В маленькую квартирку редко проникал свет. Наташа не понимала, как та самая соседка по двору смогла прожить здесь всю свою жизнь и остаться при этом оптимисткой.
На войне Наташа больше всего не любила неуютное, жутковатое, тихое время перед рассветом – самое благодарное для разведки и одновременно самое желанное для крепкого, сладкого сна. И хотя у девчонки всегда была тёплая одежда, в том числе для ночлега, за всю войну она выспалась, должно быть, только в том фургончике, на котором пересекла польскую границу. Одежду и обувь она снимала с мёртвых, а пару раз ей удалось украсть одеяла в палатках взвода Герхардта. Три-четыре шинели, надетые друг на друга в летние ночи, и столько же пальто, нанизанных на тело холодной порой, обеспечивали худосочному подростку нормальный короткий сон.
Как же тогда хотелось выспаться! Но близился новый предрассветный неуют, рытьё новых ям, затачивание новых толстых веток, которые встанут копьями в ямах для новых жертв. А может, пронзят их, упав с вершины, а может, это будут тяжёлые камни откуда-то сверху или снятые с трупов ножи, а может, безжалостные петли...
В этой квартирке у Наташи часто сжималось сердце, как в то самое время перед рассветом, когда надо было идти на дело и забывать про сон. Она уже три дня, как вернулась, но даже при тысяче свободных минут спала – самое большее – два часа в сутки. И виноваты не белые ночи. Белые ночи – что? Они – её кровь, её дом. Но воевала девчонка в далёких тёмных краях, где никто и не думал, что ночи бывают светлыми...
Она отчётливо понимала, что Эрвин может не вернуться. Он так и не дал ответ по этому поводу. Сын замкнулся, невероятно злясь на неё за что-то. Только встреча с Баязет, которая отходила от очередного «роскошного и неповторимого» медового месяца, стала для Наташи радостным цветком. И вот она снова возвращалась в квартирку, где никогда не могла согреться под тысячью одеял из верблюжьей шерсти, и снова было страшно, а в короткие сны приходила война...
У кровати редко выключался торшер. Светлая ночь была только там, за окном, за невесёлыми тяжёлыми гардинами. Наташа лежала, глядя в гниловатые сумерки за торшером, и с дрожью, и со слезами ждала смелого утра. И тут на весь мир, как ей показалось, громыхнул телефон. Что это? Кто-то умер? У неё же и так все умерли, кого ещё в этот список? Ах, так звонят хозяйке квартиры! Конечно. Кому же ещё? «Соединяю с Берлином».
О нет. Это из Шарите. Эрвин умер. Зачем же ещё так рано звонить? А если это сам Эрвин? Он сбежал из больницы и скрывается где-то в городе, и позвонил из какой-нибудь будки в тихое время, чтобы сообщить, что никогда не вернётся...
– Эрвин, ты умер? – вцепилась она в трубку.
Спустя паузу и короткий кашель голос заговорил:
– Ну, пока ты так шутишь, он точно будет на коне.
Телефонный аппарат хозяйки вечно шипел и хрипел, так что, например, и любимую низкоголосую Баязет мог подчас превратить в сопрано. Но этот голос... Наташа слышала его по телефону единственный раз лет пять назад, когда он случайно ошибся адресатом.
– Сын живёт не со мной, – неуверенно сообщила она.
– Давно пора.
– Сейчас четыре утра.
– Два ночи, вообще-то... Я знал, что ты не спишь. У меня с этим тоже проблемы. Ненавижу время перед рассветом. По привычке жду облаву. От всяких засранок.
Услышал её довольный смешок.
– Глупый Герхардт, но раз у тебя два ночи, тебе до рассвета как до Берлина!
– Вот именно. Где я и нахожусь.
Теперь захихикали оба.
– Но я же хлопочу не о своём рассвете, – серьёзно добавил он.
– У нас сейчас белые ночи, и он не важен! – хмыкнула девчонка.
– Рассвет всегда важен, Наташа.
***
Теперь ей было не страшно: как жить, где и зачем. Раз в две недели слышать его голос – лучшее топливо для души. Скоро из Берлина вернулся Эрвин Шнаакер, и Наташа переехала обратно, заполнив своим светом его пустую квартиру. Он стоял на страже её разговоров с Герхардтом, пресекая их в тот редкий момент, когда домой возвращался мелкий.
Сын совсем отстранился. Он выражал и воспитателю, и матери своё полное равнодушие, никогда больше с ними не ел, холодно и коротко общался. Эрвин-старший выразил предположение, что дело в Белле, которая за последнюю неделю его абсолютно одинокого пребывания в Шарите так и не появилась. Она только однажды позвонила накануне выписки отца и весьма прохладно с ним попрощалась, пожелав, как среднестатистический посторонний человек, всего хорошего.
А в августе мелкий уехал учиться в МГИМО, чтобы залить там фундамент потрясающей карьеры. Эрвин и Наташа остались вдвоём. И хотя физически они больше не были близки, эти два последних года стали самыми светлыми в их совместной жизни. Часто звонил Герхардт, захаживали Баязет и коллега Иван с разросшейся семьёй.
Ложкой дёгтя были только слишком редкие звонки сына, который стал минимально эмоциональным, и пробиться к его сердцу Наташа уже не могла.
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!
Продолжение читайте здесь: https://dzen.ru/a/ZgXoECds3wwDqa3A?share_to=link
А здесь - начало этой истории: https://dzen.ru/a/ZH-J488nY3oN7g4s?share_to=link