«Дикими фанатиками рабства» назовёт Александр Герцен тех, кто осуждал декабристов. «Светочами, озаряющими даль нашего революционного движения», охарактеризует восставших народница Вера Фигнер. «Я самая счастливая из женщин», - скажет жена Никиты Муравьёва, приехавшая к нему на каторгу. А история любви француженки Полины Гёбль и поручика Ивана Анненкова будет воспета Александром Дюма-отцом в романе «Записки учителя фехтования, или восемнадцать месяцев в Санкт-Петербурге» и Владимиром Мотылём в фильме «Звезда пленительного счастья»
Героиня? Нет. Просто любящая женщина
В особняк Анны Ивановны Анненковой, что на углу Петровки и Кузнецкого Моста, ворвалась молодая красивая, очень возбуждённая женщина. Буквально прорываясь сквозь строй прислуги, она подбежала к хозяйке дома и в слезах, с трудом подбирая слова, стала умолять уделить ей минутку времени и не прогонять.
Суровая барыня соизволила выслушать. Посетительница рассказала, что ей удалось, подкупив за 200 рублей унтер-офицера Петропавловской крепости, получить записку от любимого всем сердцем Ванечки, что денег у неё больше нет, а они просто необходимы для устройства побега, что она всё уже придумала и просит матушку Ивана о помощи. «Мой сын – беглец!? Я никогда не соглашусь на это, он честно покорится своей судьбе», - ответила непреклонная матрона.
В отчаянии, не помня себя от горя, Полина брела по улицам Москвы, смущая своим видом редких прохожих. Пылкая француженка никак не могла смириться с отказом, ведь она знала о несметных богатствах Анны Анненковой, которую за роскошь называли «королевой Голконды».
Полина вновь и вновь прокручивала в голове встречу с матерью любимого: вот она вбегает по лестнице в личные покои хозяйки, перед глазами мелькают стены, обитые малиновым штофом, ослепляет своим блеском позолоченная резная мебель, и лица, лица, лица… «Ах, да, Ванечка рассказывал, что вместе с матерью в особняке живёт многочисленная свита, не менее 150 человек, что в её гардеробе 5000 платьев. И эта женщина пожалела денег ради спасения сына!?», - проносятся спутанные мысли. Совершенно обессиленная Полина буквально рухнула на скамейку, едва добравшись до Александровского сада. Ей необходимо было успокоиться и обдумать дальнейший план действий.
Тем временем и Анна Ивановна пребывала в смятении чувств, хотя старалась не подавать виду. За долгие годы вдовства она привыкла полагаться только на саму себя, никому не доверяла, сыновей считала легкомысленными повесами, не оправдавшими её надежд.
Однажды ей предсказали, что она умрёт во сне, и с тех пор барыня не спала по ночам, а только полулёжа дремала на кушетке, укрывшись меховой шалью. До утра рядом с ней находились 40 служанок, которые должны были все время разговаривать вполголоса или читать. С годами характер «королевы Голконды» становился только хуже, богатства и страх за собственную жизнь превратили её в бессердечного деспота. Об отказе в помощи сыну она не жалела, а наглостью французской кокотки была крайне возмущена.
«Как она посмела вступиться за этого глупого мальчишку, опорочившего честь семьи в глазах императора и света!?», - Анна Ивановна Анненкова, как и большинство высшего общества, осуждала поступок сына, точнее страшное преступление, совершённое кучкой заговорщиков. «Иван хотя бы не попал в число пятерых, приговорённых к смертной казни через повешенье, а одиночная камера в Петропавловской крепости, допросы и очные ставки, пожизненная каторга с лишением всех званий, наград и титулов, ему по заслугам», - с негодованием думала она. Вокруг суетились слуги, окружая барыню притворным вниманием и заботой. Понемногу она успокоилась и, наконец, расслабившись от благовоний, погрузилась в сон. Выспаться днём, чтобы не умереть ночью — это было гораздо важнее для неё, чем судьба сына и его гражданской жены.
