В пост-толкиновском фэнтези орки стали изображаться в качестве злобных варваров (достаточно вспомнить вымышленные вселенные Dungeons and Dragons и WarHammer) — или, наоборот, в качестве благородных дикарей (во вселенных WarCraft и Heroes of Might and Magiс), живущих в гармонии с природой и почитающих её стихии. Однако Джон Толкин, введший сам образ орков в современное фэнтези, имел в виду под орками далеко не «варваров», «дикарей» в классическом смысле этого слова (именно поэтому, кстати, орки, вопреки мифам о Толкине, не являются сатирой на «цветные» народы — даже несмотря на то, что орки обладают гипертрофированно-монголоидными чертами).
Орки Толкина не являются варварами даже с формальной точки зрения — они, по меркам вымышленного мира, в котором живут, неплохо развиты: «Они не хуже гномов, исключая наиболее искусных, умеют рыть туннели и разрабатывать рудники, когда захотят, но сами они всегда грязные и неопрятные. Молоты, топоры, мечи, кинжалы, мотыги, клещи и орудия пытки — все это они прекрасно делают сами или заставляют делать других. Другие это пленники, рабы, которые работают на них, пока не умрут от недостатка воздуха и света. Не исключено, что именно гоблины изобрели некоторые машины, которые доставляют неприятности человечеству, особенно те, которые предназначаются для уничтожения большого числа людей за один раз. Механизмы, моторы и взрывы всегда занимали и восхищали гоблинов» («Хоббит»).
Но дело не только в этом. Дикарь, варвар — тот, кто недостаточно развит технически (или культурно). Всё человечество в мире Толкина некогда состояло из «дикарей», и лишь позднее некоторые люди, за счет общения с эльфами, постепенно поднялись к вершинам цивилизации — как говорит Хурин Стойкий, один из знаменитых героев Первой Эпохи, «мы научились у эльфов едва ли не всему, что знаем, и сделались выше и благороднее» («Дети Хурина»). Но беда орков — вовсе не в том, что они были «дикарями» в культурном плане и остались таковыми. Первоначально — по наиболее прописанной у Толкина версии, вошедшей в опубликованный «Сильмариллион» — они являлись эльфами (то есть существами, представляющими из себя идеализированную в этическом и эстетическом плане версию людей), но позднее Моргот, дьявол мира Толкина, извратил их природу.
То есть орки не дикари, а морально и физически деградировавшие под влиянием злых сил представители самой что ни на есть «высшей» расы, своего рода эталона человеческих качеств своего мира (являющейся полной противоположностью «варварству» в классическом понимании этого слова). В этом плане орков можно (хотя и с рядом оговорок — например, Черным Нуменорцам гораздо более свойственна преданность «своим») сравнить с толкиновскими Чёрными Нуменорцами — деградировавшими (правда, скорее уже чисто морально, а не ещё и физически) представителями другой «высшей» расы, нуменорцев. Речь идёт об угрозе цивилизации не со стороны дикости, а со стороны силы, являющейся воплощением теневых сторон самой цивилизации. Недаром о герольде Саурона из числа Чёрных Нуменорцев сказано, что он был более жесток, чем любой орк.
