Доходит до маразма: некоторые учителя литературы настолько некомпетентны, что ученики делают им замечания из-за допускаемых фактических ошибок.
Да, работа педагога трудна: время, силы, нервы... Он тратит столько времени, чтобы подготовиться к занятиям, а потом нервов, чтобы их провести, что уже не остаётся сил на жизнь. Но какой-то классический минимум должен быть в запасе, правда?
Одна моя знакомая девятиклассница (ученица московской школы) на днях пожаловалась мне, что на неё на уроке накричала учительница. Я спросила, как было дело, и услышала примерно такой рассказ: «Мы сейчас проходим Гоголя. Учительница сказала, что мы будем писать сочинение на тему „Подлец ли Чичиков?”, и спросила, какие у нас мнения. Я сказала, что не считаю его подлецом. Учительница стукнула ладонью по столу и стала кричать: „Как ты можешь так говорить? Он настоящий подлец! Хотел обокрасть сирот! Ты читала про опекунский совет?” Я хотела ей сказать, что опекунский совет не занимался сиротами, что в него Чичиков хотел заложить крестьян, то есть мёртвые души, и получить за них деньги. Но посмотрела на неё и поняла, что это бесполезно».
Мне стало искренне жаль девочку. Она одна из класса собирается сдавать ОГЭ по литературе, ещё не все требуемые произведения прочитала, но старается, а главное, задаёт вопросы, анализирует, пытается думать самостоятельно. И тут такой, извините за слово, облом.
Интересно, какие ещё перлы звучат на уроках литературы в этом классе, если под опекой педагог понимает исключительно охрану прав сирот? Как же тогда быть с «Недорослем» Фонвизина, где, как и у Гоголя, говорится о форме государственного контроля в экономике? Помните, Правдин объясняет Стародуму, что правительством ему поручено взять под опеку дом и деревни Простаковой при «первом бешенстве» этой помещицы? А в финале комедии её братец сетует: «Да этак и всякой Скотинин может попасть под опеку...» Разумеется, ни о каких сиротах речь не идёт.
Вместо диалога на уроке звучит монолог учителя, а призывы высказать своё мнение оказываются чисто формальными, призванными продемонстрировать демократичный стиль преподавания, который на поверку оказывается всё тем же авторитарным, когда есть только одно мнение — учительское, а ученики должны ему поддакивать.
Нет, не должны! Пусть ребята свободно высказывают своё мнение, опираясь на текст и его исследование. Только так и можно сделать уроки интересными, запоминающимися, по-настоящему познавательными, когда ученики читают, ищут нужное, сопоставляют, спорят, сомневаются, удивляются, смеются, то есть когда развивается эмоциональный интеллект. Пусть ошибаются, отрицательный результат тоже результат. Не принудиловка и обязаловка, а творческий поиск!
Девятиклассница спросила, как я считаю, подлец ли Чичиков, на что я ответила, что он фигура более сложная, а слово подлец означает резкую отрицательную характеристику человека. Совершить подлость и быть подлецом не одно и то же. (Солгав, вы же не называете себя лжецом: дескать, все иногда лгут, а так-то я человек хороший!) Хотя Гоголь сам называл своего героя подлецом. Я даже вспомнила цитату: «Припряжём подлеца!» И честно сказала, что не готова дать исчерпывающий ответ, но если время терпит, то, используя приёмы лингвистического анализа текста, напишу ответ через пару-тройку дней.
И вот сегодня я по скайпу прислала свой ответ, девочка прочитала и написала: «Я прочла… У меня, честно, нет слов… По факту, в своей статье вы озвучили и сформулировали все мои мысли по этому поводу, и от того, что они стали четкими и ясными, я получила только лишь удовольствие. Спасибо за вашу работу!»
Прямо бальзам на сердце... Так приятно.
