– Ваша опера… Вы не находите сами, что она слишком элитарна?
Петер фон Браун, директор театра, выглядел так, будто бы старался как можно тщательнее подбирать слова, но ощущения комка грязи в горле не покидало. Композитор, поджав губ, слушал и тонул в бессильной злости. Единственный раз, когда он решился написать оперу – произведение, в которое беззаветно верил с момента, как только сел за работу над ним, – оказался таким грандиозным провалом.
– Берите пример с Моцарта, – добавил директор, придавая голосу дружелюбную интонацию, что, наоборот, делало слова еще больше похожими на издевательские упреки. – Он писал для народа.
– Я пишу не для толпы! – прокричал Бетховен. – Я пишу для образованных!
Композитор вылетел из кабинета Брауна, не попрощавшись. Он сам понимал, что брошенные им фразы звучали слишком отчаянно.
***
– Попробуй еще раз!
– Нет, в этом нет смысла!
Бетховен уже успел пожалеть, что решил вечером того же злополучного дня, когда он разругался с директором театра, встретиться с друзьями. Товарищи говорили об одном и том же: переделай оперу. Легко сказать! «Леонора, или Супружеская любовь» – именно такое название она должна была иметь – настрадалась не меньше, чем сам ее автор.
Раньше Бетховен спал и видел, как опера становится успешной. Композитора считали гением, и не меньше, чего далеко не всем удавалось добиться (по крайней мере при жизни) в столь жестокий час, когда чуть ли не каждый второй – музыкант или композитор, а то и все вместе. Мир помнил имя Моцарта, произносил его с благоговением. Бетховен тоже не ушел от его влияния, еще маленьким мальчиком целыми днями готовясь стать следующим светилом музыки. Справедливости ради, то было желание отца. Родители, пытавшиеся воспитать из Людвига нового Амадея, применяли достаточно жестокие методы осуществления цели: как Бетховен в конце концов действительно пошел по предначертанному пути, а не возненавидел то, что делает, – загадка. Но Моцарт до сих пор оставался для него примером, идеалом и соперником одновременно.
Бетховена нисколько не смутило, что версии оперы на либретто Жана-Николя Буйи есть две, причем все вполне успешные. Композитор ранее слышал их. В музыке Габо не хватало чего-то значительного. Произведение получилось… симпатичным, но не более. Опера с музыкой Паэра была гораздо мощнее. Зрелище масштабное, грандиозное. Работа достойная: не удивительно, что люди и в Германии, и в Италии, и в Австрии рвались ее посмотреть. Бетховен же познакомился с этим произведением в Дрездене.
– Как вам опера? – спросили у него.
– Мне так она понравилась, – ответил Бетховен, – что я напишу к ней музыку.
Вызов смелый, но композитор, возвращаясь поздним вечером домой, чувствовал, будто бы сможет свернуть горы. Воодушевленный, он сел работать над будущим произведением, уверенный, что создает нечто необычайно выдающееся. Людям искусства стоит временами доверять интуиции, особенно если она не просто говорит, а настойчиво кричит. Но реальность обрушилась на Бетховена невыносимо тяжелым камнем.
Композитор вложил всю душу в образ Леоноры. Пьеса, написанная Буйи, рассказывала о самоотверженной любви – именно такую сам Людвиг считал великой. Героиня – образец силы и верности – подвергала себя смертельной опасности ради спасения супруга, проникнув в тюрьму, где он заточен, и спасла возлюбленного от казни. Сам автор говорил, что события, ставшие основой для произведения, происходили в жизни. Время якобинского террора. Франция, 1793 год. Однако действие произведения разворачивалось в Испании, чтобы лишний раз не раззадоривать народ остро злободневными темами.
Бетховен видел в этой истории великую любовь, противоположную той, которую любила публика, умилявшаяся сюжетам Моцарта. Людвиг не умалял его способностей и достижений, но вот оперы Амадея не любил. Слишком они казались композитору фривольными. Чувства возникали спонтанно, горели ярко, но надолго ли? Не хватало глубины. Поэтому Бетховен с запалом принялся работать над своей оперой – там все по-другому. Любовь для Людвига была силой, толкающей на подвиги. Нравственным долгом, который два человека принимают добровольно и исполняют, не требуя ничего взамен.
