Еще одной отличительной чертой сказок сороковых была их суровость.
"Сказка о потерянном времени" Евгения Шварца, увидевшая свет в 1940 году в № 7-8 журнала "Костер", реально пугала.
Фабулу, я думаю, все знают. Ученик третьего класса Петя Зубов, как обычно, по дороге в школу, занимался всякой фигней:
Увидел он большое магазинное окно. А в оконном стекле, как в зеркале, увидел Петя Зубов себя. Стал Петя перед окном. Поклонился сам себе. Показал себе язык. Свернул рот на сторону. Поднял левую бровь. Поднял правую. Потом прищурился. Потом вытаращил глаза вовсю. Так он стоял и строил рожи, пока не вышел из магазина заведующий и не сказал:
— Мальчик, уходи отсюда прочь. Наша кассирша думает, что это ты ее дразнишь.
Когда же он, наконец, доплелся до школы, в гардеробе выяснилось, что юный пионер почему-то стал глубоким стариком. Вот таким, как на иллюстрации Ирины Казаковой.
Его даже мама родная не узнала и выгнала. Позднее, после всяких приключений, выяснилось, что виноваты во всем злые волшебники, которые воруют у бездельничающих детей время, после чего молодеют, а дети становятся стариками.
И вот здесь у любого ребенка холодело под ложечкой. Потому что с одной стороны - кто из нас без греха, а с другой - это же вообще самое жуткое, что только может случится с пионером. С одной стороны, снаружи ты взрослый, и потому автоматически лишаешься гарантированной поддержки и защиты взрослого мира. А с другой стороны - внутри ты ребенок и делать тебе в этом взрослом мире совершенно нечего, кроме как лечь и помереть на морозе.
Традиционные шуточки Шварца - "Мне же даже пенсию не дадут, я же работал всего три года. Да и как работал? С двойки на тройку!" - воспринимались при этом как изощренное издевательство.
В общем, пионер ощущал себя примерно как на иллюстрации Майофиса.
Так и хочется спросить: "Что с лицом, Петя Зубов?".
В общем, как вы догадались, в те суровые времена с детьми особо не сюсюкали, макая их в real life, как щенят - в воду.
Кстати, в первом, журнальном варианте сказки была другая концовка. Там не было никаких настенных часов, а, чтобы спастись, Пете Зубову требовалось до вечера найти еще трех постаревших пионеров, привести их в избушку, и когда вернутся помолодевшие волшебники - трижды произнести заклинание:
«Уна, дуна, рес,
Квинтер, баба, жес.
Вам придется туго —
Мы нашли друг друга!»
После первого заклинания волшебники вновь обернулись стариками, после второго - стали ростом примерно с курицу,
после третьего - "волшебники вдруг стали маленькими, как мыши. Но от этого они не стали добрее. Они бросились на ребят как бешеные".
Кровожадные мини-колдуны гнались за пионерами долго, и только у самого города их сожрали три кстати объявившиеся тощие кошки.
Дети остановились передохнуть. И Петя сказал радостно:
— Нет больше злых волшебников.
Вот такие сказки делали тогда в притихшем северном городе.
Потом, как мы знаем, жить стало легче и веселей, поэтому в книжном издании концовка смягчилась.
Вместо кошек-людоедов появились настенные часы, при вращении стрелок которых волшебники старели, а дети молодели. Ну и финалом - знаменитый эпизод, который рисовали, наверное, все иллюстраторы сказки, а не только Анатолий Елисеев.
При этом стоит понимать, что "Сказка о потерянном времени" не только, как сейчас говорят, криповатая, но и с литературной точки зрения весьма и весьма не ахти. По сути, прозаический вариант представляет собой даже не пересказ, а какой-то конспект пьесы - краткий, сухой и сжатый.
Именно поэтому, когда в 1964 году сказку экранизировал великий киносказочник Александр Птушко, мы получили редкий итог - фильм оказался лучше книги. И именно после этой экранизации "Сказка о потерянном времени" вошла в золотой фонд отечественных сказок.