Я не уверена, что абсолютно права, но это моё исследование текста. Можете поспорить. И ещё один момент: если исследовать текст, то его нужно цитировать, рассуждать, сопоставлять формальный и содержательный планы, а значит, статья неизбежно получается многословной. Поэтому предлагаю читать её только тем, кто в состоянии это сделать. Та девочка, о которой я пишу, ученица 9-го класса, оказалась способна прочитать «многа букаф».
Нужно любить слово и быть внимательным к слову, ведь, не понимая слов, нельзя рассчитывать на понимание текстов. Недаром литература вместе с русским языком называются словесностью.
_
В первом томе «Мёртвых душ» слово подлец используется 23 раза, кроме того, есть однокоренные слова: поподличает, подлейшим, подлость (3 раза), преподло. Таким образом, в тематическую группу «подлец» входит 29 слов, не считая текстовых синонимов.
Что обозначает это слово? В толковом словаре у него отмечаются значения ʻподлый, низкий, бесчестный человек, негодяйʼ и фамильярное ʻо любом (обычно близком, дорогом) человеке, о животномʼ.
Чтобы лучше понять первое значение, нужно истолковать слова, которыми оно объясняется. У слова подлый два значения: ʻбесчестный, низкийʼ и бранное ʻочень плохой, скверныйʼ. Слово низкий, в свою очередь, истолковывается как ʻбесчестный, подлый; безнравственныйʼ. Слово бесчестный означает ʻнарушающий требования чести, честности; непорядочный, нечестныйʼ.
Если Чичиков подлец, то он очень плохой, у него нет чести и совести, он не бывает искренним, его нельзя назвать порядочным, честным, добросовестным, достойным уважения человеком. Это статичная характеристика, определяющая черта личности, которая не способна к изменению и развитию.
Так ли это?
Проследим по тексту, когда и в отношении кого Гоголь употребляет слово подлец, приобретающее в контексте поэмы статус ключевого.
В главе I оно становится характеристикой владельца трактира, в котором остановился Чичиков: «Покамест ему подавались разные обычные в трактирах блюда... он заставил слугу... рассказывать... большой ли подлец их хозяин; на что половой по обыкновению отвечал: „О, большой, сударь, мошенник”». Здесь слова подлец и мошенник даются как синонимы. Ругая подлецами кузнецов, которые заломили вшестеро за ремонт брички, Чичиков «называл их мошенниками, разбойниками, грабителями проезжающих». Снова смысловым аналогом ключевого слова подлец становится слово мошенник, а также слова разбойник и грабитель.
Напрашивается вывод: для Гоголя подлец — это грабитель, то есть тот, кто похищает, отнимает, присваивает чужие средства, обирает людей, в том числе обременяя население поборами, налогами и так далее. В этом смысле и государство подлец, и все высшие сословия подлецы, потому что они живут за счёт труда простого народа. И отдельные аферисты типа Чичикова тоже подлецы, потому что придумывают мошеннические схемы присвоения денег. Павел Иванович не ходит по дороге с кистенём, он внешне благообразен, воспитан, любезен, но это тоже хищник, грабитель-одиночка, которому хватает ума и ловкости придумать дельце, сулящее капитал, но в ходе реализации такой аферы сама жизнь наказывает Чичикова за жадность.
Желающих урвать кусок побольше было много в России XIX века, в современную Гоголю эпоху, при зарождающемся капитализме. Таких желающих теперь очень много в России, в XXI веке, когда мы живём в эпоху олигархического капитализма.
В речи Ноздрёва ругательства, в том числе слово подлец, встречаются постоянно: он несколько раз называет подлецом Чичикова только потому, что тот не хотел купить у него всякую дрянь. Но такую характеристику Ноздрёв даёт и другим персонажам: Собакевичу, внесюжетным героям Пономарёву и своему приказчику, неназываемым лицам, например: «Чем кто ближе с ним сходился, тому он скорее всех насаливал: распускал небылицу, глупее которой трудно выдумать, расстроивал свадьбу, торговую сделку и вовсе не почитал себя вашим неприятелем; напротив, если случай приводил его опять встретиться с вами, он обходился вновь по-дружески и даже говорил: „Ведь ты такой подлец, никогда ко мне не заедешь”».
