Когда американский прокурор пригласил дать показания бывшего генерал-майора вермахта Эрвина фон Лахузена, в зале Нюрнбергского процесса царило насмешливое безразличие среди подсудимых. Лишь Геринг, который неофициально взял на себя роль "тюремного фюрера" среди своих бывших товарищей, усмехался в сторонке. Однако уже через час высокомерие подсудимых исчезло без следа. Кейтель, не переставая протирать пот со лба, почувствовал болезнь сердца, а Геринг, закипая от ярости, стал махать кулаками и кричать на весь зал:
"Мерзавец! Предатель! Мерзкий изменник!"...
Основной свидетель со стороны обвинения
Участие в судебных слушаниях бывшего генерал-майора вермахта Эрвина фон Лахузена вызвало общее изумление. Во времена Гитлеровской Германии он руководил вторым отделом Абвера, специализирующимся на диверсионной деятельности и саботаже, и лично возглавлял известный своими операциями полк "Бранденбург". Лахузен также был близок с Вильгельмом Канарисом, его начальником и выдающимся критиком нацистского режима, вне рамок служебных обязанностей.
Канарис, осознавая, что они стали участниками преступного предприятия, организованного нацистами и лично Гитлером, наставил Лахузена тайно вести рабочий дневник и документировать в нем самые спорные и скандальные приказы, поступающие из высших эшелонов власти. Он говорил:
Цель и намерение дневника — однажды показать немецкому народу и миру лидеров, которые сейчас решают судьбу своего народа...
Канарис регулярно выражал свою озабоченность по поводу военных преступлений, начиная с сентября 1939 года, и направлял в высшие инстанции доклады с возражениями против совершаемых жестокостей. Однако при каждой попытке он сталкивался с резким сопротивлением со стороны Кейтеля, Йодля и самого Гитлера. Канарис не дожил до конца войны — после неудачного заговора против фюрера в 1944 году он был захвачен и казнен в концентрационном лагере.
Благодаря своему служебному положению и близким отношениям с Канарисом, Ланхузен располагал уникальной секретной информацией, о которой многие из подсудимых на Нюрнбергском процессе предпочли бы забыть. Но им пришлось столкнуться с этими фактами.
В конечном счете, Лахузен стал первым свидетелем в Нюрнберге, который раскрыл тайные обстоятельства начала войны с Польшей, которая затем переросла во Вторую мировую войну, а также описал операции айнзацгрупп СД на захваченных территориях и тайные аспекты планирования "войны на истребление" против СССР.
Важнейшим моментом стало его свидетельство о массовом уничтожении советских военнопленных в немецких концлагерях. Лахузен убедительно показал, что масштабные злодеяния были организованны не отдельными военачальниками, а выполнялись по прямым указаниям высшего командования вермахта и нацистского руководства. Именно после его слов Кейтель почувствовал себя плохо в зале суда, а Геринг, потрясенный разоблачениями генерала, начал извергать оскорбления в его адрес.
В заключительной части статьи приведен фрагмент допроса Лахузена, и вы можете ознакомиться с деталями планов промышленного уничтожения наших предков. Но прежде мы хотели бы осветить тему советских военнопленных...
Символ нацистской идеологии
Жестокость в отношении советских военнопленных представляет собой одно из самых масштабных преступлений нацизма. За время Второй мировой войны, всего за три с половиной года, примерно 3,3 миллиона красноармейцев погибли в немецком плену по различным причинам, из которых около 2,2 миллиона умерли в короткий период с июля 1941 по январь 1942 года.
Масштаб этой трагедии огромен и шокирующий.
Вопрос об этом преступлении долгое время оставался в тени. Так было как в нашей стране, так и на Западе. Было известно об опасности немецкого плена, но подробностей старались избегать и западные, и советские историки.
Удивительно, но даже сегодня трудно найти в России обширную научную литературу, детальную и со всей серьезностью, соответствующей масштабу преступления. Почти ничего нет в открытом доступе. Из исключений можно отметить работу немецкого историка Кристиана Штрайта "Они нам не товарищи", переведенную на русский язык, но это скорее исключение, чем правило.
