— Вы с ума сошли? — начинает нервничать наблюдательница. — Это единый государственный экзамен, если вы забыли. Прекратите немедленно!
— Я бы с радостью, но не могу, — отзывается Андрей с печалью в голосе и вдруг вскакивает на ноги.
"Вынужден влюбиться"
Часть 48. Лера
— Это было жестко, — говорит Наташка, дослушав мой рассказ до конца. — Ты просто… железная леди какая-то. Я бы так не смогла.
Говорить подруге, что сама еле справилась с желанием забить на все плохое и просто прижаться к груди Холодного, я не хочу, поэтому просто хмыкаю.
— А он как вообще… симпотный?
— Кто? — вопросительно поднимаю брови.
Издевается, что ли? Или забыла, как Холодный выглядит?
— Ну, парень этот, который твоим ухажером прикинулся, — объясняет Наташка, а я закатываю глаза. — Из музыкалки. Я его видела?
— Не видела, — раздраженно фыркаю я. — И не знаю, насколько он симпотный по твоим меркам. Просто чувак, которого я однажды здорово выручила. Зачем мы вообще о нем говорим?
— Ну, зна-а-ешь, — протягивает подруга, робко поглядывая на меня, — может, у вас чего бы и вышло.
— У нас бы… что?! — закипаю я. — Обалдела?
Наташка чертит балеткой на песке круг и задумчиво следит за своими движениями.
— Да просто дичь какая-то это всё. Вот ты его один раз простишь, а он снова выкинет что-нибудь подобное. Будешь потом всю жизнь маяться, — она посылает мне короткий тоскливый взгляд. — Не хочу, чтобы ты грустила.
Кусаю щеку изнутри и собираю волосы в хвост, не глядя на подругу.
— Похвально, конечно. Но я не собираюсь его прощать.
— Ну да, ну да, — вздыхает Наташка.
— И вообще странно от тебя такое слышать! — не справляюсь с волосами и резко опускаю руки. — Ты же была рада, что я встречаюсь с Холодным!
— Ага. Только вот после его гадкого поступка я слышала, что о тебе говорят. И мне это, мягко говоря, не понравилось. Вот если бы он испытал что-то похожее у тебя на глазах… О, к слову, ты знаешь, что его папаша проиграл выборы?
— К черту отца Холодного! — взрываюсь я. — И самого Холодного – к черту! Достало.
Наташка смотрит куда-то вперед, и ее глаза зажигаются.
— О, а это за мной, — говорит она совсем другим тоном, каким-то по-детски счастливым.
Проследив за ее взглядом, обнаруживаю крупную мужскую фигуру вдали, принадлежащую лучшему другу Андрея – Вите Бурову. По последним данным, которыми щедро со мной поделилась подруга, это будет их уже пятое свидание.
Наташка встает и поворачивается ко мне, щурясь от пронзающих серое облако солнечных лучей.
— Ты, кстати, знаешь, сколько раз ты произнесла фамилию «Холодный» за нашу недолгую беседу? — лукаво спрашивает она.
— Кстати, не знаю, — огрызаюсь я, — но чувствую, что эта информация уже на подходе.
— Двадцать шесть, — смеясь, сообщает Наташка и тут же серьезнеет. — Будь осторожна, ладно?
— А ты со своей любовью не пропусти завтрашний экзамен! — кричу я ей вслед, она на это только нервно машет рукой.
Пропустить его вообще-то сложновато. Лично я просыпаюсь раньше будильника, сильно волнуюсь и долго копаюсь в шкафу, подбирая правильную одежду. То, что я приготовила вчера, кажется мне совершенно неподходящим. Еще и натыкаюсь на синее платье, подаренное Холодным, что никак не способствует восстановлению душевного равновесия. Думать о нем сегодня я не хочу и не буду, и так хватает, о чем беспокоиться.
Пробный экзамен по русскому языку я сдала неплохо, но ощущение, будто бы я забыла все, что учила, не отпускает и дико напрягает.
Завтрак в меня не лезет, поэтому выскальзываю из квартиры раньше времени и иду на остановку, кутаясь в длинный плащ. Адрес школы, в которой пройдет экзамен, я выучила хорошо, как и маршрут до него. Ехать приходится на двух автобусах, а потом – пешком по широкой плиточной дороге до едва заметной тропинки, ведущей во дворы.
Эта школа выглядит намного круче нашей как снаружи, так и внутри. Архитектор, похоже, собирался построить вовсе не учебное заведение, а, как минимум, музей.
С прибывающими одноклассниками не разговариваю, бездумно листаю ленту новостей, пока нас не запускают, наконец, в класс. Когда прохожу рамку металлодетектора, сердце екает и на мгновение замирает в груди, как будто я проношу с собой неведомую контрабанду. К счастью, ничего не пикает, и я усаживаюсь на указанное мне место с облегчением. Разумеется, по закону подлости в мою группу попадает и Холодный, который садится через проход от меня. Скот. Заставляю себя сконцентрироваться на идеально чистой парте и вообще забыть о его присутствии. Выходит не очень.
Одна из членов комиссии, невысокая сутулая женщина с очками на цепочке раздает нам листы с заданиями и монотонно бубнит о том, как правильно их заполнять, а конце своей речи осведомляется, есть ли к ней какие-то вопросы.
— Есть один, — произносит до дрожи знакомый голос.
Машинально поворачиваю голову в сторону говорившего и впиваюсь в него глазами. Холодный сидит, лениво откинувшись на спинку неудобного стула, и смотрит перед собой.
— Слушаю вас, — не слишком довольно откликается дама, протирающая очки краем синтетической водолазки.
Предчувствие у меня нехорошее. Ну, нет. Он все-таки не совсем осел, чтобы подставлять самого себя в такой важный момент.
