко все это произносить.
- Я понимаю, тебе тяжело.
- Папа очень хочет, чтобы мы к нему поехали зимой, - совсем тихо, как-то на одном дыхании сказала мама.
- Без меня? (Главное себя не выдать, главное чтобы они ничего не поняли! – мелькнула мысль)
Голос мой дрогнул, но внутри меня все ликовало.
- Ты же сам знаешь, там школы нет, а тебе учиться, поступать.
- Вы меня оставите одного?
Я старался выглядеть ошарашенным, испуганным, обиженным. Но внутри-то меня все ликовало. «Один, один, я буду жить один! Ура!» Мне пришлось использовать все свои скрытые актерские таланты, чтобы не показать, что я чувствую на самом деле. Я стоял, потупив взгляд.
- Ты не будешь все время один, я попрошу дядю Гошу приезжать к тебе, он проследит за тобой, - строго сказал отец.
«Дядя Гоша, дядя Гоша, - подумал я, - наш родственник, у него у самого двое детей, да и живет он далеко - в Сокольниках. Вряд ли он часто сможет приезжать к нам на Кутузовский. Да потом он совсем не строгий. Мягко говоря.»
- Как ты считаешь, мы можем тебя оставить недели на 3 или на 4? - спросил отец, - мама с Серегой, конечно же, не поедут ко мне на всю зиму. Так чтобы разрядить там обстановку на некоторое время.
Мне стало жалко родителей, они произносили свои слова с таким видом, будто бы они собираются оставить меня одного в лесу на съедение волкам.
- Думаю да, - начал я нерешительно, - я справлюсь, справлюсь. Если по-другому никак.
- Ладно, вернемся к этому разговору потом. Мы пока ничего еще не решили, - строго сказал отец, мы просто хотели узнать твое мнение.
После того вечера к теме отъезда мои родители долго не возвращались. Но я понимал, что все решено, и они в скором времени оставят меня одного. Чтобы «не спугнуть удачу», я старался не думать о самостоятельной жизни, не торопить события, и само собой разумеется, никому не говорил об этом. Через пару недель у отца закончился отпуск, и он уехал в Тегеран. Уехал на поезде, с Курского вокзала. Самолеты в те времена в Тегеран из СССР не летали. В декабре собиралась уехать мама с братом. Состоялись длинные и очень тщательные сборы. Закупка водки в огромных количествах, потому что в Иране - сухой закон, а мою маму, как жену дипломата, на границе не досматривали. Закупка гречневой крупы, потому, что в Иране ее нет. Закупка риса, тушенки, шпрот, сгущенного молока, сахара просто потому, что в Иране на все это придется тратить валюту, а она нужна совсем для других покупок. Мне же оставили огромную банку консервированной ветчины, десяток банок со шпротами, c тушенкой. Холодильник забили продуктами, так чтобы хватило хотя бы дней на 5. Деньги оставили папиному другу дяде Вене, который работал в ЦК, с тем, чтобы он, приезжал проверить меня и выдавал по 20 рублей (если не ошибаюсь) раз в неделю, а иначе «я все истрачу в первый же день.» Тщательные инструкции, как себя вести: «Дверь незнакомым не открывать, Никаких друзей в дом не приглашать, если что вызывать врача, телефоны ты знаешь. Через день тебя станут проверять дядя Гоша и дядя Веня. Дядя Гоша что-нибудь тебе приготовит раз в неделю. Когда он не сможет, сваришь себе сосиски и пельмени. Морозилка забита. Обязательно будем тебе звонить. Вернемся через месяц.» Поезд медленно набирал скорость, стук колес становился все чаще, промозглая погода того вечера добавила немного грусти, и вот случилось, то о чем я так мечтал. Впервые жизни остался совсем один. В двухкомнатной квартире. На Кутузовском проспекте.