Инна попыталась представит опасности, которые ее ждут. Толща камня над головой. Заваленные проходы, абсолютная темнота. Ни одной полосочки связи на мобильнике. Ну не берет там сотовая связь. Телефон может работать только фонариком.
Вместо этого ей виделось другое. Ледяные отблески — в свете фонаря — сталактитов и сталагмитов, эти названия она вспомнила из школьных лет. Какие-нибудь таинственные захоронения – не зря же вход в пещеру ведет прямо из старого храма.
В воображении стала рождаться картина – монах-отшельник в подземной келье пишет при свече… Передать слабый свет, глухую толщину камня.
— Да, еще там может быть вода, — продолжал размышлять Егор, — Запросто. Притом вода там особенная, если ты не знаешь. Идешь себе, идешь, видишь, что впереди – лужица. Мелкая такая, от силы по щиколотку. Водичка прозрачная. На тебе сапоги или ботинки – и ты думаешь, что сейчас на раз-два перейдешь ее вброд. А там пара шагов — и обрыв метров на семь в глубину. Ты туда летишь, и сразу оказываешься в абсолютной темноте. Ну и, паника…
Инна молчала, и Егор не выдержал:
— Закрой это чудовище, пожалуйста, я не могу, оно меня нервирует…
Это Егор про Клаву. Хотя та сидит абсолютно тихо, прислушивается к разговору. Инна из духа противоречия вынула Клаву из террариума и посадила себе на щеку. Со стороны кажется, что на щеке расцвела большая синяя хризантема. Если приглядеться, то можно завизжать. И, кажется, Егор сейчас так и сделает. Завизжит женским неприличным визгом.
— Ладно, — сказала Инна, пересаживая Клаву в террариум, и накрывая его шелковым платком, — Пойдем в кухню, я кофе сварю. Там и доскажешь мне свои ужасы.
*
Иван Андреевич был на кладбище человеком совершенно незаменимым. Хотя должность занимал самую скромную – сторож. Он работал на кладбище всегда, и никто не помнил, чтобы на его месте был кто-то другой. Впрочем, нет, на один год он уходил, когда не глянулся новому начальству.
Это было трудное время для Ивана Андреевича. Тогда он устроился тоже сторожем, но на мусорный полигон. Нужно было заехать довольно далеко в лес, чтобы до него добраться. Безбрежный склад мусора высотой метров в пять, и крохотная деревянная сторожка рядом, где можно было вскипятить себе чаю и переночевать. Там и прожил этот год Иван Андреевич.
Потом полигон стал гореть. Это не был тот пожар, на который съезжаются машины, идут в ход брандспойты и прочее. Порой даже вертолеты прилетают. Нет, свалка тихо тлела в своих глубинах, и конца краю этому не было видно. Ивану Андреевичу приходилось всем этим дышать, а у него были проблемы с легкими.
Как о манне небесной мечтал он о возвращении на свое кладбище, и все получилось. Новое начальство уволилось, найдя для себя что-то более выгодное и соблазнительное. А Иван Андреевич вернулся.
С тех пор, он оставался здесь – с раннего утра и до позднего вечера. К нему обращались, когда не могли найти ту или иную могилу – приезжали родные, которые давно не были в этих местах. Иван Андреевич помнил все, и как лоцман, сворачивая в узкие проходы между оградками, вел близких к нужному захоронению.
Он опекал и участок, где были похоронены безродные – под простыми деревянными крестами, на которых - ни имени, ни фамилии, только номера. Благодаря Ивану Андреевичу тут всегда было чисто, он и искусственные цветы приносил к крестам – те, что уже показались бы поблекшими, выцветшими на других могилах, за которыми ухаживали.
Числили Ивана Андреевича своим и в двух фирмах по изготовлению памятников, что стояли у входа на кладбище. Фирмы конкурировали между собой, но удивительно – сторожа принимали и там, и там с теплотой. Он приводил «клиентов», потому что часто заговаривал с людьми, только что похоронившими своих родных. Как-то удавалось ему подсказать – какой памятник лучше подойдет в том или ином случае, опыт у него был громадный.
Близкие нередко просили его «особенно ухаживать» за той или иной могилой, потому что сами часто приходить не могли, и он за небольшую мзду выполнял обещание.
Вся жизнь его проходила между гранитных и мраморных памятников, между железных крестов, венков, слез, неизбежного мусора – пластиковых бутылок с водой, пакетов, забытых тут и там. Все это было тем, что составляло его бытие.
Кое-кто задавался вопросом – уходит ли он вообще домой, или ночует где-нибудь здесь, за лишнюю денежку охраняя еще и «памятниковую» фирму? Вед Иван Андреевич был бобылем, и дома его никто не ждал…
И все же свой дом у него был, и хозяин его любил.
Как-то так получилось, что в свое время не прижился Иван Андреевич в собственной семье, отец с матерью любили его меньше остальных братьев. Он точно был немного чужим, наособицу. И после, при дележе наследства он тоже пострадал. Братья к той поре уже были семейными, им и досталось все. Нехорошо было Ивана обойти совсем, что-то следовало выделить ему, и братья обрадовались, вспомнив про заброшенную дачу, на которую у родителей в старости уже не хватало сил.
