— Я сказал, отвечай, Кривоносова, — с тихой яростью требует он.
Он не смеет срывать на мне злость! Может, я и поддалась на его чары, может, даже влюбилась в него, но он не смеет повышать на меня голос не при каких условиях! Я знаю себе цену и не позволю принижать себя.
"Вынужден влюбиться"
Часть 24.1 Лера
— Стой! — хватаю Андрея за локоть, не даю вылезти из машины. — Что ты собираешься сделать?
Холодный обезумел. Увидел своего отца в компании девушек легкого поведения и совсем съехал с катушек. Руки трясутся, как у припадочного, лицо стало пунцовым, глаза горят огнем. Отпихивает меня, все-таки вываливается из такси. Нельзя дать ему сделать глупость.
— Подождите, пожалуйста, — прошу водителя.
Вылезаю следом, стремительно оббегаю машину и висну на руке Холодного. Он дышит прерывисто, как зверь на охоте, но упрямо идет за отцом, не обращая на меня внимания.
— Что ты хочешь сделать? — повторяю я. — Морду ему набить? Что?
— Ты не понимаешь, — его голос меняется до неузнаваемости. — Как же я его ненавижу! Как ненавижу…
Тем временем его отец вместе с девушками забирается в дорогущую машину, и Холодный наконец-то останавливается. Не представляю, что он сейчас чувствует. Не могу представить.
— Всё для семьи, — Холодный вдруг начинает хохотать, от его смеха волосы на моей голове шевелятся. — На благо семьи. Знаешь, что мама сказала? Что он всего себя отдает работе ради нас. Знала бы она, кому он отдает себя!
Не знаю, что сказать. Понятно, что в их семье было не все гладко, но я не думала, что настолько плохо. Кажется, для Андрея сегодняшняя выходка отца стала последней каплей. Катенька говорила, что отец с ним строг, но не более того. Ну строг и строг, я даже немного позавидовала, у парня есть заботливые родители, а, оказывается, завидовать было нечему.
Андрей вдруг срывается с места, а я не успеваю его удержать. Несется к черному тонированному авто, но, к счастью, машина уезжает еще до того, как он добегает. Он сжимает кулаки и обессиленно падает на колени. Подбегаю к нему и снова присаживаюсь на корточки. Видеть его таким больно. Не совсем понимаю, когда ненависть к этому парню переросла во что-то светлое и тягучее, решаю подумать об этом позже. А сейчас от его страданий мое сердце сжимается, как будто это мне нанесли удар, меня предали.
— Почему люди такие? — спрашивает Андрей, глядя перед собой. Он обращается не ко мне, ко Вселенной. — Почему люди такие фальшивые?
Кажется, он не чувствует моих робких прикосновений к его плечу. Зато я ощущаю, как он дрожит, как его нервы натягиваются внутри. Зато лицо непроницаемое, каменное. Только вот по щеке ползет крупная блестящая слеза.
Он поднимается на ноги и мрачно смотрит на испорченные брюки. Встаю следом за ним. Совершенно не знаю, что делать. Хочет ли он, чтобы я его обняла? Не оттолкнет ли? Таким Холодного я вижу впервые в жизни.
— Почему, — он вдруг поднимает покрасневшие глаза на меня, — ты шантажировала меня? И не говори мне о любопытстве, скажи правду. Зачем ты заставила меня сделать тебя моей девушкой?
Обида сковывает сердце и губы, я думала, это мы уже проехали, дело уже не в шантаже, но я стараюсь отгородиться. Он не в себе. Не стоит принимать близко его слова сейчас.
— Отвечай! — он срывается на крик.
Втягиваю голову в плечи, опускаю глаза, не могу больше выдерживать этот его гневный взгляд. Да, дело было не только в любопытстве, но не время сейчас это обсуждать.
— Я сказал, отвечай, Кривоносова, — с тихой яростью требует он.
Он не смеет срывать на мне злость! Может, я и поддалась на его чары, может, даже влюбилась в него, но он не смеет повышать на меня голос не при каких условиях! Я знаю себе цену и не позволю принижать себя.
Скрещиваю руки на груди, с вызовом устремляю на него взгляд.
— Да, мне хотелось уважения, что с того? Мне не нравилось, что надо мной смеются. Бесило, что даже лучшая подруга считала, что я не способна найти хоть какого-нибудь приличного парня! Ты верно сказал, люди – фальшивки, обертки от конфет. И ты должен как никто другой понимать, что в таком окружении так или иначе придется приспосабливаться, может, даже на время избавиться от самой конфеты, остаться только оберткой, лишь бы…
— Лишь бы походить на этих уродов? Так, что ли? — не дает мне договорить Холодный.
— Лишь бы перестать быть изгоем, — выплевываю я. — Лишь бы забыть о проклятом одиночестве! Лишь бы закончились эти ночные мучения, когда ты роешься в себе, роешься и находишь одни недостатки!
Не могу больше. Разворачиваюсь на каблуках и ухожу. Так злюсь на себя за этот тупой шантаж. Не надо было, не надо было этого делать! Если бы я только могла знать, что влюблюсь по-настоящему в этого болвана, ни за что бы…
Холодный вдруг догоняет меня, прижимает к себе, крепко обнимает.
— Прости меня, Лер. Прости идиота. Ты – не они. Ты совсем другая. Мой отец, мать, эти клоуны в школе... ни один из них даже мизинца твоего не стоит. Я не переживу, если потеряю тебя.
— Ладно. Прекрати.
Легонько отталкиваю его. Делаю шаг назад. Холодный пронзительно смотрит мне в глаза.
— Нет, ты не поняла. Я не прекращу. Я теперь не отстану от тебя. Ты моя, слышишь? Моя.
И хотелось бы что-нибудь возразить, поспорить, поорать, как я привыкла, но не получается. Не знаю, что бы я делала, если бы он меня не догнал. Правда, не знаю. Вся моя сила, злость и отвага теряются рядом с ним.
— Хотел отвезти тебя домой, но я не могу вернуться туда, — говорит Андрей, когда мы возвращаемся в такси.
— Поедем ко мне, — отвечаю я.
Не самая лучшая идея, но других нет. Очень надеюсь, что Вадик сегодня трезв, иначе проблем потом не оберешься.
Дома все уже спят. Мы с Холодным проскальзываем на кухню. Я пою его горячим травяным чаем и гоню в душ. Он почти не разговаривает, явно чувствует себя неуютно, зато в такси извинялся бы до бесконечности, если бы я его не оборвала. Укладываю Андрея на кухне на диване, вручаю ему спортивный костюм Вадика. В моем желтом пушистом халате он выглядит дико смешно и одновременно мило.
Тоже отправляюсь в душ. Продрогла ужасно. И склеившиеся от лака волосы доведут до белого каления.
Холодный очень удивляется, что у нас всего одна ванная комната и заявляет, что непременно уступил бы мне первой, если бы знал раньше. На это только усмехаюсь.
Когда возвращаюсь, Холодный уже тихонько посапывает во сне. Так в моем халате и уснул. Наконец-то его лицо выглядит умиротворенным и расслабленным. Однако диванчик ему маловат даже в разложенном виде, позу явно принял неудобную, утром будет жаловаться. Тихонько пододвигаю стул и наклоняюсь на поручень дивана, поправляю плед и убираюсь прядь волос с его лица. Андрей Холодный спит у меня на кухне. Андрей Холодный назвал меня «своей». Андрей Холодный – единственный, кто тронул мое непробиваемое сердце. Прикольно.