В этом контексте слово подлец является ругательством, отрицательно-оценочным словом, так как оно не выражает сущности человека, а только демонстрирует эмоции говорящего. Интересна форма личного местоимения второго лица, которую употребляет Гоголь (вами, ты) и образованного от вы притяжательного местоимения (вашим): эти формы нужны для обозначения собеседника, в данном случае читателя, стало быть, автор просто-напросто называет каждого читателя подлецом, хотя и неявным образом.
В таком же значении это слово используется и в речи Селифана, который адресует его коню: «...Не только гнедой и Заседатель, но и сам чубарый был не в духе. Хотя ему на часть и доставался всегда овёс похуже, и Селифан не иначе всыпал ему в корыто, как сказавши прежде: „Эх ты, подлец!”, но, однако ж, это всё-таки был овёс, а не простое сено...».
Появляется это слово и во внутренней и внешней речи главного героя, когда он так называет Селифана, вовремя не сообщившего о том, что бричка требует ремонта, и кузнецов, которые заломили вшестеро, и Собакевича, который сначала решил припугнуть Чичикова оглаской покупки мёртвых душ („Вишь куды метит, подлец!”), а потом долго стоял на крыльце, высматривая, куда направился его гость („Подлец, до сих пор ещё стоит!”). Впоследствии, просматривая списки купленных крестьянских душ, Чичиков ещё раз ругает помещика: «Это что за мужик: Елизавета Воробей? Фу ты пропасть: баба! она как сюда затесалась? Подлец Собакевич, и здесь надул!»
Синонимом в этом контексте становится слово кулак: „По два с полтиною содрал за мёртвую душу, чортов кулак!” Кулак, то есть стяжатель, человек, имеющий склонность к алчному накоплению денег и имущества, страсть к наживе и приобретательству, — вот характеристика Собакевича, которую даёт ему Чичиков. Ирония заключается в том, что, как говорится, рыбак рыбака видит издалека: оба героя имеют одинаковые страсти.
Чичиков недоволен поведением Собакевича: «Всё-таки, как бы то ни было, человек знакомый, и у губернатора и у полицеймейстера видались, а поступил как бы совершенно чужой, за дрянь взял деньги!» То есть у главного героя есть представления о должном, о норме отношений, что близко к понятию чести. Собакевич нарушил эти нормы, стало быть, он бесчестный человек, подлец. Характеристика становится оправданной.
Для раскрытия анализируемой проблемы важен не сюжет, а такие внесюжетные элементы поэмы, как лирические отступления. Они позволяют писателю в открытой форме высказывать своё мнение по различным вопросам, имеющим прямое или косвенное отношение к центральной теме.
С помещицей Коробочкой главный герой общается свободно и совсем не церемонится. Гоголь оценивает его поведение в лирическом отступлении, где говорит об оттенках и тонкостях нашего обращения. Обратите внимание на местоимение нашего, которое указывает на всеобщность этого явления, на принадлежность читателя к данному кругу лиц. В этом лирическом отступлении автор использует глагол поподличает: и иностранец в душе поподличает перед миллионщиком, что же до русского человека, то «у нас есть такие мудрецы, которые с помещиком, имеющим двести душ, будут говорить совсем иначе, нежели с тем, у которого их триста, а с тем, у которого их триста, будут говорить опять не так, как с тем, у которого их пятьсот, а с тем, у которого их пятьсот, опять не так, как с тем, у которого их восемьсот; словом, хоть восходи до миллиона, всё найдутся оттенки».
Это сказано про всех, носит обобщающий характер. Вывод: все подличают в душе и на словах перед богатыми, значит, всех можно назвать подлецами, все из орла превращаются в куропатку, из Прометея — в муху, в песчинку. Гоголевская ироническая литота усиливает впечатление от низости души, которая оказывается уделом не Чичикова только, а всего общества. Чичиков — дитя своего века, своего поколения. Время требует изворотливости, смекалки, хитрости, приспособленчества, которые становятся деловыми качествами. Главный герой просто предприимчивый человек, ловко и с большой выгодой для себя ведущий дела. Чичиков — делец, а не подлец.