В этом плане можно вспомнить написанное во время Первой мировой войны эссе Гилберта Кита Честертона «Варварство Берлина» — отчасти окрашенное царившим тогда в Британии духом германофобии, но вскрывающие при этом (на примере Германии — где распространение подобных идей в итоге увенчалось приходом нацистов к власти) и общие для эпохи Честертона родовые черты господствовавшего тогда социал-дарвинизма, отразившиеся и в мировоззрении антагонистов Толкина, таких как Саурон. Честертон рассуждает об отличии недостаточной развитости, или «цивилизованности», от обращения атрибутов «цивилизации» для разрушения её положительных достижений, издеваясь над немецкими пропагандистами, упрекающими русских в «нецивилизованности»:
«Крайне важно, чтобы была полная ясность в том, какой смысл сокрыт в двух или трех словах, являющихся но сути дела ключевыми для этой войны. Одно из них — «варвар». Пруссаки применяют его к русским, русские применяют к пруссакам. И те, и другие действительно имеют в виду нечто, существующее в реальности под этим именем или каким-то иным. Но и те, и другие имеют в виду разное. И если мы спросим, в чем именно кроется разница, мы поймем, почему Англия и Франция предпочитают Россию и почему считают Пруссию действительно опасным варваром, если выбирать кого-то из двух <…>
Когда немец называет русского варваром, он имеет в виду, что русский недостаточно цивилизован. Есть определенный путь, по которому западные нации шествуют в настоящее время, и Россия действительно продвинулась по нему не так далеко, как другие; у нее действительно не достает того, что мы считаем современной системой науки, торговли, техники, путешествий или политического устройства. Русский пашет старым плугом, он носит густую бороду, он обожает реликвии, его жизнь груба и тяжела, как у подданных Альфреда Великого <…>
Но мы, французы и англичане, имеем в виду совершенно другое, когда называем пруссаков варварами. Даже если их города возвышаются над их самолетами, даже если их поезда быстрее их пуль, мы все равно будем называть их варварами. Мы должны точно знать, что мы имеем в виду под этим словом, и мы должны знать, почему оно верно. Под ним мы понимаем не то, что по какой-то причине недостаточно цивилизованно. Мы имеем в виду нечто, враждебное цивилизации по своей конструкции. Мы имеем в виду нечто, желающее войны с принципами, которые сделали возможным существование человеческого общества <…>
Но в случае с прусской тиранией — если это тирания, то уж точно не устаревшая. Это тирания на старте; как сказал бы конферансье: «Итак, мы начинаем!» Пруссия — это процветающий завод, новый до последнего винтика, огромная мастерская с колесами и приводами новейших и изысканнейших форм, при помощи которых они хотят ввергнуть Европу во мрак реакции…».
Хотя орки действительно замышлялись Толкином как воплощение худшего в людях, их родовая черта — даже не некая приверженность злу сама по себе (они действительно жестоки и безжалостны, но не им одним в Средиземье свойственны эти качества), сколько та самая враждебность принципам, делающим возможным нормальное существование человеческого общества как такового. Беда орков — не только в том, что они бесчеловечно-жестоки по отношению ко всем окружающим, но и в том, что они неспособны находить общий язык даже друг с другом; во «Властелине Колец» хоббиты Фродо Бэггинс и Сэм Гэмджи, путешествуя по Мордору, неоднократно становятся свидетелями смертоубийств, обычно довольно бессмысленных, между орками. Наблюдая одно из них, Фродо говорит: «таков дух Мордора, Сэм; он распространен во всех уголках. Орки всегда ведут себя так, когда они предоставлены сами себе» («Возвращение Короля»).
Самая яркая иллюстрация того, почему у толкиновских орков дела обстоят так плохо — конфликт между двумя орочьими вожаками, Шагратом и Горбагом, в «Двух твердынях». Для начала — крайне примечательно их отношения к собственному начальству в лице Саурона и его окружения, назгулов. Они не испытывают к ним ни симпатии, ни преданности, с удовольствием дезертировали бы, чтобы зажить «на воле», и единственное, что их удерживает на службе, помимо примитивного страха перед начальством — опасение, что в случае поражения Саурона им достанется от его врагов «за компанию»:
«— Нет, не знаю, — послышался голос Горбага. — Приказы доходят быстрее, чем можно было бы долететь. А мне наплевать, как это делается! Лучше не соваться. Грр! От этих назгулов у меня мороз по коже. Они враз сдерут с тебя шкуру и бросят в темноте, как падаль. Но Ему они нравятся. Они сейчас Его любимцы, так что ворчать бесполезно. Говорю тебе, не дело служить внизу.