Если бы мы с вами в начале мая 1827 года прошлись по Александровскому саду, то заметили бы в уединённой беседке среди цветущих кустов сирени милую молодую женщину, пребывающую в раздумьях. Она то резко вскидывала голову, смотря на Кремль гордым уверенным взглядом, то начинала рыдать, повалившись на скамейку. Терзания женщины длились недолго, в какой-то момент она вскочила и уверенным шагом направилась в сторону Кузнецкого Моста. Казалось, что все свои сомнения она оставила в прошлом.
Жанетта-Полина Гёбль решила ехать за Иваном Анненковым на каторгу, жаль, что годовалую Сашеньку, родившуюся уже после ареста отца, нельзя было взять с собой и пришлось оставить бабушке. В душе Полина надеялась и верила, что милый ребёнок растопит ледяное сердце Анны Ивановны, ведь сумела же она воспитать своего сына прекрасным человеком.
Оставалось получить разрешение императора Николая Первого. В нарушение этикета Полина отправила ему прошение, написанное на французском языке: «Ваше Величество, позвольте матери броситься к ногам Вашего Величества и попросить, как милости, позволения разделить ссылку с её незаконным супругом. Религия, Ваша воля, Государь, и закон учат нас, как исправлять свои ошибки. От всего моего сердца я приношу себя в жертву человеку, без которого я более не могу долго жить… Согласитесь, Государь, открыть состраданию Вашу большую душу, великодушно позволяя мне разделить с ним ссылку. Я отказываюсь от моей национальной принадлежности и готова подчиниться Вашим законам. У подножия Вашего трона я умоляю Вас на коленях даровать мне эту милость. Я надеюсь на неё. Остаюсь, Государь, покорной и преданной подданной Вашего Величества».
Не дожидаясь ответа, она решила обратиться к Николаю Первому лично. Узнав, что император в ближайшие дни будет на маневрах под Вязьмой, Полина поехала туда и, прорвавшись сквозь охрану, пала перед Николаем Первым на колени. Увидев рыдающую женщину, император удивленно спросил: «Что Вам угодно?». «Государь, – обратилась к нему Полина на родном языке. – Я не говорю по-русски. Я хочу милостивого разрешения следовать в ссылку за государственным преступником Анненковым». «Кто Вы? Его жена?» – спросил император. «Нет. Но я мать его ребенка», – твердо ответила Полина. На что Николай Первый со вздохом сказал: «Это ведь не ваша родина, сударыня! Вы будете там глубоко несчастны». «Я знаю, государь. Но я готова на всё!»
Император не только разрешил, но и дал 3000 рублей на дорогу. 23 декабря 1827 года в сопровождении двух слуг Полина Гёбль выехала из Москвы в Читу.
«Иду я к тому, кто в неволе!»
От Москвы до Иркутска Полина добралась за 18 дней, чем крайне удивила Иркутского губернатора, ведь у фельдфебеля, доставлявшего государственную почту, времени на ту же дорогу уходило значительно больше. Губернатор на некоторое время задержал Полину, уговаривая вернуться, но она была непреклонна и в конце февраля получила разрешение следовать дальше.
«Губернатор заранее предупреждал меня, что перед отъездом вещи мои будут все осматриваться, и когда узнал, что со мною есть ружьё, то советовал его запрятать подальше, но главное, со мною было довольно много денег, о которых я, понятно, молчала; тогда мне пришло в голову зашить деньги в черную тафту и спрятать в волосы, чему весьма способствовали тогдашние прически; часы и цепочку я положила за образа, так что, когда явились три чиновника, все в крестах, осматривать мои вещи, то они ничего не нашли», - писала она в своих мемуарах.
В пути Полина Гёбль вспоминала свою прежнюю жизнь, молилась за дочку, мечтала о встрече с любимым. Среди заснеженных российских просторов, ветра и холода, детство, проведённое во Франции, казалось вымыслом. Она родилась в 1800 году в старинной дворянской семье, потерявшей свои привилегии в годы революции, и испытывающей большую нужду. Именно тогда Полина, жизнерадостный и энергичный ребёнок, научилась бороться «за своё место под солнцем».
С улыбкой припомнила как ещё девочкой осмелилась обратиться к Наполеону Бонапарту. Произошло это вскоре после гибели отца, когда Полине было 9 лет. Она приметила императора, намеревавшегося сесть в карету, подбежала, представилась и сказала, что её мать осталась с двумя детьми и очень нуждается. Через некоторое время семья погибшего полковника получила крупное единовременное пособие, а затем и пенсию.