Когда в общественном мнении главный герой вдруг оказался миллионщиком, дамы, которые раньше мало говорили о нём, сделались интересанками и потратили немало денег на новые наряды. Вот как с иронией Гоголь пишет об этом: «...Виною всему слово: миллионщик, не сам миллионщик, а именно одно слово; ибо в одном звуке этого слова, мимо всякого денежного мешка, заключается что-то такое, которое действует и на людей подлецов, и на людей ни сё ни то, и на людей хороших, словом на всех действует».
Людей хороших мы не видим в поэме Гоголя, но характер Чичикова, по замыслу автора, должен находиться в развитии, а значит, он может измениться и даже стать хорошим человеком. По крайней мере, этого хотел писатель, хотя удался ему только сатирический первый том. Сожжённая Гоголем рукопись свидетельствует о том, что он был недоволен тем, что написал во втором томе, а третий том остался лишь в воображении творца.
Слово подлость трижды повторяется в лирическом отступлении: «Миллионщик имеет ту выгоду, что может видеть подлость совершенно бескорыстную, чистую подлость, не основанную ни на каких расчётах: многие очень хорошо знают, что ничего не получат от него и не имеют никакого права получить, но непременно хоть забегут ему вперёд, хоть засмеются, хоть снимут шляпу, хоть напросятся насильно на тот обед, куда узнают, что приглашён миллионщик». Всеобщность, собирательность явления подчёркнута словом многие. И дамы губернского города почувствовали это «нежное расположение к подлости», как иронично и изящно выразился Гоголь.
Если Чичиков подлец, то подлецы и все остальные. А если все подлецы, то подлость становится нормой и теряет отрицательную оценку.
В лирическом отступлении главы VII слово подлец появляется в авторской речи: «Счастлив путник, который после длинной, скучной дороги, с её холодами, слякотью, грязью, невыспавшимися станционными смотрителями, бряканьями колокольчиков, починками, перебранками, ямщиками, кузнецами и всякого рода дорожными подлецами, видит наконец знакомую крышу...». Кажется, это или указание на низкое происхождение «дорожных людей», или выражение негативных эмоций из-за утомительной дороги, и только. Но дальше Гоголь переходит к теме творчества, писательства, а это уже серьёзнее, потому что отражает размышления автора, его духовную жизнь.
Николай Васильевич дерзает «вызвать наружу всё, что ежеминутно пред очами и чего не зрят равнодушные очи, всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повседневных характеров, которыми кишит наша земная, подчас горькая и скучная дорога». Образ дороги из пространственного превращается в символический, а образ Чичикова, постоянно находящегося в движении, в дороге, приближается к авторскому, потому что главный герой тоже наблюдает и обобщает, видит всю тину мелочей, всю бездну пошлости, низости, подлости. Можно ли остаться кристально чистым и честным в таком мире? Вопрос риторический.
О судьбе такого писателя, как он сам, Гоголь пишет, что «ему не собрать народных рукоплесканий... ему не избежать наконец от современного суда, лицемерно-бесчувственного современного суда, который назовёт ничтожными и низкими им лелеянные созданья», ибо не признаёт современный суд, «что много нужно глубины душевной, дабы озарить картину, взятую из презренной жизни, и возвести её в перл созданья; ибо не признаёт современный суд, что высокой восторженный смех достоин стать рядом с высоким лирическим движеньем». И снова возникает образ дороги, на которой такой писатель остаётся один, «без разделенья, без ответа, без участья».