Многие из нас могут быть потомками тех, кто не вернулся из плена. Шансы равны: либо они умерли в бою и были погребены в общих захоронениях, либо стали пленниками и погибли во время сбора узников или транспортировки в лагерях.
Если вы когда-либо просматривали немецкую хронику лета 1941 года, то, вероятно, замечали, что по обочинам дорог в пыли разбросаны тела советских солдат. Это погибшие от расстрела, брошенные после маршей огромных колонн военнопленных. Именно тех, кто больше не мог идти, немцы не щадили. Они даже не скрывались от местных жителей, стоявших в стороне и наблюдавших за происходящим. Известный историк Земсков утверждает, что только во время таких маршей было убито приблизительно 400 тысяч военнопленных!
После этого следовала дорога в стационарный лагерь, где вмешивались гестапо и СД, проводившие так называемые "отборы" (ниже Лахузен расскажет об этом). Те, кого "отобрали", выводились за пределы лагеря и подвергались уничтожению.
Позднее для них создавали специальные места для секретных казней в концентрационных лагерях (под видом медицинских кабинетов), куда их организованно перевозили из лагерей. В основном среди них были политрукы, коммунисты, чекисты, евреи, жители Средней Азии (не всегда) и представители так называемой "советской интеллигенции" (включая обычных школьных учителей).
В результате этого миллионы людей погибли, и сотни тысяч были расстреляны.
Сегодня все уважаемые историки признают преступное обращение с советскими военнопленными как одно из главных преступлений нацизма, его "визитную карточку", наравне с Холокостом, блокадой Ленинграда, планированием геноцида и развязыванием кровавых войн.
Запись заседания Международного военного трибунала от 30 ноября 1945 года (фрагмент допроса Эрвина Лахузена представителями США, СССР и Франции)
Эймен (представитель обвинения от США): В 1941 году Вы присутствовали на совещании, на котором был также генерал Рейнеке?
Лахузен: Да.
Эймен: Кем был генерал Рейнеке?
Лахузен: Генерал Рейнеке был тогда начальником общего управления, входившего в ОКВ (Верховное командование вермахта).
Эймен: Помните ли Вы хотя бы приблизительно дату этого совещания?
Лахузен: Это было, примерно, летом 1941 года, вскоре после начала кампании в России, возможно, в июле.
Эймен: Можете ли Вы наиболее точно и определенно сообщить нам, кто присутствовал на этом совещании?
Лахузен: На этом совещании, на котором я присутствовал в качестве заместителя Канариса и которое запечатлено в записях, сделанных мною для Канариса, председательствовал генерал Рейнеке, затем присутствовали обергруппенфюрер Мюллер из PCXА, кроме того, полковник Брейер, который представлял отдел военнопленных, и затем я, присутствовавший в качестве представителя Канариса, то есть управления разведки и контрразведки.
Эймен: Объясните Трибуналу, кто такой Мюллер и почему он присутствовал на этом совещании?
Лахузен: Мюллер был начальником отдела в главном управлении имперской безопасности. Он принимал участие в этом заседании, так как он отвечал за проведение мероприятий, касавшихся русских военнопленных, а именно за проведение экзекуций.
Эймен: Объясните также, кто такой полковник Брейер и почему он присутствовал на этом совещании?
Лахузен: Полковник Брейер ведал вопросами о военнопленных. Я точно не знаю, в каком именно отделе он в то время работал. Во всяком случае, он занимался вопросами о военнопленных в системе ОКВ.
Эймен: Каковы были цели этого совещания?
Лахузен: Это совещание имело своей задачей комментировать полученные до этого времени приказы об обращении с русскими военнопленными, разъяснить их и, сверх того, обосновать.
Эймен: Следовало ли из обсуждения на этом совещании, в чем суть этих инструкций и указаний?
Лахузен: Содержание сводилось в основном к следующему. Предусматривались две группы мероприятий, которые должны были быть осуществлены. Во-первых, умерщвление русских комиссаров и, во-вторых, умерщвление всех тех элементов среди русских военнопленных, которые должны были быть выявлены СД, то есть отравленных идеями большевизма.
Эймен: Узнали ли Вы также из этого обсуждения, каковы основания появления такого рода приказов?