Но «Леонору», не успевшую взойти на пьедестал, ждало падение.
Иногда к творчеству Бетховена могли относиться предвзято, но такого провала у него не было никогда. Абсолютно все было против оперы. Композитора привело в бешенство, когда вместо оговоренного названия он увидел на афишах «Фиделио, или Супружеская любовь». Это уже рушило задумку музыканта.
Если бы Бетховен обладал даром предвидения, то, возможно, изменения в названии оперы показались не такими существенными. 30 сентября 1805. Музыкант отсчитывал секунды, часы, дни до этой даты. Именно тогда его произведение должно было впервые прозвучать со сцены, но вмешались цензоры. Зоннлейтнер, адаптировавший либретто Буйи, бросил все силы на сглаживание углов. Бетховен был ему благодарен, ведь запрет удалось снять. 15 октября того же года – красивая дата. День именин императрицы Марии Терезы. Композитор решил, что так даже лучше: правительница чувствовала его музыку, одна из немногих, кто понимала ее. А тем временем французы подбирались к Вене. В воздухе витало беспокойство, дни становились напряженнее. Люди ходили взвинченные, съедаемые тревогой, хотя и пытались вести обычные дела. В такой обстановке ни о какой опере не может быть и речи. В трудные времена часто теряется способность познавать искусство, и Бетховен это понимал. Развязка наступила 15 ноября. Французские войска вошли в столицу Австрии, а дворец Шёнбрунн теперь занял Наполеон.
«Леонору», ставшую «Фиделио», все же удалось показать спустя пять дней после этих событий. Но сладость ожидания сменилась горечью очевидного поражения. Большинство слушателей – французские офицеры, которые даже немецкого не знали. На них рассчитывать не приходилось, как и на обывателей, которые просто пришли скрасить серость своей жизни и развеять тревогу. Не нужна была им сложная, глубокая музыка Бетховена. Предсказуемо, оперу быстро сняли с показа.
Композитор в кругу друзей запальчиво комментировал разгромные рецензии на его произведение, тряс листами, восклицал, что эти люди не способны понять высокое искусство. Товарищи поддерживали Бетховена, но аккуратно, когда музыкант чуть успокоился, предложили поработать еще немного над оперой. Что если чуть переработать либретто? Облегчить? Композитор не сразу прислушался к друзьям, но в конце концов согласился попробовать.
Новая версия оперы предстала на суд венских слушателей. Бетховен старался не строить больших ожиданий, но сердце творца всегда жаждет лучшего. Так и случилось: со второй попытки публика приняла «Фиделио». Казалось бы, тучи развеялись. Опера наконец сможет получить свое признание, но Леопольда угораздило поссориться с Брауном.
Разногласия с директором театра, где ставят твое произведения, почти всегда оборачиваются проблемами. Если конфликт не разрешим, то хуже и быть не может. Вопрос времени, когда тебя попросят уйти. Бетховен принял решение за Брауна. Уже у себя дома, вглядываясь в разложенные перед ним на столе исписанные нотные листы, в голове перекатывал, как крупную гладкую бусину, мысль: не погорячился ли? Вряд ли сейчас это важно. Ничего не исправить, про оперу лучше бы ему забыть.
Бетховен смотрел на своих друзей, вновь увещевавших переделать «Фиделио» (во второй раз!), словно они над ним издеваются. Он твердо решил: никаких больше опер. Вот вернется домой – и бросит рукописи на съедение огню. Но его словно остановила чья-то невидимая сильная ладонь.
За окном догорало закатное солнце. Бетховен опустился на громко скрипнувший в плотной тишине комнаты стул. Мир словно сузился до желтоватого листа бумаги. В такие вечера, переходящие в ночь, в жизни композитора не существовало никого, кроме него и льющейся из недр самой души музыки. Что ж, он даст еще один шанс «Фиделио». Последний.
Похоже, на небесах действительно любят троицу, потому что теперь, спустя тринадцать долгих, мучительных лет, опера зазвучала не только в театральных залах, но и в сердцах слушателей.