Неужели мы, живущие в XXI веке, будем так же безучастны к сокровенным мыслям Гоголя, высказанным им почти два века назад? Великий писатель выразил их в своих лирических отступлениях, нужно только внимательно читать: «И долго ещё определено мне чудной властью итти об руку с моими странными героями, озирать всю громадно-несущуюся жизнь, озирать её сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слёзы! И далеко ещё то время, когда иным ключом грозная вьюга вдохновенья подымется из облечённой в святый ужас и в блистанье главы, и почуют в смущённом трепете величавый гром других речей...»
У Чичикова есть неведомые миру слёзы, он ещё живая душа, потому что способен на душевное движение, на критическое восприятие тех, кто уже почти умер. Вспомним, какими глазами он смотрит на скрягу помещика: «Уже несколько минут стоял Плюшкин, не говоря ни слова, а Чичиков всё ещё не мог начать разговора, развлечённый как видом самого хозяина, так и всего того, что было в его комнате. Долго не мог он придумать, в каких бы словах изъяснить причину своего посещения». И это Павел Иванович, который с лёту находил нужные слова для любого чиновника и помещика!
Чичикова ужаснуло превращение живого человека в мёртвое его подобие: Плюшкин духовно и душевно давно труп.
Глава VI начинается с авторского лирического отступления: «Прежде, давно, в лета моей юности, в лета невозвратно мелькнувшего моего детства, мне было весело подъезжать в первый раз к незнакомому месту...». Лирическое начало сменяется повествовательным: «Покамест Чичиков думал и внутренно посмеивался над прозвищем, отпущенным мужиками Плюшкину, он не заметил, как въехал в средину обширного села со множеством изб и улиц». Перехода между лирическим и эпическим началом нет, и создаётся впечатление, что так думал не только автор, но и главный герой, а значит, Чичиков совсем не мёртвая душа: он способен к тонким душевным переживаниям и рефлексии и осознаёт, что порывы юности и свежести сменила охлаждённость.
Однако охлаждённость не значит омертвение, и особенно наглядно это проявляется при сравнении Чичикова с Плюшкиным. Вспомнив председателя, с которым они когда-то были однокорытниками, помещик на мгновение становится похож на человека: «И на этом деревянном лице вдруг скользнул какой-то тёплый луч, выразилось не чувство, а какое-то бледное отражение чувства <...> лицо Плюшкина вслед за мгновенно скользнувшим на нём чувством стало ещё бесчувственней и ещё пошлее».
В лирическом отступлении Гоголь пишет: «И до такой ничтожности, мелочности, гадости мог снизойти человек! мог так измениться! И похоже это на правду? Всё похоже на правду, всё может статься с человеком». Слово гадость в одном из своих значений является синонимом слова подлость. Плюшкин низко пал в своей скаредности, утратил человеческий облик, значит, он подлец, то есть человек низкий, безнравственный.
Чичиков поражается, видя Плюшкина, следовательно, он способен оценить чужое падение, чужую низость и подлость. От критики чужих нравов недалеко и до самокритики. Это уже взгляд со стороны, близкий к позиции самого автора.
Лирическое отступление является вставным текстом, нет никакого перехода от эпического начала к лирическому и наоборот, и потому возникает впечатление, что именно так думал и чувствовал Чичиков, наблюдая, как Плюшкин пытается сэкономить клочок бумажки и заплесневевшие чернила с мухами: «Забирайте же с собою в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое ожесточающее мужество, забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге, не подымете потом! Грозна, страшна грядущая впереди старость, и ничего не отдаёт назад и обратно! Могила милосерднее её, на могиле напишется: „Здесь погребён человек!” — но ничего не прочитаешь в хладных, бесчувственных чертах бесчеловечной старости».
Чичикову, с одной стороны, присущ охлаждённый взгляд на вещи, с другой — в нём «не потухла непостижимая страсть», правда, эта страсть к накопительству, к деньгам, но кровь его «играла сильно», и неприятности по службе на таможне не смогли «охладить и усмирить навсегда человека».