— Вот и будешь там хозяйничать, — сказали братья Ивану, — На дачах нынче и прописаться можно.
Домик к той поре уже пришел в полную негодность, но Иван Андреевич купил где-то большую, похожую на древний автобус железную бытовку, перевез ее на участок, и занялся ее восстановлением.
Через некоторое время снаружи она выглядела все так же убого – с облупившейся краской. Да и участок оставался заросшим и неухоженным – путь был проложен только к колодцу. Но внутри бытовки хозяин оборудовал две уютные комнаты. В одной – была жилая часть, кухня и спальня. В другой – своего рода кабинет, так как у Ивана Андреевича имелось настоящее хобби, страсть.
Он собирал старые радиоприемники, и возвращал им жизнь. Мог просиживать за этим занятием часами. И какая-то древность, которой давно уже было место на свалке, под его чуткими заботливыми пальцами начинала вновь говорить, играть…
Иван Андреевич был невысок, но довольно крепок, почти совсем лыс, и когда работал – носил очки. Просиживал он за своим любимым занятием часами. У него были специальные коробки с деталями от радиоприемников, он собирал их долгие годы. Работал при свете маленькой настольной лампы. Особенно ему нравились зимние вечера, когда садовое товарищество пустело, и он знал, что остался тут совершенно один.
Но если бы Ивана Андреевича спросили, о чем он боится проговориться – выпив или просто во сне, он не ответил бы, но в душе знал. Пуще всего он боялся, что кто-то узнает – в этих старых приемниках звучали для него голоса мертвых.
Никто, кроме него их, конечно, не слышал. Но мертвецы не отказывались поговорить с тем, кто посвятил всю свою жизнь служению им. Происходило это нечасто, но, когда случалось – Иван Андреевич относился к этим голосам с того света – с благоговением. И делал все, что они ему велели.
А они были добры, эти голоса. Они заботились о живущих. Они указывали Ивану Андреевичу на тех, кто мог блаженствовать среди райских садов, если отправится туда прямо сейчас, а не обременит свою жизнь грехами. Чаще всего это были молодые девушки.
Когда Ивану Андреевичу – очень редко – снились сны, он представлял себе этих девушек в виде больших ярких бабочек, которые улетали в небесную синеву. Улетали легко, легко покидали Землю. Благодаря его умелым рукам.
*
А Демид устал видеть во сне свой маяк. Сейчас он не понимал себя прежнего – какого черта он вообще туда отправился. Романтики захотелось после армии. Тишины, после переполненной казармы…
Тишины было достаточно. Если бы он – молодой и-ди-о-т — выбрал еще какое-нибудь более-менее подходящее место. Куда регулярно привозят продукты, где не приходится переходить на одни консервы, да и их экономить, потому что на каменистой земле и трава-то почти не растет, огород тут не разведешь. Где можно добраться до Большой Земли, если что, без особых проблем.
Где – хотя бы не остров. Остров – это очень романтично, но там можно в конце концов сойти с ума. Когда были перебои с интернетом, он давал себе работу – слушать каждый звук, даже к едва различимому прислушиваться. И настало время, когда он ощущал себя некой мембраной, чутким ухом, способным уловить то, чего никогда не услышат другие.
Потом шум волн и ветра казались ему оглушающими.
Он не знал, сколько еще времени, провел бы на своем острове, если бы не сорвался неудачно с камней, получив сложный перелом. Тогда его вывозили на вертолете…
Хирурги «собрали» ногу мастерски, операция шла несколько часов. И все же Демид слегка хромал, впрочем, в «кофейном» его бизнесе это не имело значения.
*
Роза первой узнала о еще одной жертве. Ей рассказала Марья, с утра прибежавшая с новостями. Теперь Роза думала – говорить Даше об этом или нет. Но если да, то как это сделать, чтобы не напугать.
— Пойдем, деточка, я хочу тебе что-то показать, — сказала она после завтрака.
И пошла впереди, как всегда, тяжело опираясь на свою палку, а девушка медленно шла за ней.
Роза остановилась в коридоре, возле ничем не приметной стены. Достала из кармана клетчатого фартука ключ, и – Даша не могла понять – куда она его вставила, в какую скважину. Но в том, что казалось цельной стеной, оклеенной голубыми обоями, открылась дверь.
— Вот, — сказала Роза, она вошла первой, пошарила по стене справа, и включила свет.
Это была небольшая, похожая на пустой гроб комната, в которой не было почти ничего – ковровое покрытие на полу, и две тумбочки
— Раньше я думала сделать здесь гардеробную, — сказала Роза, — Но потом… Теперь – это комната, в которой можно пересидеть опасность. Ну вдруг… В жизни бывает всякое. Кто-то проберется в дом…. Никто не догадается , что ты здесь. Вода в бутылках и пластиковое ведро – сама понимаешь, вот и все, что Марья сюда принесла… Сначала, она считала, что у меня паранойя… Но когда разгулялся тот…тот человек, который… Маша перестала так считать.
Продолжение следует