Лахузен: Основа появления таких приказов была в общих чертах обрисована генералом Рейнеке. Война между Германией и Россией — не война между двумя государствами или двумя армиями. Это война двух мировоззрений — мировоззрения национал-социалистского и большевистского. Красноармеец не рассматривается как солдат в обычном смысле слова, как это понимается в отношении наших западных противников. Красноармеец должен рассматриваться как идеологический враг, то есть как смертельный враг национал-социализма, и поэтому должен подвергаться соответствующему обращению.
Эймен: Скажите, пожалуйста, Канарис сообщил Вам, почему он выбрал именно Вас, чтобы послать на это совещание?
Лахаузен: Канарис послал меня на это совещание по двум, даже по трем, причинам, хотя сам был в Берлине. Во-первых, он хотел избежать личной встречи с Рейнеке, который рассматривался им как один из самых ярых национал-социалистских генералов и который был ему исключительно антипатичен. Во-вторых, приказав мне поехать на это совещание, он дал мне следующую директиву: попробовать рядом фактических аргументов или провалить этот не только жестокий, но и совершенно бессмысленный приказ, или, во всяком случае, добиться наивозможного ограничения действия этого приказа. Он назначил меня еще и по тактическим соображениям, потому что он как начальник управления в том положении, в каком он находился, конечно, не мог так смело высказываться, как мог бы сделать это я, благодаря моему подчиненному положению. И в-третьих, он точно знал мои настроения по этому вопросу, то есть мое отношение, которое я проявлял на деле, когда это было возможно, во время моих поездок на фронт, в общении с русскими военнопленными. Все это недвусмысленно изложено в моих записях.
Эймен: Скажите, Канарис и другие члены Вашей группы имели какие-нибудь прозвища для Рейнеке?
Лахузен: Не только наша группа, но и другие называли его «маленьким Кейтелем».
Эймен: Скажите, пожалуйста, до того, как Вы пошли на это совещание, Канарис давал какие-нибудь пояснения к приказам командования?
Лахузен: Уже при издании этих приказов Канарис в наших кругах (когда я говорю «наши круги», я в первую очередь подразумеваю начальников отделов) резко отрицательно высказывался в отношении них и заявил протест через отдел «Заграница», то есть через Бюркнера. Я не могу точно сказать сейчас, было ли это доложено Кейтелю устно или письменно. Возможно, были использованы оба способа. Бюркнер это должен точно знать.
Эймен: Когда Вы говорите «протестовали через Бюркнера», что Вы имеете в виду?
Лахузен: Этот протест или эти контраргументы по вопросу обращения с русскими военнопленными были переданы Канарисом через отдел «Заграница», через Бюркнера. В этом отделе имелся сектор, или лицо, занимающееся вопросами международного права. Это был граф Мольтке, который так же, как и другие, принадлежал к узкому кругу Остера и был казнен после 20 июля.
Эймен: Объясните теперь, пожалуйста, Трибуналу, что произошло и что было сказано на этом совещании?
Лахузен: Совещание открыл генерал Рейнеке и в своем вступительном слове он прокомментировал приказы в таком духе, как я уже говорил. Он заявил, что необходимо принять эти меры, и особенно необходимым он считал добиться того, чтобы и армия и в особенности офицерский состав уяснили себе это, так как они поныне пребывают мысленно где-то в ледниковом периоде, а не в национал-социалистской действительности.
Эймен: Что Вы сказали на этом совещании, какую точку зрения Вы высказывали?
Лахузен: Я представлял точку зрения абвера, то есть Канариса. Я указал главным образом на крайне неблагоприятное влияние этих мероприятий на армию, а именно на действующую армию на фронте, где никогда бы не поняли смысла такого приказа. Во всяком случае простой солдат не понял бы этого приказа. Кроме того, у нас имелись сообщения о том, что эти экзекуции проводились прямо на глазах у солдат.
Эймен: И чтобы нам было совершенно ясно, еще раз повторите, что Вы сказали о том впечатлении, которое произведет на немецких солдат выполнение этого приказа?