В лирическом отступлении главы XI автор пишет: «Очень сомнительно, чтобы избранный нами герой понравился читателям», но он не может взять в герои добродетельного человека, потому что у него другой замысел: «Но... может быть, в сей же самой повести почуются иные, ещё доселе небранные струны, предстанет несметное богатство русского духа, пройдёт муж, одарённый божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде в мире, со всей дивной красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения. И мёртвыми покажутся пред ними все добродетельные люди других племён, как мертва книга пред живым словом!»
Гоголь объясняет, почему он не взял добродетельного человека в герои: «Потому что пора наконец дать отдых бедному добродетельному человеку; потому что праздно вращается на устах слово: добродетельный человек; потому что обратили в рабочую лошадь добродетельного человека, и нет писателя, который бы не ездил на нём, понукая и кнутом и всем, чем попало; потому что изморили добродетельного человека до того, что теперь нет на нём и тени добродетели, и остались только рёбра да кожа вместо тела; потому что лицемерно призывают добродетельного человека; потому что не уважают добродетельного человека. Нет, пора наконец припрячь и подлеца. Итак, припряжём подлеца!»
В этом контексте подлец противопоставлен добродетельному герою как живой и естественный образ ходульному, придуманному. Слово подлец обрастает у Гоголя множеством прибавленных смысловых нюансов. Странный герой и странный сюжет нужны автору для того, чтобы поговорить о важном: о судьбе России и смысле жизни, о предназначении писателя и тайнах творчества, о русском языке и русском народе, об отличии России от всех остальных стран и о человеке вообще. Герой-подлец больше привлечёт внимание читателей, потому что будет интересно о нём читать, и каждый посмеётся над ним, а может быть (на это и надеется Гоголь), найдёт у себя черты сходства с этим персонажем — живым, узнаваемым, способным к развитию, испытывающим страсти, проходящим через потрясения, возвышаясь и падая. И всё это становится импульсом к его изменению и грядущему возрождению.
В лирическом отступлении финала поэмы Гоголь показывает план своей эпопеи, которая ещё только начинается: «Как произвелись первые покупки, читатель уже видел; как пойдёт дело далее, какие будут удачи и неудачи герою, как придётся разрешить и преодолеть ему более трудные препятствия, как предстанут колоссальные образы, как двигнутся сокровенные рычаги широкой повести, раздастся далече её горизонт, и вся она примет величавое лирическое течение, то увидит потом».
На вопрос о нравственных качествах Чичикова писатель отвечает так: «Что он не герой, исполненный совершенств и добродетелей, это видно. Кто же он? стало быть, подлец? Почему ж подлец, зачем же быть так строгу к другим? Теперь у нас подлецов не бывает, есть люди благонамеренные, приятные... Справедливее всего назвать его: хозяин, приобретатель. Приобретение — вина всего; из-за него произвелись дела, которым свет даёт название не очень чистых. Правда, в таком характере есть уже что-то отталкивающее, и тот же читатель, который на жизненной своей дороге будет дружен с таким человеком, будет водить с ним хлеб-соль и проводить приятно время, станет глядеть на него косо, если он очутится героем драмы или поэмы. Но мудр тот, кто не гнушается никаким характером, но, вперя в него испытующий взгляд, изведывает его до первоначальных причин».
Страсть, по мнению Гоголя, способна погубить человека, превратиться в страшного червя, который высосет все жизненные соки. «Блажен избравший себе из всех прекраснейшую страсть... Но есть страсти, которых избранье не от человека. Уже родились они с ним в минуту рождения его в свет, и не дано ему сил отклониться от них. <...> И, может быть, в сем же самом Чичикове страсть, его влекущая, уже не от него, и в холодном его существовании заключено то, что потом повергнет в прах и на колени человека пред мудростью небес».
Страсть к накопительству в Чичикове не от него самого, а от воспитания, от общества.
В лирическом отступлении автор пишет: «Но не то тяжело, что будут недовольны героем, тяжело то, что живёт в душе неотразимая уверенность, что тем же самым героем, тем же самым Чичиковым были бы довольны читатели. Не загляни автор поглубже ему в душу, не шевельни на дне её того, что ускользает и прячется от света, не обнаружь сокровеннейших мыслей, которых никому другому не вверяет человек, а покажи его таким, каким он показался всему городу, Манилову и другим людям, — и все были бы радёшеньки и приняли бы его за интересного человека».
