Я очень давно не видел степь. И, надо сказать, очень соскучился. По этим бескрайним далям, по этому бесконечному простору и свободе.
И вот я в предвкушении нашей завтрашней встречи сажусь в поезд, который идёт целую неделю через Казань из далёкой Сибири в Волгоград. Я уже даже не помню станцию отправления, но очень хорошо помню, что в Казани было не очень холодно, и снег лежал, что называется, в один слой. Когда же на перрон подошёл поезд, шедший из Сибири к южным берегам Волги, было ощущение, что он влетел на казанский вокзал через какой-то открывшийся портал, соединяющий наш мир с миром холода. Это был не поезд в снегу, это был огромный состав снега в форме поезда.
Внутри, правда, все было тепло, чисто и уютно.
Соседом моим оказался ветеран, ехавший из глухой тайги к своему боевому товарищу на юбилей. Он рассказал, что они очень редко видятся, и в последний раз тот приезжал к нему в Сибирь лет пятнадцать назад. Воевали они под Ленинградом, потом на Белорусском, и в Волгоград он едет в первый раз в жизни. Перед сном обсудили, когда будут большие остановки, я принёс кипятка, попили чай и легли спать.
Утро разбудило ярким солнечным светом, который так давно не освещал центральную, и уж тем более северо-западную часть нашей Родины. Мой сосед, ветеран (про себя я его конечно же окрестил "Дед") молча пил чай. Я пробормотал ему "Доброе утро!" и сел на своей полке, повернувшись к окну. Увиденное разбудило меня за долю секунды. В окне лежала заснеженная поволжская степь.
Степь. Если знать её с детства, можно, например, найти миллион отличий поволжской степи от кубанской. А как красноречиво Чингиз Айтматов описывал разницу между степью киргизской и степью казахской! И с этими мыслями я начал всматриваться в неё, находя отличия от родной мне казахской степи. Какой горизонт, какая воля, какая сила духа просыпается здесь! Как же я скучал по тебе, когда, направляясь в Москву или в Новгород из Питера, из Москвы в Казань, или на электричках от Питера до Выборга или Приозерска, в окне я видел стену берёз, ёлок и сосен, которые при скорости поезда превращаются в бело-серо-коричневую рябь зимой и украшаются зеленью летом.
И вдруг в мои мысли ворвался голос моего сибирского Деда. Все это время он сидел напротив меня и тоже молча смотрел в бескрайнюю даль. В своих мыслях я даже мимолетно подумал, что перед таким величественным видом слова не стоят ничего, ведь можно просто сидеть рядом и наслаждаться свободой. Дед, как и я, все это время сидел и думал, и когда его мысли уже не могли более терпеть затянувшуюся тишину в купе, он вдруг грозно, ворчливо, по-стариковски произнёс, даже не мне, а так, вслух: "Да что ж делается-то! Столько земли и ни одного дерева! Вот бы засадить здесь все, был бы лес, как лес. А это-то кому надо всё, пустыня..."
Я с лёгкой ухмылкой посмотрел на Деда, достал наушники, чтобы никто и ничто меня больше не отвлекал и погрузился глазами, мыслями и душой в бесконечную, разнообразную, любимую степь.
Никита Круглов.