Лахузен: Я сказал, что, как нам стало известно по различным сообщениям с фронта, выполнение подобных приказов оказывает самое неблагоприятное влияние на настроение и дух наших войск и даже на дисциплину армии.
Эймен: Обсуждались какие-либо вопросы международного права на этом совещании?
Лахузен: Нет. В этой связи о международном праве не говорилось. Говорилось лишь о том, что отбор среди военнопленных проводится совершенно произвольно, не говоря уже об этом основном приказе.
Эймен: Мы перейдем к этому через минуту. Ваша точка зрения была принята на этом совещании?
Лахузен: Моя точка зрения, которая являлась точкой зрения абвера, была в самой резкой форме подвергнута критике со стороньг Мюллера, который выступил против моих аргументов с обычными своими доводами. Он уступил в том, чтобы в будущем все экзекуции проводились в стороне от воинских частей, а не на глазах у солдат. Кроме того, он пошел на некоторые уступки в вопросе отбора военнопленных, который до сих пор проводился совершенно произвольно и всецело зависел от воли тех, кто его производил.
Эймен: А потом, после этого совещания, был ли издан приказ о том, что экзекуции должны производиться в стороне от немецких войск?
Лахузен: Кроме того, что я сейчас говорил о согласии Мюллера, я ничего больше не слышал об этом. Только сейчас в приказе, который мне был представлен, я увидел отражение вопросов того совещания и подтверждение того обещания, которое мне было дано.
Эймен: Скажите, говорилось ли на этом совещании что-нибудь о том, каким путем должны приводиться в исполнение приказы об этих убийствах?
Лахузен: Да, на этом совещании обсуждался комплекс этих вопросов, а также и способы выполнения этих приказов. Насколько я помню, это должно было быть поручено айнзатцкомандам СД, которые должны были проводить и отбор соответствующих лиц в лагерях и сборных пунктах для военнопленных; они также должны были проводить экзекуции. Далее Рейнеке обсуждал мероприятия по обращению с русскими военнопленными в лагерях. Рейнеке в очень резкой форме высказался против моих аргументов и энергично поддержал аргументацию Мюллера.
Эймен: Теперь объясните, пожалуйста, Трибуналу из того, что Вы узнали на этом совещании, каким образом производился отбор этих военнопленных и как устанавливалось, кого из них убивать?
Лахузен: Отбор военнопленных производили специально предназначенные для этого особые команды СД, причем по совершенно своеобразному и произвольному принципу. Некоторые руководители этих айнзатцкоманд придерживались расового принципа, то есть если практически какой-либо из военнопленных не имел определенных расовых признаков или безусловно был евреем или еврейским типом или если он являлся представителем какой-то низшей расы, над ним производилась экзекуция. Иные руководители этих эйнзатцкоманд производили отбор по принципу интеллекта военнопленных. Другие руководители таких эйнзатцкоманд тоже имели свои принципы отбора. Обычно это были очень своеобразные принципы.
Поэтому я счел необходимым спросить Мюллера: «Скажите, по каким, собственно, принципам должен происходить этот отбор, что тут принимается во внимание: размер ботинок или рост военнопленного?» Мюллер не принял во внимание это мое возражение, как и все прочие, и весьма резко высказал свое мнение. Надо сказать, что Рейнеке вместо того, чтобы согласиться с моей точкой зрения, принял те соображения, которые были высказаны Мюллером, в то время как наша точка зрения, то есть точка зрения абвера, которая должна была построить так называемый «золотой мост», не была принята. Это и явилось содержанием совещания, на котором я присутствовал.
Эймен: Узнавали ли Вы из официальных донесений, которые Вы получали, о том, как выполнялись эти приказы?
Лахузен: О том, что действительно происходило, мы в ходе событий информировались нашими специальными органами, которые работали либо на фронте, либо в этих лагерях. В лагерях обычно находились также офицеры абвера, и мы получали оттуда сведения в форме донесений обычным служебным порядком; иногда это были устные доклады. Таким образом, обычным путем мы ставились в известность о том, как проводились в жизнь эти мероприятия и какое влияние они оказывали.
Эймен: Сведения, которые Вы получали, были секретными, недоступными для других?