Почему читатели были бы довольны Чичиковым, не покажи Гоголь его сокровеннейших мыслей? Потому что очень многие восхитились бы ловкостью и обходительностью Павла Ивановича, и его поведение могло бы даже стать образцом для подражания: вот как нужно жить! Но раз герой совершает преступление, им нельзя восхищаться из-за принятой обществом системы нравственных ориентиров. Читателям придётся согласиться с характеристикой подлец, чтобы в глазах других остаться добропорядочными людьми.
Но кто-то ведь должен сказать правду, обличить низость души человека вообще, потому что в крайних обстоятельствах почти каждый опускается до подлости. Кто-то ведь должен заставить читателя думать, а не только смеяться над приключениями героя. Эту святую правду и говорит Гоголь. Он хочет, чтобы читатель устремил глубокий взор на общество и себя самого и задал себе тяжёлый вопрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?»
Однако вместо этого, как и предполагал Гоголь, читатель обычно самодовольно улыбается, читая об аферах Чичикова, и говорит примерно так: «А ведь должно согласиться, престранные и пресмешные бывают люди в некоторых провинциях, да и подлецы притом немалые!» Мало того, будет искать черты главного героя в ком угодно, только не в себе самом. Увидев знакомого, будет фыркать от смеха и говорить: «Смотри, смотри, вон Чичиков, Чичиков пошёл!», да ещё побежит вдогонку и будет дразнить: «Чичиков! Чичиков! Чичиков!»
Имя главного героя следует считать «говорящим». Фамилия с её повтором (чичи) с мягкими согласными и «узкими» гласными ассоциируется с чем-то мелким, ничтожным, мелочным. Имя Павел латинское по происхождению: paulus значит ʻмалыйʼ. Смысловой компонент малости, ничтожности повторяется, что не может быть случайностью. Значит, такова задумка автора: показать, до какой ничтожности, мелочности, гадости и подлости опускается человек, если общество внушило ему вместо идеалов добра и справедливости идеал накопительства: «Береги копейку!» Натура человека мельчает, а виной всему приобретательство, желание урвать для себя всего побольше, отбирая у других.
Чичиков ли автор этого идеала? Конечно, нет. Эта система ценностей имеет давнюю историю. В её основе лежит эгоизм.
Для глубоко верующего писателя были важны ассоциации, возникающие благодаря христианскому вероисповеданию, а верующими в гоголевской России были почти все. Поэтому современники более точно воспринимали смыслы, заложенные Николаем Васильевичем в подтекст своего произведения.
Апостол Павел, один из авторов Нового Завета, сначала был гонителем христиан и назывался Савлом. Ему, как и Христу, было 33 года, когда на пути в Дамаск он услышал неведомый голос: «Савл! Савл! Что ты гонишь меня?», после чего на три дня ослеп, был исцелён христианином, крестился и стал ревностно служить Богу. Пётр и Павел — два апостола, наиболее почитаемых в православии, за то что посвятили свою жизнь распространению веры Христовой. В основе такого образа жизни лежит альтруизм.
Таким образом, имя главного героя несёт двойное послание: с одной стороны, намекает на малость и низость героя, на то, что он подлец, с другой — на его духовный потенциал, который должен раскрыться, если он выберет верную жизненную дорогу, если путеводной звездой для него будут высокие идеалы служения Богу и людям. Тогда Павел Иванович Чичиков переродится и станет глубоко духовным человеком, истинным христианином, для которого основной заповедью является завет «Возлюби ближнего своего, как самого себя».
Поэтому на проблемный вопрос можно ответить так: Чичиков в такой же мере подлец, в какой мере подло всё общество, родившее и взрастившее его. Назвать героя подлецом — значит назвать подлецом самого себя.
