Реалии жизни со временем неуклонно меняются. Из-за этого современному читателю иногда бывает сложно понять мотивы и цели героев, казалось бы, хорошо известных книг, не говоря уже о том, что некоторые бытовые нюансы остаются «за кадром». А ведь из таких мелочей и складывалась жизнь людей. Давайте в качестве примера быта и нравов посмотрим, какие интересные штрихи может упустить современный читатель в отдельно взятом эпизоде романа «Анна Каренина».
В X главе Левин вместе с братом Анны Стивой Облонским идет в ресторан. Там старые знакомые общаются «за жизнь», обсуждая в том числе любовь Левина к Кити Щербацкой. В предыдущей главе Стива предлагает на выбор «Эрмитаж» или «Англию», но останавливается на «Англии». «Ну, в “Англию”, — сказал Степан Аркадьич, выбрав “Англию” потому, что там он, в “Англии”, был более должен, чем в “Эрмитаже”. Он потому считал нехорошим избегать этой гостиницы». «Англия» была гостиницей, и при ней был хороший ресторан. Стива, имея хорошую зарплату, живет не по средствам на слишком широкую ногу, в итоге плодит долги. Во многих ресторанах, магазинах, ателье можно было открыть «счет», где суммировались долги, и платить позже.
Глава X:
Когда Левин вошел с Облонским в гостиницу, он не мог не заметить некоторой особенности выражения, как бы сдержанного сияния, на лице и во всей фигуре Степана Аркадьича. Облонский снял пальто и в шляпе набекрень прошел в столовую, отдавая приказания липнувшим к нему татарам во фраках и с салфетками. (Прим. во многих ресторанах в качестве официантов нанимали татар. Униформой официанта были фрак, брюки, жилет и галстук-бабочка) Кланяясь направо и налево нашедшимся и тут, как везде, радостно встречавшим его знакомым, он подошел к буфету, закусил водку рыбкой и что-то такое сказал раскрашенной, в ленточках, кружевах и завитушках француженке, сидевшей за конторкой, что даже эта француженка искренно засмеялась. (Прим. в ресторане могло быть несколько залов, в первом мог быть буфет, где предлагались закуски и алкоголь. Обычно в общепите, по крайней мере при общении с гостями, работали только мужчины. В некоторых заведениях, особенно кофейнях и кондитерских, иногда работали хорошенькие девушки, которые должны были привлекать гостей-мужчин и создавать расслабленную атмосферу. Но там не подавали алкоголь. Женщина, стоящая за стойкой в ресторане, явно сомнительного поведения). Левин же только оттого не выпил водки, что ему оскорбительна была эта француженка, вся составленная, казалось, из чужих волос (прим. вообще многие женщины носили «чужие волосы» для дополнительного объема. Носила и Кити Щербакову, а Анна Каренина имела свою роскошную шевелюру и обходилась без этого, о чем прямо сказано в романе), poudre de riz и vinaigre de toilette. (Прим. рисовая пудра и туалетный уксус, который был популярным в 19 веке косметическим средством, вроде одеколона. В него входила совсем небольшая доля уксуса, еще отдушки, но большая часть - спирт. Туалетный уксус иногда добавляли с воду для последующих обтираний, обычно утренних. Использовался он в том числе при уходе за жирной кожей). Он, как от грязного места, поспешно отошел от нее. Вся душа его была переполнена воспоминанием о Кити, и в глазах его светилась улыбка торжества и счастья.
— Сюда, ваше сиятельство, пожалуйте, здесь не обеспокоят, ваше сиятельство, — говорил особенно липнувший старый белесый татарин с широким тазом и расходившимися над ним фалдами фрака. — Пожалуйте, ваше сиятельство, — говорил он Левину, в знак почтения к Степану Аркадьичу ухаживая и за его гостем.
Мгновенно разостлав свежую скатерть на покрытый уже скатертью круглый стол под бронзовым бра, он пододвинул бархатные стулья и остановился перед Степаном Аркадьичем с салфеткой и карточкой в руках, ожидая приказаний.
— Если прикажете, ваше сиятельство, отдельный кабинет сейчас опростается: князь Голицын с дамой. (Прим. в ресторанах помимо обычных залов были отдельные кабинеты, где люди общались в приватной обстановке. В кабинеты нередко приглашали любовниц и дорогих проституток). Устрицы свежие получены.
— А! устрицы.
Степан Аркадьич задумался.
— Не изменить ли план, Левин? — сказал он, остановив палец на карте. И лицо его выражало серьезное недоумение. — Хороши ли устрицы? Ты смотри!
— Фленсбургские, ваше сиятельство, остендских нет. (Прим. Поставщиками лучших устриц в Россию в XIX веке были два города: немецкий Фленсбург и бельгийский Остенде)
— Фленсбургские-то фленсбургские, да свежи ли?
— Вчера получены-с.
— Так что ж, не начать ли с устриц, а потом уж и весь план изменить? А? (Прим. устрицы были популярный блюдом среди состоятельных гурманов, и при этом своего рода элементом престижа. На картине А. П. Федотова «Завтрак аристократа» есть интересный штрих – помимо прочих атрибутов красивой жизни, реклама устриц, лежащая на стуле)
— Мне все равно. Мне лучше всего щи и каша; но ведь здесь этого нет.
— Каша а ла рюсс, прикажете? — сказал татарин, как няня над ребенком, нагибаясь над Левиным. (Прим. официант к простому русскому блюду лепит иностранное название, подчеркивая пафос заведения)
— Нет, без шуток, что ты выберешь, то и хорошо. Я побегал на коньках, и есть хочется. И не думай, — прибавил он, заметив на лице Облонского недовольное выражение, — чтоб я не оценил твоего выбора. Я с удовольствием поем хорошо.
