Антонина, обхватив себя руками, сидела на лестнице в подъезде и пыталась собрать себя по частям. Она жила на два дома, мыкаясь как савраска. Здесь ее муж и дочь… А там больная мать, которая кроме нее никому не нужна. Сегодня, подслушав случайно разговор двух, казалось бы, родных людей поняла, что и ее давно бы списали Тимур и Карина, если бы не наследство, ожидаемое «вот-вот», когда ее матери не станет.
«Старуха помрет, и я разведусь со своей клушей и женюсь на Леночке. Денег от квартиры в центре хватит, чтобы оплатить оставшуюся часть ипотеки» — рассуждал муженек, хороня еще живую тещу.
«А я уеду из этой чертовой дыры в Москву. Там перспектив больше. Мамка сто пудов мне денег даст. Она у нас понимающая» — хмыкнула доченька.
Тоня вышла также тихо из прихожей, как и зашла, но сил хватило всего на несколько шагов. Сползая бочиной по шершавой облупившейся стенке, она выпустила сумку из рук и та перевернулась замком вниз, упала на лестничную площадку. Посыпались коробки с лекарствами, кошелек, проездной на весь вид питерского транспорта на месяц.
Женщину потряхивало так, что даже пальто не могло согреть. Изнутри все остывало, будто анестизию впрыскивали острыми иглами со всех сторон. Так бывает, когда прикасаешься к осколкам зла, режешь пальцы и получаешь заражение от предательства.
— Как же это… Это все, — онемевшие губы женщины шевелились с трудом.
— Бесчеловечно? — кто подсказал голосом Охлобыстина сверху. — Несправедливо?
— Да, — согласилась Тоня и наклонила голову к стене, ощущая ее прохладу впалой щекой.
Бледное лицо уставшей и заезженной женщины мерцало в свете неяркой желтой лампочки. Вязаная шапка съехала на бок. Сапоги со сбитыми носками капали грязью на нижнюю ступень. Про таких говорят — женщина неопределенного возраста за сорок. Тоне казалось, что все семьдесят пять. Такой разбитой и покинутой она себя ощущала.
— Пока ты волнуешься, если что у них п.ожрать на плите, чистые ли рубашки у мужа, Тимурчик снюхался с соседкой Леночкой со второго этажа. У них это давно. И кинули бы тебя, еще раньше, да квартирку ждут в наследство. А дочка вся в отца пошла. Ни о ком, кроме себя не думает, — рассуждал некто совершенно посторонний, но так осведомленный в делах ее семьи лучше, чем Антонина.
— Как они могли так со мной? Я же все для них… — она провела сухой тонкой рукой с короткими обрезанными ногтями по лицу, словно что-то пыталась снять прилипшее паутиной.
— Избаловала ты их своей заботой, терпимостью. Чихнуть не успеют, ты уже бежишь сопельки подтирать. А тебе самой много помогали? М? Тяжелые сумки сама, принеси – унеси, подбери, помой, пропылесось… А эти и ножки свесили, только пальцем укажут, где ты не протерла. Ты для них — удобная функция домработницы и кухарки. Отработанная уже. Осталось дождаться смерти твоей матери и вытрясти последнее. И ты бы сама все отдала с радостью. Так ведь? — рядом что-то шелохнулось, но Тоня из-за слез, застилавших глаза ничего не могла рассмотреть.
— Я жалкая… Да? — она стала копошиться пытаясь выискать в кармане пальто носовой платок, но тот никак не желал находился.
— Держи! — перед глазами возникла тряпочка в синюю полоску в кошачьей лапе.
Роман "День, которого не было" Соавтор Ольга Рог