— Попробовал бы ты наверху, — заметил Шаграт, — вдвоем с Шелоб.
— А по мне, лучше бы ни там, ни там. Война началась. Когда она кончится, будет полегче.
— Говорят, все идет успешно…
— Посмотрим, — проворчал Горбаг, — посмотрим. Если она пойдет хорошо, то места будет больше. Что ты скажешь, если нам с тобой податься куда-нибудь с надежными ребятами, куда-нибудь, где добычи много и нет никаких начальников?
— Ха! — сказал Шаграт. — Как в старые времена…
— Ага, — ответил Горбаг. — Только вряд ли… Мне почему-то тревожно. Я уже сказал, Верхние… — голос у него понизился до шепота, — да, и даже самый Верхний, они могут ошибаться… Ты говоришь, что-то чуть не сорвалось? А я говорю — сорвалось-таки! И нам велено смотреть в оба. Всегда так: кто-то прохлопал, а исправлять бедным Урукам, и благодарности не дождешься. А враги, между прочим, ненавидят нас ничуть не меньше, чем Его, и, если Он проиграет, нам тоже конец…».
В итоге их беседа заканчивается потасовкой, ведущей к междоусобной резне двух орочьих отрядов. Проще говоря, проблема орков — в том, что у них критически ослаблены узы взаимоуважения и верности. Своих владык, глубоко им чуждых, они ненавидят, что и неудивительно — ведь «создавший» их Моргот, в сущности, надругался над их природой, да и для Саурона они лишь расходный материал, пушечное мясо (не говоря уж о том, что и Моргот, и Саурон — внешняя по отношению к оркам сила, падшие «ангелы»-Айнур, и воюя за них, орки, по сути, воюют за чужие интересы), напоминающее рекрутов суперсовременной прусской армии Фридриха II Великого, где солдат должен был больше бояться палки капрала, чем пули врага (в этом плане Мордор с пронумерованными орками — скорее «регулярное государство» Нового Времени, чем «восточная деспотия»). Но и способность к сотрудничеству друг с другом, как показывает пример Шаграта и Горбага, у орков критически нарушена, что затрудняет для них возможное восстание.
Даже наиболее дисциплинированные и преданные своему начальству орки — урук-хай Сарумана, воины Изенгарда — способны мотивировать себя исключительно корыстными соображениями. Как говорит о себе их вожак Углук: «Мы — слуги Сарумана Мудрого, Белой Руки. Эта Рука кормит нас человечиной» («Две твердыни»). Таким образом, даже преданность у орков носит сугубо меркантильный характер.
Добавлю, что «дикари» из числа людей — даже сколь угодно злых — у Толкина всё же не совсем такие. Они могут быть весьма жестоки по отношению к врагам — скажем, о предателях-истерлингах, в Первую Эпоху захвативших Хитлум и притеснявших местных людей, оставшихся верными эльфам, сказано: «А эти лиходеи, случается, убивают либо причиняют боль просто развлечения ради. Я слыхал, они отбирают тех, которые легки на ногу, и травят их собаками» («Дети Хурина»). Но, вместе с тем, им присущи определённые верность и взаимовыручка по отношению к «своим»:
«Великое удивление и великий страх прошли по земле Хитлума, когда там услышали, что вождь Хурин вернулся. Люди Востока были напуганы, опасаясь что их Властелин [Моргот] снова покажет свою вероломность, вернув земли Людям Запада, а они, в свою очередь, будут порабощены. Ибо дозорные сообщили, что Хурин пришел из Ангбанда <…> Асгорн и еще шестеро отчаянных людей вызвались идти с ним. Хурин привел их в чертоги Лоргана, что провозгласил себя Владыкой Хитлума. Лорган, услышав об их приходе, испугался и созвал других вождей и их людей в свой дом для защиты» («Скитания Хурина»). В этой сцене Лорган, предводитель захвативших Хитлум истерлингов, вместе со своими соплеменниками, объединяющимися вокруг него, готов защищаться (и защищать власть своих соплеменников над Хитлумом) от Хурина, даже полагая (ложно), что Хурин теперь находится на службе у Моргота и за ним стоит могущество Ангбанда.