— Еще бы! Что ни говори, это одно из удовольствий жизни, — оказал Степан Аркадьич. — Ну, так дай ты нам, братец ты мой, устриц два, или мало — три десятка, суп с кореньями…
— С кореньями, знаешь? (Прим. Облонский в качестве собственной фишки, а также чтобы не смущать простоватого приятеля наоборот дает русское название французскому супу) Потом тюрбо под густым соусом, потом… ростбифу; да смотри, чтобы хорош был. Да каплунов, что ли, ну и консервов. (Прим. Каплун – специально откормленный кастрированный петух, тоже вполне себе деликатес, и при этом подавался к столу целиком. То есть Стива либо слишком уж увлекается чревоугодием, либо расточительно заказывает больше, чем может съесть даже вместе с товарищем)
Татарин, вспомнив манеру Степана Аркадьича не называть кушанья по французской карте, не повторял за ним, но доставил себе удовольствие повторить весь заказ по карте: «Суп прентаньер, тюрбо сос Бомарше, пулард а лестрагон, маседуан де фрюи…» — и тотчас, как на пружинах, положив одну переплетенную карту и подхватив другую, карту вин, поднес ее Степану Аркадьичу. (Прим. «прентаньер» - soupe printanière. Его название переводится как «весенний суп». Это суп из ранних овощей, среди которых обязательно присутствует репа или молодой картофель, иногда шпинат, щавель, редис, лук, морковь, сухое белое вино, обязательно сливочное масло. Тюрбо - самая дорогая рыба из отряда камбалообразных, отличается нежным белым мясом, считается деликатесом)
— Что же пить будем?
— Я что хочешь, только немного, шампанское, — сказал Левин.
— Как? сначала? А впрочем, правда, пожалуй. Ты любишь с белою печатью?
— Каше блан, — подхватил татарин.
— Ну, так этой марки к устрицам подай, а там видно будет.
— Слушаю-с. Столового какого прикажете?
— Нюи подай. Нет, уж лучше классический шабли.
— Слушаю-с. Сыру вашего прикажете?
— Ну да, пармезану. Или ты другой любишь?
— Нет, мне все равно, — не в силах удерживать улыбки, говорил Левин.
И татарин с развевающимися фалдами над широким тазом побежал и через пять минут влетел с блюдом открытых на перламутровых раковинах устриц и с бутылкой между пальцами.
Степан Аркадьич смял накрахмаленную салфетку, засунул ее себе за жилет и, положив покойно руки, взялся за устрицы.
— А недурны, — говорил он, сдирая серебряною вилочкой с перламутровой раковины шлюпающих устриц и проглатывая их одну за другой. — Недурны, — повторял он, вскидывая влажные и блестящие глаза то на Левина, то на татарина.
Левин ел и устрицы, хотя белый хлеб с сыром был ему приятнее. Но он любовался на Облонского. Даже татарин, отвинтивший пробку и разливавший игристое вино по разлатым тонким рюмкам, с заметною улыбкой удовольствия, поправляя свой белый галстук, поглядывал на Степана Аркадьича.
— А ты не очень любишь устрицы? — сказал Степан Аркадьич, выпивая свой бокал, — или ты озабочен? А?
Ему хотелось, чтобы Левин был весел. Но Левин не то что был не весел, он был стеснен. С тем, что было у него в душе, ему жутко и неловко было в трактире, между кабинетами, где обедали с дамами, среди этой беготни и суетни; эта обстановка бронз, зеркал, газа, татар — все это было ему оскорбительно. Он боялся запачкать то, что переполняло его душу.
— Я? Да, я озабочен; но, кроме того, меня это все стесняет, — сказал он. — Ты не можешь представить себе, как для меня, деревенского жителя, все это дико, как ногти того господина, которого я видел у тебя…
— Да, я видел, что ногти бедного Гриневича тебя очень заинтересовали, — смеясь, сказал Степан Аркадьич.
— Не могу, — отвечал Левин. — Ты постарайся, войди в меня, стань на точку зрения деревенского жителя. Мы в деревне стараемся привести свои руки в такое положение, чтоб удобно было ими работать; для этого обстригаем ногти, засучиваем иногда рукава. А тут люди нарочно отпускают ногти, насколько они могут держаться, и прицепляют в виде запонок блюдечки, чтоб уж ничего нельзя было делать руками. (Прим. Длинные ногти не были очень уж модными, но любители были. Например, Пушкин. Это воспринималось как нечто пафосное)
Степан Аркадьич весело улыбался.
— Да, это признак того, что грубый труд ему не нужен. У него работает ум…
— Может быть. Но все-таки мне дико, так же как мне дико теперь то, что мы, деревенские жители, стараемся поскорее наесться, чтобы быть в состоянии делать свое дело, а мы с тобой стараемся как можно дольше не наесться и для этого едим устрицы…
— Ну, разумеется, — подхватил Степан Аркадьич. — Но в этом-то и цель образования: изо всего сделать наслаждение.
— Ну, если это цель, то я желал бы быть диким.
— Ты и так дик… Вы все Левины дики.
(Прим. Далее обсуждают большую любовь Левина и то, что Кити могла бы стать его женой)
Подобных нюансов в романе множество.
Этот пост также можно увидеть на моем канале тут
#история #культура #литература #быт #дореволюционныйбыт