Лахузен: Информация, которую мы получали, считалась секретной, как и всякая информация, получаемая в наших отделах. Но практически это было известно широким военным кругам, а именно то, что происходило в лагерях во время отборов.
Эймен: На этом совещании Вы узнали что-нибудь от Рейнеке об обращении с русскими военнопленными в лагерях?
Лахузен: На этом совещании говорилось также и об обращении с русскими военнопленными в лагерях, и именно Рейнеке придерживался той точки зрения, что в лагерях с русскими военнопленными, само собой разумеется, не следует обращаться так, как с военнопленными других союзных стран; должно существовать принципиальное различие в обращении с русскими военнопленными. Поэтому охранники в лагерях должны иметь хлысты и иметь право применять оружие при малейшей попытке к бегству или нежелательных действиях.
Эймен: Помимо хлыстов, что еще получала охрана в лагерях?
Лахузен: Это детали, которых я в настоящий момент не помню. Я могу лишь передать общий смысл того, что говорилось на этом совещании.
Эймен: А что Рейнеке сказал о хлыстах, если он вообще говорил что-нибудь об этом?
Лахузен: Рейнеке сказал, что охранники лагерей должны применять палки и хлысты или вообще что-либо вроде этого.
Эймен: Знали ли Вы из официальных источников о приказе клеймить русских военнопленных?
Председатель: Полковник Эймен, мне кажется, Вам следует говорить «советские военнопленные» вместо «русские военнопленные».
Эймен: Хорошо, Ваша честь. Что же Вы знали об этих приказах?
Лахузен: Я узнал об этом на совещании, как я уже сказал ранее, на котором присутствовали начальники отделов или по крайней мере большинство начальников отделов.
Эймен: Знаете ли Вы о существовании каких-либо протестов против этого приказа?
Лахузен: Канарис заявил очень резкий протест сразу же после того, как был получен этот приказ или как стало известно о намерении клеймить советских военнопленных. Это было сделано Канарисом через Бюркнера.
Эймен: Канарис Вам что-нибудь говорил об этом приказе? Что именно он говорил?
Лахузен: Канарис не только мне, но и вообще нам говорил, что этот вопрос уже был поднят в одном из заключений врачей-экспертов и как вообще могли найтись врачи, считающие возможным письменно излагать свои соображения относительно этого безумия. Это и явилось основным вопросом, разбиравшимся на совещании.
Эймен: Получали ли Вы какую-нибудь информацию из официальных источников относительно планов угона советских военнопленных на немецкую территорию?
Лахузен: В той же связи и в том же кругу (я должен повториться), то есть на совещаниях между Канарисом и его начальниками отделов, я слышал и знаю это также от лиц, служивших в генеральном штабе, что готовилась переброска советских военнопленных на территорию Германии, но что эта переброска внезапно была приостановлена. Насколько я помню, это было произведено по приказу самого Гитлера. Причиной этому послужили те условия, которые сложились в лагерях, находящихся в районах военных действий. Военнопленные там жили крайне скученно, им не хватало одежды, еды; ввиду крайней скученности возникали эпидемические заболевания.
Эймен: Вы говорили об изменениях в планах перевода советских военнопленных на германскую территорию. Это правильно?
Лахузен: Да, их именно не послали в Германию.
Эймен: Что явилось результатом этого мероприятия, то есть отказа от перевода военнопленных в Германию по приказу Гитлера?
Лахузен: Военнопленные, большинство военнопленных, оставались в зоне военных действий, где не было сделано ничего для обеспечения даже тем, что было предусмотрено для обеспечения военнопленных, то есть у них не было жилья, продовольственного снабжения, врачебной помощи и т. п., и ввиду такой скученности, недостатка пищи или полного отсутствия ее, оставаясь без врачебной помощи, валяясь большей частью на голом полу, большое число военнопленных погибло. Распространялись эпидемии.
Эймен: Вы лично были на фронте и видели эти условия?
Лахузен: Я совершил ряд поездок вместе с Канарисом и кое-что из описанного мною видел собственными глазами. Об этих впечатлениях, вынесенных мною лично, я делал записи.
Эймен: Вы получали также сведения об этих вопросах через официальные источники разведки?
