Глава 24.
Никак мне не проститься со славным городком на Волге, с Сенгилеем. Все вспоминается и вспоминается. Жизнь кипела.
На фотографии десант родственников дедушки из родного села: сестры с дочерьми, зятем и внучатами. Насчитала восемь человек на фото. Приезжали они на пароходе, привозили самогонку. Пили сами и спаивали дедушку, а потом плакали, как по покойнику, называя его "братца ты наш". Так они выражали свою сестринскую любовь. Не взирая на летнюю жару, одеты были двоюродные бабки в плюшевые жакетки и длинные юбки, на головах белые платки, на ногах парадные белые шерстяные носки с галошами. Выпив все, что было можно, уезжали. Наши тети и дяди с ребятишками тоже приезжали и останавливались у бабушки с дедушкой. Мне было даже завидно. А маме и папе с нашими стройками и ремонтами было не до гостей.
Тетя Лида с Серёжей и Ларисой бывали часто, а дядя Толя с семьёй приезжал крайне редко. В первый и последний раз я видела их, когда Игорь был ещё крохой. Вместе с ним в доме бабуси появился горшок, который периодически торжественно выносился.
Занимались малышом отец и свекровь. Лариса спала долго, и все ходили на цыпочках, чтобы не потревожить её. Бабуся жаловалась маме на невестку, но в семейную жизнь любимого сына не вмешивалась.
Мы в то лето, как обычно, строились. Папа обижался на брата: "Ну, как это не помочь? Я на его месте обязательно помог бы!" А дядя Толя, как бы читая его мысли, изрёк: "Нет, Саша! Я бы так жить не смог! Если бы я хоть один день так поработал, то тут же бы умер!" Вот и вся помощь.
А мы в это время меняли фундамент у дома. Мама и папа по ночам носили камни и щебенку со строящейся на нашей улице дороги, лежавших горами. Все соседи делали это среди бела дня, а мои родители стыдились. Стыдились своей бедности, стыдились брать государственное добро, хотя государство не постыдилось и отняло у них все учительские сбережения в 91 году.
Они были порядочными и до смешного честными в вопросах, касающихся денег и других материальных благ. Папа, работая на довольно престижных должностях, ни разу не взял ни у кого ни рубля взятки. Такой же, только ещё категоричнее, была мама. Они всю жизнь оставались белыми воронами.
В Тушне, когда папа только начинал свою карьеру директора школы, к нему явился отец махровой двоечницы, выпускницы и слёзно просил выдать его дочери справку об окончании средней школы. За это он привез нам целый бочонок меда. Папа так возмутился, что бедному родителю ничего не оставалось, как тащить свой бочонок назад в телегу, недоумевая, откуда берутся такие ненормальные директора.
А в Сенгилее я обнаружила синенький двухлитровый бидончик тоже с медом у входа в сенях, почти на ступеньках. Открыла крышку, и в нос ударил густой волшебный аромат. Мед был янтарный, тягучий. Я, как истинная коза, обмакнула в него палец и облизала, жмурясь от удовольствия. За этим занятием меня застала мама.
- Дочка, что ты делаешь? Это чужой мед! - строгим голосом, не терпящим возражений, сказала она.
- Мамочка, я чуть-чуть. Даже не заметно совсем, - заныла я.
- Нет, дорогая! Нельзя!
Бидончик исчез. Его отдали тому, кто его принес.
В Сенгилее мы с сестрой частенько готовили еду: варили супы и щи, жарили картошку. Когда мы строились, мне как-то доверили варить щи к обеду для плотников. Мама выдала мне продукты, проинструктировала. Но мне захотелось сотворить шедевр кулинарного искусства. Я ходила по огороду и размышляла, чего бы ещё добавить в мои щи, для придания им неповторимого аромата. И я додумалась положить помидорных листьев, горьких и ядовитых. В итоге щи получились и красивыми, и ароматными, но горькими и несъедобными. Мужики, отхлебнув по ложке, стали переглядываться между собой. Я, наблюдавшая за кормлением, забеспокоилась: "Что, мамочка, не вкусно, да?" Плотники, услышав мои слова, взялись меня утешать: "Не расстраивайся, дочка, мы мясо съедим. В следующий раз у тебя лучше получится!" Как это я, не пробовала что ли? Или пробовала, да не поняла?
Кроме трудовых будней были у нас и праздники. У родителей были друзья. Хотя жили мы бедновато, гостей принимали достойно. Мама пекла пироги. Учила этому искусству ее бабушка, поэтому пироги были превосходными. Готовилось мясо в соусе, покупался персиковый компот, дорогие конфеты, колбаса и сыр. Доставались из погреба соленья. На большом круглом столе расстилалась скатерть, расставлялись угощения. В доме наводилась красота. У нас всегда было чисто, мама была фанатично аккуратной.
Мы с сестрой здоровались с гостями и чинно уходили в свою комнату читать и рисовать. Ближе к концу визита начинали прислушиваться к разговору, не собираются ли гости домой. И вот слышим: "Ой, Шура! Спасибо вам! Все было так вкусно! Нам пора! Теперь приходите вы к нам!" "Да что вы! Ещё совсем рано! Побудьте ещё немного!" Поперепиравшись, гости выплывали, как будто боясь расплескать съеденное и выпитое, одевались, обувались. А мы с Танюшкой исходили слюной: "Ну, быстрее бы уходили!" Гости только за порог, ещё слышны их голоса, а мы с Танюшкой уже орудуем за столом. Едим восхитительные персики, вкуснейшее мясо, конфетки. Мама и папа наблюдая за нами, смеялись. Уж они-то знали, что мы едва дождались, когда гости уйдут.
Все праздники мы отмечали у бабушки и дедушки. Стол накрывался примерно такой же. Пироги пекла бабуся, мы приносили колбасу, компот, винегрет, вино. Бабуся заправляла вишнёвым вареньем водку. Приходили соседи Костя, Настя и их мать тетя Маша. Жили весело: и трудились, и отдыхали.