Сценарий Владимира Лифшица оказался более развернутым и сбалансированным, чем сказка Шварца. Конспективную фабулу разбавили множеством эпизодов (вроде конфуза Пети при работе на башенном кране) и добавили новых действующих лиц - вроде верного петиного пса Барбоса, который позже будет блистать в фильме "Морозко".
Блестящий актерский ансамбль - Олег Анофриев, Рина Зеленая, Савелий Крамаров, Сергей Мартинсон, Георгий Вицин и другие - изрядно влил жизни в схематичные образы Шварца, которые в прозаической сказке, если честно, выступали не более чем функциями.
И, самое главное - светлая атмосфера 60-х в какой-то степени сгладила мрачность сказки. В итоге фильм Птушко, несмотря на более чем солидный возраст, и сегодня в строю, его с удовольствием смотрят и сегодняшние дети.
Правда, в самые напряженные моменты они все равно пригружаются и мрачнеют. Но тут уж ничего не поделаешь: дети - это Шварц, Шварц - это дети. Шварц со всеми разговаривает только по-взрослому.
Тем и ценен.
Что же касается мультфильма "Сказка о потерянном времени" 1978 года, то у него есть только одно, но несомненное достоинство.
Это - сочиненные для мультфильма песни Сергея Никитина на стихи Юнны Мориц: "А мы все время убиваем время", "Старики не ходят в школу, хорошо быть стариком!" и т.п. Как писал один из моих читателей: "Советские детские песни - это феномен какой-то. Фильм по сути - плюнуть и забыть, но саундтрек в нем - космос, Голливуд рыдает! Реально на века песни делали".
Ну и последнее, чтобы закончить с детскими сказками Шварца.
Ободренный успехом "Сказки о потерянном времени", он быстро написал еще одну детскую сказку и выпустил ее в том же ленинградском "Костре" совсем уже перед войной, в марте 1941 года.
Сказка называлась "Два брата", она была еще более пугающей и мрачной и оттуда уже совсем явственно тянуло запахом Той Стороны.
По крайней мере, Прадедушка Мороз, в рабство к которому попадает главный герой, является наитипичнейшим представителем нелюди: "Не доброе и не злое лицо его было до того спокойно, что у мальчика сжалось сердце".
Нелюдь, как всем известно, не злая и не добрая - она просто донельзя опасная. Потому что любой человек ей изначально чужой и в ее восприятии от камня под ногами не сильно отличается:
"Дедушка Мороз — мой сын. Я проклял его. Этот здоровяк слишком добродушен. Я — Прадедушка Мороз, а это совсем другое дело, мой юный друг".
Хорошо, хоть художники тогда были добрыми, никакой жести не рисовали (а они такое любят!), и иллюстрациями скорее смягчали, чем подчеркивали крипоту текста. Вот как, например, великий Кочергин изобразил один из самых страшных эпизодов сказки.
В общем, одну из древнейших (и главнейших!) функций сказочника - пугать слушателей до усрачки - Шварц выполнял великолепно. И никакие привычные шуточки вроде: "Отец сказал, что елки к Новому году он им не устроит. За елочными украшениями надо ехать в город. Маму послать — ее по дороге волки съедят. Самому ехать — он не умеет по магазинам ходить" - ситуацию не спасали.
Подобрел сказочник только к концу войны. Наверное, весной 45-года пугать детей даже у этого мизантропа рука не поднялась.
Поэтому последняя детская сказка Шварца - "Рассеянный волшебник" — увидевшая свет в марте 45-го, это такая легкая шутка, а шутить он всегда умел.
"Наверно, в следующей жизни, когда я стану кошкой, на-на, на-на…". В общем, там лошадь сначала превратили в кошку, а потом обернули обратно лошадью. Если не вспоминать "... да стану я кошкой, грустной, печальной и черной такой, покамест я снова не стану собой" - так и вообще все хорошо.
Но с "Рассеянным волшебником" я забежал вперед. До 1945-го нам еще добраться надо, поэтому сейчас мы возвращаемся к сказкам военных лет.