В семнадцать лет Полина стала работать в парижском торговом доме Моно, а в двадцать три приехала покорять Москву, устроилась модисткой в торговую фирму «Дюманси» на Кузнецком Мосту. За пять месяцев до восстания на Сенатской площади она познакомилась с поручиком Иваном Анненковым, который состоял в Северном обществе декабристов. Ему был 21 год. В него нельзя было не влюбиться: строен, красив, силён, отличный пловец и наездник, а ещё знатен и богат.
Лето влюблённые провели в путешествии по владениям Анненковых в Симбирской, Пензенской и Нижегородской губерниях. На несколько месяцев задержались в имении Пятино, что на реке Аргаш в 150 км от Симбирска.
Тогда же Иван договорился со священником и нашёл свидетелей, чтобы обвенчаться с Полиной, но она, боясь гнева матери Ивана, отказалась от обряда. Из путешествия пара вернулась в ноябре 1825 года, поручик сразу отправился в Петербург, а Полина, знавшая о готовившемся выступлении, осталась в Москве, ожидая известий.
Полина понимала, что разгром восстания и заключение в Петропавловскую крепость были для её возлюбленного большим потрясением. Как всегда в трудную минуту, Полина действовала смело, настойчиво и решительно. И вот теперь была на пути к своему счастью.
В начале марта 1828 года Полина Гёбль приехала в Читу и сразу оказалась в окружении семи таких же декабристок, как она. Это были жёны Муравьёва, Волконского, Трубецкого, Нарышкина, Ентальцева, Фонвизина, Давыдова. И она – незаконная жена каторжанина Анненкова.
Первое свидание им разрешили через три дня. Увидев своего Ивана, Полина бросилась перед ним на колени и стала целовать его кандалы. Позабыв про разлуку и горе, она была счастлива. Для Анненкова приезд Полины был истинным подарком судьбы. «Без неё он бы совершенно погиб», – писал декабрист И. Д. Якушкин.
По прибытию в Сибирь Полина, как и другие женщины, обязана была дать подписку об отказе от семейной жизни. Свидания разрешались по одному часу два раза в неделю в присутствии офицера. Чтобы увидеться и перекинуться словом со своим любимым, Полина часами сидела на большом камне напротив тюрьмы, дожидаясь, когда каторжан выведут на работу, а после шла заниматься хозяйством.
Женщины жили вблизи Читинского острога в простых деревенских избах, сами готовили еду, ходили за водой, рубили дрова, топили печь. В «Воспоминаниях» Полина Гёбль писала: «…Дамы наши часто приходили посмотреть, как я приготовляю обед, и просили научить их то сварить суп, то состряпать пирог». Когда надо было чистить курицу, «со слезами сознавались, что не умели ни за что взяться, но в этом была не их вина, конечно. Воспитанием они не были приготовлены к такой жизни… а меня с ранних лет приучила ко всему нужда». Полина заражала всех своим весельем и оптимизмом, рядом с ней было легко и уютно.
До ареста Иван дважды предлагал Полине узаконить отношения, но она отказывала ему, самому богатому жениху Москвы. А стать женой ссыльнокаторжного согласилась. 4 апреля 1828 года состоялось венчание. «Это была любопытная и, может быть, единственная свадьба в мире, – вспоминал Н. В. Басаргин. – На время венчания с Анненкова сняли железа и сейчас же по окончании обряда опять надели и увели обратно в тюрьму». Полина была счастлива, соединив судьбу с любимым человеком, и с гордостью стала носить новое имя – Прасковья Егоровна Анненкова.
У Ивана же появились силы переносить все тяготы каторжной жизни, их давала ему безграничная любовь преданной женщины. И хотя свидания их были редки, он знал, что его жена рядом, и теперь уже навсегда.
«Любовь и мир душевный на веке принесла»
В марте 1829 года у Анненковых родилась вторая дочь, которую назвали в честь бабушки Анной, затем родилась Ольга.
В 1830 году Ивана перевели в Петровский завод, и теперь супруги стали видеться намного чаще. Полина купила небольшой домик и обзавелась хозяйством. Через год в семье Анненковых родился сын Владимир. Всего в Сибири Полина рожала 18 раз, однако выжили только шесть детей. Старшая Александра по-прежнему жила у бабушки в Москве.