Лахузен: Да, я получал эти сообщения через подчиненный мне отдел и отдел «заграница».
Эймен: На основании Ваших официальных сведений скажите, какова степень участия армии в зверском обращении с военнопленными?
Лахузен: По моим сведениям, вооруженные силы Германии были связаны со всеми мероприятиями, касавшимися военнопленных, но не с экзекуциями, которые проводились командами СД и главного управления имперской безопасности.
Эймен: Правильно ли, что лагеря военнопленных находились в ведении вооруженных сил?
Лахузен: Военнопленные находились в ведении верховного командования вооруженных сил Германии.
Эймен: До того, как пленные размещались в лагерях, специальные части СС занимались казнями и отбором пленных для производства казней над ними. Это правильно?
Лахузен: Да.
Эймен: Получали ли Вы официальным путем сведения относительно существования приказа об убийстве английских «командос»?
Лахузен: Да.
Эймен: Что Вы или Канарис сделали в связи с этим приказом?
Лахузен: Насколько я помню, приказ или, во всяком случае, намерение издать такой приказ обсуждался в нашем кругу, то есть между Канарисом и начальниками отделов. Все мы, конечно, отрицательно отнеслись к этому приказу. Не говоря уже о чисто международно-правовых соображениях, надо учитывать, что при абвере существовало специальное подразделение, которое было присоединено к моему отделу. Это был полк «Бранденбург», который должен был выполнять функции, аналогичные функциям особых команд. Поэтому я как начальник отдела, которому был придан этот полк, за который я нес ответственность, самым резким образом протестовал против этого приказа, исполнение которого могло повлечь за собой всякого рода репрессии.
Эймен: Вы лично участвовали в составлении этих протестов?
Лахузен: Мне известно, что дважды: первый раз, кажется, одновременно с выходом приказа в письменной или устной форме и второй раз после проведения казней, согласно этому приказу, Канарис через отдел «заграница», то есть через Вюркнера, передавал по этому поводу протесты. Я сам принимал некоторое участие в создании проекта одного из этих письменных протестов. Я не знаю, был ли первый или второй протест подан в письменном виде, так как я написал только ту часть проекта, которая затрагивала интересы моего отдела, то есть Бранденбургского полка, который действовал почти так же, как командос.
Эймен: Кому обычно направлялись эти протесты?
Лахузен: Протесты направлялись начальнику Канариса, то есть начальнику ОКВ.
Эймен: Кто был начальником ОКВ?
Лахузен: Им был тогда Кейтель.
Эймен: Попадали ли эти протесты обычно к Иодлю?
Лахузен: Я этого не могу сказать, но это возможно.
Эймен: Теперь скажите Трибуналу, на чем были основаны протесты?
Лахузен: Основой этих протестов был прежде всего тот принцип, что по этому приказу солдаты, то есть не шпионы или агенты, а именно солдаты, которые брались в плен как таковые, убивались после того, как их брали в плен. Это было самым существенным пунктом, который затрагивал и мой отдел, так как в мой отдел входили также солдаты, которые, будучи солдатами, должны были выполнять похожие задачи.
Эймен: Были ли какие-либо другие доводы высказаны в протесте?
Лахузен: Да, конечно, приводились еще и другие подтверждения этих доводов, в зависимости от затронутых этим приказом интересов соответствующих отделов. Так, например, отдел «заграница» рассматривал это с точки зрения международного права, отдел № 3 отстаивал ту точку зрения, что следует допрашивать пленных солдат, и этот отдел не был заинтересован в их убийстве.
Руденко (представитель обвинения от СССР): Отвечая на вопрос полковника Эймена, Вы сказали: «Красноармеец должен рассматриваться как идеологический враг и поэтому должен подвергаться соответствующему обращению». Я прошу уточнить, что означал у Вас термин «соответствующее обращение»?
Лахузен: Под этим я подразумеваю все те жестокие меры, которые проводились, о чем я уже здесь говорил. Я глубоко убежден, что эти меры были еще больших масштабов, чем мне это было известно в силу моей недостаточной информированности.