То есть истерлинги Первой Эпохи у Толкина, конечно, в большинстве своем довольно дикие и жестокие люди, обратившие покоренных людей народа Хадора в рабство и издевающиеся над ними, но им не чужды солидарность и взаимовыручка по отношению друг к другу. Более того — лучшие из их числа во главе с сыновьями Бора в Битве Бессчетных Слез остались верны эльфам и погибли, сражаясь против Моргота до последнего, что показывает, что и остальные истерлинги не безнадёжны «по природе». А позднее другие народы Средиземья под исходно благотворным влиянием нуменорцев поднялись от дикости и рабства у злых сил к более благополучной и свободной жизни:
«Случалось, что дунэдайн приставали у берегов Великих земель, и жалость охватывала их при виде пришедшего в запустение Средиземья; и правители Нуменора вновь высадились на западном побережье в те времена, что вошли в историю как Темные Годы людей, и до поры никто не посмел встать у них на пути. Ибо в те дни люди, в большинстве своем пребывая под властью Тьмы, сделались малодушны и слабы. И, придя к ним, многому стали учить их нуменорцы. Пшеницу и вино привезли они, и научили людей сеять зерно и молоть муку, обрабатывать дерево и обтесывать камень, и помогли им упорядочить ход своей жизни — насколько возможно то было в земле, где смерть приходит скоро, а радость — редкий гость» («Сильмариллион»).
Часть людей Востока и Юга, сражавшихся за Саурона в битве у Чёрных Врат во «Властелине Колец», продолжила биться против врагов даже после гибели своего повелителя. У орков Мордора подобную верность долгу и взаимовыручке представить невозможно — они (там же) ведут себя совершенно иначе, пытаясь сбежать или впадая в безумие: «Как муравьи, лишенные своей царицы, начинают бессмысленно суетиться и, обессилев, умирают, так рабы Саурона — орки, тролли, звери, не чувствуя больше управлявшей ими силы злых чар, носились в беспамятстве по равнине, набрасывались друг на друга, пытались укрыться в темных щелях и норах» («Возвращение Короля»).
Мир Толкина (неважно, идёт речь о положительных или об отрицательных персонажах) — архаический, домодерновый, и личность человека в нем во многом определяется принадлежностью и верностью той или иной общности (народу, племени, городу). Но орки по степени атомизированности и дезорганизованности напоминают уже не столько людей древности (даже очень плохих), а скорее худших, наиболее эгоистичных и атомизированных, людей модерна и после (представителей социального дна, криминала), подверженных отчуждению, низведению до роли вещи и слепого орудия чужих замыслов.
В радикальном утилитаризме орков, отсутствии у них какого-либо стремлению к созданию прекрасного (и даже ненависти к прекрасному) при наличии у них определённых технических способностей (которые, в теории, могли бы послужить созданию прекрасного) также можно увидеть выпад Толкина — человека крайне консервативных по меркам своего времени взглядов — против современной ему технической цивилизации, на которую он возлагал (хотя и не во всём справедливо) ответственность за бедствия своей эпохи.
Ключевые антагонисты мира Толкина — Моргот, Саурон, Саруман, а отчасти и Чёрные Нуменорцы во главе с Ар-Фаразоном — отражают в том числе и представление Толкина о воздействии на «великих и сильных» современной ему идеологии социал-дарвинизма и бездушного прагматизма (культа силы и отношения к людям как инструментам своих целей). Точно так же и орки в определенной степени отражают ещё и представление Толкина о воздействии той же системы ценностей уже на обычных, простых людей.
Автор — Семён Фридман, «XX2 ВЕК».
Вам также может быть интересно:
