— При чем здесь я? — холодно спросила Эля, — Ты – мать, ты об этом и думай. Бери ее и уезжай.
— Меня не отпустят. Слушай, — быстро сказала мама Наташа, — Мы обе любили Костю…
— Какая наглость…Продолжай, скажи, что и он любил нас обеих. Султан в гареме.
Эля выругалась матом.
— Слушай. Костя все равно был для тебя…я знаю, кем он для тебя был. Детей у тебя нет. Дашка – единственное, что от него осталось. Я не могу уехать, меня никто не отпустит. И она еще маленькая, совсем в никуда я ее не могу отпустить. Надо, чтобы в ней приняла участие какая-то родная душа, чтобы за ней приглядели…У тебя же есть родня там, в глубине страны, я знаю…
— Люби-сь конем, — сказала Эля и положила трубку.
Мама говорила, стоя за дверью в коридоре. Но Даша у себя за ширмой все слышала.
— Не унижайся больше! Я никуда не уеду! Ничего со мной не случится. Ты со мной-то не говоришь про отца, почему ты говорила с ней? Почему это все треплется вот таким образом.
— Он был странный и прекрасный человек. И да, я знаю, что Эля его любила безумно. И она, и я. И он никогда не мог бы счастлив, потому что с кем бы из нас он не остался, он мучился бы совестью, что оставил другую. Но у меня была ты, а у нее – никого, кроме Кости. И я сказала ему, чтобы он оставался с ней. С той поры я все отрезала. Запретила ему писать, звонить. Это в первый раз, когда я попросила о помощи. И то, не его – ее. В его память. Если бы я была на месте Эли….
Мама, абсолютно не склонная с сентиментальности и слезам – она не смогла бы выдержать свою работу, если бы была такой – как только вспоминала об отце, неизменно начинала плакать. Спазм перехватывал горло.
Ночью, когда Даша просыпалась, она видела, что мама не спит. То – в глубине комнаты, в темноте, горел экран ее сотового телефона, то Даша слышала, как мама ворочается. В пять утра она, стараясь двигаться неслышно, встала, чтобы сварить кофе.
— Ну? — спросила Даша.
Она знала, что в такие бессонные ночи к маме приходят мысли, до которых она «не додумалась» бы в иное время.
— Да, — согласилась мама, — Я, кажется, нашла выход…
— Ну?
— У тебя есть сумасшедшая бабушка…
— Начало мне нравится.
— То есть, это Костина двоюродная бабушка, значит, прабабка тебе. И все считали, что она с приветом. Хотя она нормальная, просто странная…
Даша лежала, закинув руки за голову, ждала продолжения:
— Она писательница – и прозу писала, и стихи. Несколько лет, долго довольно, жила с мужем в Европе. Когда ты родилась, она была уже вдовой. И единственная из Костиной семьи – приехала на тебя посмотреть. Откуда-то выцарапала наш адрес, хотя ей никто не хотел его давать. Мы очень мило с ней тогда говорили. Она сидела над твоей кроваткой, так ласково улыбалась. Сказала, что ты вырастешь прелестной. Я даже слово это запомнила, она сказала грассируя, с французской такой «р» - одновременно изящной и раскатистой.
Последнее, что я о ней слышала – она купила дом под Питером, и поселилась там. Если она еще жива…если я найду возможность с ней связаться – я уверена, что она тебя примет.
— Как ее зовут?
— Ты будешь смеяться – Роза. Она необыкновенная – все эти цветы на шляпке, сумочки, вышитые бисером…
— И из-за этого считали, что она сумасшедшая?
— Нет, из-за того, что она просто имела смелость жить так, как хотела. Не думай, там всё было очень невинно. Никаких оргий. Но если она хотела всю ночь читать роман на французском – она так и делала. Играла на скачках. Один раз весь свой гонорар за книгу отдала на лечение лошади, которая сломала ногу. А еще она на моей памяти курила трубку. Я обалдела, Дашка… Конечно, не при тебе, не возле ребенка. Она спросила разрешения, вышла в коридор, стояла у окна у курила. У нее была трубка из какого-то дорогого сорта дерева, отделанная перламутром. Я почему-то думала, что трубки курят только капитаны и боцманы в старых книжках. Ну, еще Шерлок Холмс.
— И как ты ее найдешь? — спросила Даша без особого воодушевления, — Вы же больше не виделись, я так понимаю…
— Один раз она прислала мне новогоднюю открытку. Такую красивую – с золотом и выпуклыми игрушками. Она у меня долго стояла на шкафу. Если я найду открытку… и конверт.
— Без шансов, — сказала Даша, натягивая одеяло на голову.
Но она не могла не признаться себе, что эта мысль матери не вызвала у нее раздражения. Даша никогда не видела Питер, и бабушка Роза, вернее прабабушка, судя по всему, была забавной.
Но где та открытка? Вернее всего, давным-давно сгнила на каком-нибудь мусорном полигоне.
*
Если что-то захочет та невидимая сила, которую называют – кто Богом, кто – Тонким миром или Высшими силами – все начинает складываться самым удивительным образом.
Мама увидела сон. Самая ценная вещь в семье – фамильная икона – упала и разбилась. В свое время этот образ Казанской, в киоте, под стеклом, наверное, просто купили в храме или заказали у местных мастеров. Вот только произошло это в конце 19-го века. И с тех пор, поколение за поколением, мать в семье благословляла дочь на брак этой иконой – и отдавала Казанскую в молодую семью, чтобы у супругов все шло хорошо.
Мама Наташа никогда не была замужем, и икону она получила в наследство, когда родилась Даша. Стоял образ в глубине шкафа, на верхней полке, скрываясь от посторонних глаз. В коммуналке запросто могли углядеть, решить, что это что-то весьма ценное, улучить момент и украст.
Так вот, маме приснилось, что она вытирает пыль, приподнимает икону, та выскальзывает у нее из рук, и падает. С задней стороны откалывается длинная черная щепка.
— Фу-х, — сказала мама Наташа, проснувшись, — Хорошо, что это просто сон…Ведь ничего более дорогого у нас нет. Такая память…
На следующий день, доставая из шкафа кофточку, мама нечаянно потянуло за край вышитого полотенца, которое было подложено под икону. Казанская упала, с задней стороны, окрашенной черной краской, откололась щепка, а крошечный крючок открылся, и киот распахнулся. Маленький образ выпал, а за ним… да за ним лежало несколько писем прабабушки и та самая открытка.
— Дашка, — потрясенным голосом сказала мама, — Ведь если бы не это… я бы никогда не нашла.
Икона была цела – даже стекло в киоте не разбилось. Подумаешь – щепка. А вот на открытке было написано не только несколько строк поздравления, но и – рукой безумной бабушки Розы — телефон.
— Она, наверное, уже умерла, — сказала мама, боясь верить, — Я не помню, сколько ей лет. Может восемьдесят, может, девяносто, а может – сто…
— Лишь бы она была в таком состоянии, что вообще тебя вспомнила.
— Знаешь, когда я ее сама вспомнила? — спросила мама с нервным смехом, — Смотрела какую-то комедию, западную. Там туристы заблудились в джунглях. И среди них была такая бабушка, седой одуванчик. Выбраться эти ребята могли, только прыгнув с обрыва в речку с водопадом. Бабушка закурила, бросила молодежи «с-ы-к-л-о…» и сиганула первой. Ей-Богу, не знаю, почему, перед глазами тут же предстала Роза. Хотя она такая утонченная, изящная… Где мой телефон?
Бабушка Роза не только их вспомнила – она сразу позвала обеих.
— Вы всегда будете у меня желанными гостями, — сказала она, — На любой срок. Дом свободен… Я могу подробно рассказать вам, как добраться… Наташа, вы запишете?
После этого сборы Даши в дорогу обрели конкретную форму. Мама хотела отправить её как можно быстрее. Поезд ходил удачно – до самого Питера можно было добраться без пересадки. Но вот билеты… Если бы не мамин бывший пациент, которого она долго выхаживала, ездила к нему домой, делала уколы…
Итак, плацкартный вагон, нижняя боковая полка.
— А там найдешь такси, — говорила мама, — Чтобы прямо до калитки тебя довезли. Нет, что я говорю… А если таксист решит, что молодая девочка, и значит… Бабушка Роза говорила про маршрутку…
Даша, никогда не падкая на ласку, с детства уворачивавшаяся от объятий и поцелуев, обняла маму, прижалась, вдохнула родной запах:
— А ты? Когда ты ко мне? Бабушка ведь зовет обеих…
— Как только так сразу…. Ничего со мной не будет…, — мама торопилась припомнить все, что Даше надо взять с собой. А может, она повторяла и повторяла это вслух, чтобы не дать себе сорваться на слезы, — Документы, вещи, деньги…
В день отъезда Даша долго стояла у окна, смотрела на опустевший двор. Вернется ли она еще сюда, или начинается совершенно новая жизнь? Какой-то она будет?
Потом она заметила на подоконнике расписную бабочку. Видимо, та уже давно залетела в форточку, пометалась, не находя выхода, и приготовилась умереть… Она лежала, сложив крылья.
Даша коснулась ее, приготовившись ощутить сухое неподвижное тельце. Но одна из ножек бабочки чуть шевельнулась под ее пальцем. Девушка положила бабочку на ладонь. Ей показалось, что легкие золотые искорки текут – с ее руки – в насекомое, почти безжизненное, напоминающее засохший лист.
Бабочка зашевелилась. Медленно стала перебирать ножками, потом переворачиваться. И вот она уже расправляет крылья.
Даша не верила своим глазам. Ожила… Ведь еле заметная искорка теплилась в ней только. А теперь… Теперь она взлетала с ладоней девушки. И Даша поспешила открыть форточку, взяла косынку, висевшую на спинке стула, и взмахнула ею, чтобы направить бабочку в окно.
Продолжение следует