— Что мне сделать, чтобы ты меня простила? — громко говорит Андрей.
В первую секунду мне кажется, что у меня беда со слухом, но нет, он действительно это сказал. Псих! Псих ненормальный!
— Прошу прощения? — женщина отрывается от своих очков и сдвигает брови к переносице.
— Вот и я! — оживляется Холодный. — А она ни в какую!
— Вы с ума сошли? — начинает нервничать наблюдательница. — Это единый государственный экзамен, если вы забыли. Прекратите немедленно!
— Я бы с радостью, но не могу, — отзывается Андрей с печалью в голосе и вдруг вскакивает на ноги и обводит учеников странным взглядом. — Ребят, я наломал дров, сказал всем вам неправду о своей девушке. Я ее люблю, она – лучшее, что со мной произошло, и я…
— Прекратить бардак! — на этот раз вскакивает другой наблюдатель – неприятный мужик с залысиной и маленькими круглыми глазками. — Как ваша фамилия, молодой человек? Представьтесь!
— Холодный. Андрей.
— Холодный Андрей, — повторяет мужик сквозь зубы. — Покиньте аудиторию. Вы удалены с экзамена.
Мне хочется провалиться сквозь землю. Что этот придурок натворил? Зачем? Всех на уши поднял, и ради чего? Я бы на его месте умоляла оставить меня в классе, а он покорно тащится к двери, еще и шутовской поклон организовывает. Несколько учеников радостно ему аплодируют, а когда за ним закрывается дверь, наступает напряженная тишина.
Глотку бы перегрызть Холодному за то, что со мной творится на протяжении следующего часа. Я чувствую и клокочущую злость, и страх, что так и не выполню задания, и снова злость, а еще непонятно откуда взявшуюся вину. Я, что ли, виновата, что Холодный из ума выжил и испортил себе будущее?! Чушь и бред!
В конце концов, мне удается собраться с мыслями и все же написать этот чертов экзамен, а во дворе, напяливая по пути плащ, встречаю виновника, блин, «торжества».
Подлетаю к нему и прямо спрашиваю:
— Ты совсем дурак?
— Дурак, — соглашается он, расплываясь в улыбке, — но не совсем. Ты же со мной заговорила.
— Ты помешался, Холодный. Тебе бы к доктору.
Срываюсь с места и торопливо шагаю к остановке. Холодный не отстает, идет рядом, и я чувствую его прямой взгляд.
— А есть такие, которые любовь лечат?
— Есть такие, которые голову лечат. Тебе подойдет.
Он молчит всего несколько секунд, а я резко останавливаюсь и выпаливаю:
— Ты понимаешь, что вообще сделал? Будущее свое растоптал просто так! И зачем? — я делаю вдох, а этот придурок так и продолжает улыбаться. — А отец? Ты вообще подумал, что он с тобой сделает после такого?
На миг улыбка Андрея гаснет, но почти сразу же возвращается.
— Ты обо мне так беспокоишься? — выдает он.
Отмахиваюсь и снова припускаю по тропинке. Он догоняет меня уже на плиточной дорожке.
— Да ты не парься. В другой день пересдам. Ничего страшного не произошло.
Об этом я как-то не подумала, даже неуютно становится. Действительно, могло показаться, что я тут чуть ли не волосы на голове выдираю из-за волнений о будущем великого Холодного. Посылаю ему презрительный взгляд и молчу.
Блин, а ведь он действительно добился своего. Мало того, что я с ним тут разговариваю, так еще и этот его тупой поступок помимо прочих всколыхнул и нежные чувства, которые, как я полагала, воскреснуть уже не могли.
— Может, прогуляемся? — простодушно спрашивает Холодный, и я в очередной раз замираю.
— Прогуляемся? — ядовито переспрашиваю. — А с фальшивкой и оберткой от конфеты гулять не стыдно будет?
Он опускает глаза, а мое сердцебиение набирает обороты – снова вспоминается мой момент позора.
— Я был козлом.
— Ты им и остался.
— Может быть, но с этого момента я обещаю верить только тебе.
Холодный кладет руку мне плечо, но я делаю шаг назад. Все равно от его быстрого прикосновения кожу под одеждой начинает жечь, и я почти ненавижу себя за собственные чувства.
— Зато я тебе не верю.
— Лерочка, девочка моя, — с нежностью произносит Андрей и делает шаг в мою сторону, а затем и еще один. Берет мои дрожащие руки в свои и серьезно смотрит в глаза. — Я люблю тебя. Мне нужна только ты. Моя дикарка.
Он прижимается губами к моим губам, и мой организм дает сигнал тревоги. Третья на моей памяти пощечина выходит самой слабой, зато, наверняка, унизительной. Андрей тут же отступает и приподнимает руки.
Самое время бы бежать, но ноги будто приросли к плитке. Мой взгляд падает чуть в сторону, и брови ползут на лоб.
— Это еще что за фигня? — спрашиваю я у самой себя.
На одном из рекламных светодиодных щитов, часто наставленных вдоль плиточной дороги, я вижу свою фотографию. Затем картинка плавно сменяется другой – алое бьющееся сердце, внутри которого жирным шрифтом написано следующее:
«Здесь могла бы быть ваша реклама, но место уже занято моей любимой Лерой»
— Заметила, — высказывает очевидное Андрей.
На щите снова появляется моя фотография. На ней я в маминой бейсболке хмурю брови и смотрю куда-то вбок. Видеть свое лицо на таком большом экране немного жутко, странно и… нереально круто!
— Вот идиот, — говорю я с чувством, срываюсь к озадаченному Андрею и наконец позволяю себе прижаться к нему всем телом и жадно целовать его губы, забывая обо всем на свете.