Руденко:
Вы говорили, что были созданы специальные команды по отбору и сортировке военнопленных. Правильно ли понимать сортировку так: кого — убить, а кого — заключить в лагерь?
Лахузен:
Да. Команды особого назначения, то есть айнзатцкоманды СД, осуществляли казни только отобранных военнопленных.
Руденко:
Значит, руководитель команды решал вопрос: кому — жить, кому — не жить?
Лахузен:
Да. Именно об этом говорилось на совещании у Рейнеке, так как руководителям этих команд было дано право решать, кого в соответствии с приказом следует рассматривать как человека, отравленного большевизмом, а кого — нет.
Руденко:
И руководитель команды решал этот вопрос?
Лахузен:
Да.
Руденко:
Вы здесь говорили о Ваших протестах Канарису против этих зверств и убийств. Имелись ли какие-нибудь результаты от этих протестов?
Лахузен:
Результаты были очень скромные, их вряд ли можно рассматривать как результаты. Тот факт, что казни производились в 500 метрах от расположения наших войск, а не на глазах у солдат, вряд ли можно назвать результатом.
Руденко:
Какой разговор был у Вас с Мюллером насчет «уступок Мюллера» по поводу расстрелов, пыток и т. д.? Вы, может, вспомните, что Вы сообщали об этом при допросе Вас представителем советской делегации, полковником Розенблитом?
Лахузен:
С Мюллером я имел подробный разговор, особенно относительно системы отбора военнопленных, и, как пример, привел события в Крыму, когда были расстреляны советские солдаты, жители Крыма, по подозрению в том, что они евреи, хотя на самом деле они были мусульмане. Не говоря уже о зверском характере этого и всех других мероприятий, можно констатировать совершенно бессмысленную точку зрения, согласно которой проводились все эти мероприятия. Нормальный человек не может себе их уяснить. Я об этом говорил...
Руденко:
Меня интересует, что сказал Мюллер?
Лахузен:
Он мне довольно цинично ответил: «Тогда придется производить эти расстрелы в стороне от наших войск, если от этого страдает боевой дух армий».
Руденко:
Это и был результат Вашего протеста?
Лахузен:
Да, это был результат моего протеста.
Руденко:
Условия в лагерях, где были заключены советские военнопленные, массовое уничтожение военнопленных — все это было, существовало с ведома и согласно приказам германского верховного командования?
Лахузен:
Это находилось в какой-то связи с главным управлением имперской безопасности и его сотрудниками. В дополнение к сказанному я должен объяснить, что в то время приказы мною не читались. Я узнавал о них только на совещаниях, главным образом на совещаниях у Рейнеке, с которым я встречался как с представителем ОКВ, и у Мюллера. На всех этих совещаниях говорилось о сотрудничестве и координации.
Руденко:
Вы это узнавали из частных разговоров или на специальных и официальных совещаниях?
Лахузен:
Это были совершенно официальные служебные совещания, которые созывал председательствующий Рейнеке. На этих совещаниях я присутствовал официально, не как Лахузен, а как представитель абвера.
Руденко:
Стало быть, приказы, которые были Вам известны, исходили от германского верховного командования?
Лахузен:
Да, от ОКВ и высшей инстанции сухопутных сил. Причем Рейнеке оглашал эти приказы и разъяснял их.
Руденко:
На этих совещаниях вопрос, как Вы изволили выразиться, вертелся вокруг убийств и поджогов?
Лахузен:
О поджогах ничего не говорилось, на совещаниях обсуждались приказы, касающиеся военнопленных.
Председатель:
Французский обвинитель желает задать какие-либо вопросы?
Дюбост (представитель обвинения от Франции):
У меня будет единственный вопрос (обращается к свидетелю). Кто Вам давал приказы относительно уничтожения командос?
Лахузен:
Имеется в виду убийство членов командос?
Дюбост:
Кто Вам давал приказы об их казни?
Лахузен:
Сам я этого приказа не читал. То, что обсуждалось в наших кругах, говорит о том, что приказ исходил от Гитлера...
Интересное на канале:
Было интересно? Тогда не забудьте подписаться!
#ссср #ежов #война #история #историческийфакты #историяссср #биография #советскийсоюз #сталин #родина