После Петровского завода последовал переезд в село Бельское Иркутской губернии, а затем в Туринск. Полина с детьми повсюду следовала за мужем и занималась обустройством на новом месте.
В отличие от других семей декабристов, которым щедро помогали родственники, Анненковы жили только на проценты с капитала в 60 тысяч рублей. Эти деньги находились при Иване во время его ареста и, естественно, были конфискованы, но милостью императора Николая Павловича были отданы Полине Гёбль. Государь проникся к этой смелой женщине искренней симпатией и, говоря о ней, употреблял следующее выражение: «Та, что не усомнилась в моём сердце».
В 1839 году Ивану Александровичу по ходатайству его матери было разрешено поступить на гражданскую службу, что несколько облегчило материальное положение многодетной семьи. Через два года семье Анненковых было разрешено переехать в Тобольск, где они и прожили 15 лет до амнистии 1856 года. После амнистии семья перебралась в Нижний Новгород. Вскоре город посетил Александр Дюма, путешествующий по России. Нижегородский губернатор устроил в честь знаменитого писателя званый вечер, заранее предупредив, что его ждет сюрприз.
В своей книге «Путевые впечатления. В России» Дюма писал: «Не успел я занять место, как дверь отворилась, и лакей доложил: «Граф и графиня Анненковы». Эти два имени заставили меня вздрогнуть, вызвав во мне какое-то смутное воспоминание. «Александр Дюма», – обратился губернатор Муравьев к ним. Затем, обращаясь ко мне, сказал: «Граф и графиня Анненковы, герой и героиня вашего романа «Учитель фехтования». У меня вырвался крик удивления, и я очутился в объятиях супругов».
Через несколько дней Дюма приехал в дом Анненковых. За несколько часов общения с постаревшими прототипами своих героев он узнал много интересного о сибирской жизни декабристов: о 30-ти годах суровых испытаний, каторжных работ и унижения, о венчании Ивана и Полины в Михайло-Архангельской острожной церкви, о смерти детей и о неугасающей любви этих уже немолодых людей. Он узнал, что именно любовь и верность помогли преодолеть им все испытания, выпавшие на их долю.
В Нижнем Новгороде Анненковы прожили еще почти двадцать лет. Иван Александрович служил чиновником при губернаторе, был членом комитета по улучшению быта крестьян, участвовал в подготовке реформ, работал в земстве и избирался в мировые судьи.
Пять сроков подряд нижегородское дворянство избирало Ивана Александровича Анненкова своим предводителем. Полина тоже занималась общественной деятельностью, она была избрана попечительницей нижегородского женского Мариинского училища, а затем по просьбе М. И. Семевского, издателя «Русской старины», писала воспоминания.
Так и не освоив письменного русского языка, она диктовала их своей дочери Ольге. Впервые её воспоминания были опубликованы в 1888 году, затем неоднократно переиздавались.
Но главным в её жизни всегда оставался муж – её любимый Иван Александрович. До последних дней своих она ухаживала за ним, как за ребёнком, и до самой смерти не снимала с руки браслета, отлитого Николаем Бестужевым из кандалов её мужа.
Смерть Прасковьи Егоровны наступила внезапно. Утром 14 сентября 1876 года её нашли в постели уже похолодевшей. В это же утро кончилась, по существу, жизнь и Ивана Александровича — жить без неё он не смог, душевная болезнь его быстро прогрессировала, и через год с лишним, 27 января 1878 года, его не стало.
Иван Александрович Анненков был похоронен в нижегородском Крестовоздвиженском женском монастыре, рядом со своей женой, самым верным и преданным другом.В 1953 году прах декабриста был перенесен на Бугровское кладбище, а его могила получила статус памятника истории федерального значения. Сохранилось в Нижнем Новгороде и здание, где жила семья Анненковых с 1861 по 1870-е годы. Дом № 16 на улице Большой Печерской – памятник истории регионального значения, о чем свидетельствует мемориальная табличка.
Благодарю за прочтение. Делитесь своими мыслями в комментариях. Татьяна.
Источник: Э.А. Павлюченко. В добровольном изгнании. - М., Наука, 1986