- Заходи, не стой там, как не родная. Аньк? Ты что не зовешь родственницу, толчется там.
Аленка вздрогнула от этого визгливого голоса, он так и лез в уши, сверлил, как сверлом. Обычно у тетки Анны никого не было, не очень любила она гостей, вечно сторонилась ото всех, только с братом была открытой, да и то не всегда. А, как батя умер, так она и с Аленкой почти не общалась, кивнула головой на похоронах Софьи, да и только. Вот и не ожидала она у тетки никого встретить, удивилась.
- Лена, ты? Заходи. Мы в комнате
Голос тетки Анны был тяжел и смутен, через секунду она зашаркала валенками по дощатому полу, выглянула в сени, и Аленка удивилась, насколько она постарела
- Теть Ань. Я на минуточку. Мне попросить только. Ты с девочками не посидишь завтра с утра? Проша к председателю пойдет, на работу устраиваться, а мне в сельпо сбегать, масла купить. Сегодня не было. А?
- Да я гляжу у моих внучек новая мамка объявилась? Да при живой собственной? Гляди ко! Шустрая какая! Мигом пристроилась к мужику.
Аленка даже отступила назад, побоялась, что Меланья задавит ее своей необъятной грудью, удушит, прижав к стене. За это время Машкина мать стала совсем грузной, двигалась неуклюже, дышала тяжело, но голос у нее не изменился, да и взгляд остался прежним - нагловатым и злым. Аленка хотела было ответить, но Меланья двинула туловом, пропуская ее в комнату, зашипела, вдруг снизив громкость и тон
- Ну, зайди. Мы там кофий пьем с плюшками, компанию составишь. Да и поговорим, чо уж. Я как раз к вам идти хотела.
Аленка отошла к противоположной стене, вытерла лицо платком, благо всегда носила в кармашке - мерзкая тетка обрызгала ее слюной, сказал
- Нет, теть Мил. Мне некогда разговаривать и кофеи ваши пить. Там девочки одни, мне бежать надо. Теть Ань? Поможешь?
Анна согласно помотала головой, но Меланья совсем взбеленилась. Выпятила толстый живот, затрясла щеками, завопила
- Девочки? Ишь, умная. Мать их завтра приезжает, без тебя, сопли, за дитями присмотрит. Раскрылилась тут, чужих девок прикарманила, мужика уложила. Гляди, страмница, это тебе не город.
Аленка вдруг почувствовала дурноту. Закружилась голова, затошнило, она проскользнула мимо Меланьи, чуть не задохнувшись от волны запаха ее пота, вылетела во двор, бросилась в сад, и только, когда миновала дальнюю калитку, села прямо на пенек от спиленной яблони, всхлипнула, обмякла, почти потеряв силы. Старенький Полкан, который обожал Аленку, вылез из будки, подошел, обнюхал ее колени, чуть скульнул и лег прямо у ног, примостившись на чудом сохранившемся островке сухой травы.
- Уеду, я Полкаша. Права ведь Меланья, я детей у живой матери выманиваю. И мужа у жены. Плохо это. Правда?
Она потеребила жесткую шерсть, Полкан поднял морду, как будто и правда понимал, что она говорит. А потом уложил морду прямо в ее ладошки, лизнул аккуратно и прикрыл глаза.
…
Машка злобно швыряла вещи девочек в мешок. Она даже сумки не удосужилась принести, а, может, спешила, как будто боялась, что Аленка спрячет дочек, увезет невесть куда. Девчонки сидели рядком на лавке, испуганно следили за матерью, но в их глазках Аленка видела радость -они очень обрадовались Машке. Напихав мешок, Машка отволокла его во двор, навалила на тележку, которую привезла с собой, вернулась, ухватила дочек за руки, потащила к дверям. Но обернулась, сощурилась, как злобная кошка, не сказала - выплюнула.
- А этому скажешь! Хочет дочек увидеть, пусть сам придет, повинится. А не хочет сам - так век ему детей не видать!
…
Пурга мела так, что во дворе не было видно не зги. Аленка, впрочем, во двор и не смотрела, ждать ей было сегодня некого, с дальней фермы прибежал соседский Генька, сообщил, что Прокл заночует там, председатель его принял, а работы с головой. Пустой дом казался гулким и чужим, несмотря на то, что печка топилась во всю странный холод сковал ее тело, вроде, как жар обходил ее стороной, не касался. Ей вдруг захотелось натянуть шубку, сунуть ноги в валенки и пойти через огороды к Караю, спустится к своей иве, пробраться по склоненной ветке почти до середины, заглянуть вниз, всмотреться в черные струи быстрой, незамерзшей на стремнине воды. А потом опуститься в нее, упасть на дно, закрыть глаза и…обрести покой. А, может быть, снова почувствовать мамино тепло, зарыться в ее объятиях, забыть обо всем.
И Аленка натянула шубку прямо на рубаху, хотела надеть валенки, но плюнула, выскочила босыми ногами на сверкающий, только что выпавший снег, и побежала к огороду, совсем не чувствуя холода.
- Куда! А ну стой! Дура!
Грубый голос казался знакомым и незнакомым, чья-то сильная рука ухватила ее за подол развевающейся шубки, дернула, почти повалила на снег, но Аленка удержалась, вывернулась, повернулась лицом к нападавшему. Стеха! Женщина стояла прямо перед ней, распущенные волосы отливали серебром в свете вдруг выглянувшей из-за туч луны, и бездонные ямы глаз были похожи на омуты.
- Дура! Там, куда ты спешишь нет ничего. Уж поверь - я знаю. Пошли.
С невесть откуда взявшейся силой Стеха потащила ее к калите своего дома, а там, вынырнувшая из дверей Гаптариха подхватила, зашептала что-то на ухо, и черное безмолвие поглотило Аленку.
…
Сумку, казавшуюся неподъемной, Аленке помог втащить в поезд Джура. Парень был темен и молчалив, почти не разговаривал, он встретил ее на еще почти ночной улице, когда она волокла свою ношу по дороге вверх к вокзалу. И уже, когда поезд трогался, тронул ее руку теплой ладонью, почти прошелестел
- Те ажюти́л туме о де́л!* Светлая…
*Да поможет тебе Бог