По-видимому, мать все же волновало, не выкинут ли меня на улицу, когда она свалит в неизвестном направлении. Выяснила, что не вышвырнут, и была такова. Квартиру продала, вещи вывезла. Не оставила ни телефона, ни адреса.
"Вынужден влюбиться"
Часть18. Лера
Предыдущая часть
Кто бы мог подумать, что этот дурак Холодный бросится под колеса из-за моей бейсболки? Вернее, маминой. Глазам не верю. Внутри все содрогается, я громко зову его по имени и уже успеваю подумать о самом страшном, когда машина со скрипом тормозит прямо перед Андреем. Еще бы совсем чуть-чуть, и… Слава богу, обошлось.
Подхожу к нему, быстро смахивая остатки слез. Давненько я не плакала, уже забыла, как от этого противно щиплет в носу и склеиваются ресницы. Водитель автомобиля тоже вылезает, оказывается, за рулем девчонка. Совсем молоденькая, тоненькая, перепуганная. Подхватывает Холодного под локти, помогает встать, щебечет что-то. Андрей упорно молчит, смотрит на свои руки.
— Он не пострадал? — спрашивает у меня девушка. — Может, в больницу его? Он в шоке, да? Я точно в шоке.
— Не беспокойтесь, — отвечаю я, видно же, что Холодный в порядке, что-то замкнуло в башке просто. У меня то же самое. Прострация. Непонимание происходящего.
— В три погибели согнулся посреди дороги, — продолжает нервно бормотать автоледи, — темень же, хорошо, заметила. А то бы… Ох, я ведь только права получила!
— Не беспокойтесь, — повторяюсь я, приближаюсь к Холодному и легонько шлепаю его ладошкой по щеке. — Ау, кто в домике живет?
На это он, конечно, реагирует. Мигом глаза фокусируются на мне, недовольные такие. На девчушку не смотрит, берет меня за руку и, покрутив головой, ведет меня через дорогу. В другой руке сжимает остатки маминой кепки. Зачем? Плевать уже. Не знаю, почему так среагировала. Начинаю приходить в себя. Стыдно становится за слезы, неловко. Чувствую себя просто отвратительно. Девушка что-то кричит нам вслед, но я не могу разобрать, что именно. Бедняга, из-за наших выяснений ей тоже досталось.
Мы бредем по улице некоторое время, держась за руки. Похоже, сейчас это нужно нам обоим. Из-за фигни с кепкой в моей голове кавардак. Я привыкла ни с кем не обсуждать историю с мамой, не упоминать ее имя, даже думать о ней себе запрещаю. А тут накатило. И обратно мысли не засунуть.
Сама не замечаю, как начинаю рассказывать. Понимаю, что эти слова произношу именно я, где-то на середине рассказа.
— Мне было десять, когда она ушла. В тот день она была возбуждена больше обычного, только теперь это понимаю. Много улыбалась, крутилась у плиты весь день. Вечером сказала, что мы давно не были в гостях у Нади, ее сестры, к тому же она наготовила слишком много, неплохо бы с кем-то поделиться. По дороге молчала, в метро усадила меня на колени и гладила по волосам. Почему-то надела кепку, хотя была зима, конец декабря, и с ее теплым пальто такой головной убор смотрелся нелепо и смешно. Я, кажется, даже пошутила по этому поводу.
Прерываюсь. Нужно заставить себя замолчать. Перевожу взгляд на парня. Он тоже поворачивает голову. Мысленно даю себе клятву, что, если в его глазах будет хотя бы намек на насмешку, развернусь и уйду. И больше никогда ни с кем не поделюсь своей болью.
Насмешки нет. Вообще никакой веселости. Его взгляд серьезный и сосредоточенный. Он меня слушает.
— У Нади тогда только родилась Лелька. Уши резал постоянный ор младенца. Хотелось домой, но мама с Надей, как назло, принялись что-то оживленно обсуждать на кухне. Я ушла в комнату, по телевизору показывали «Маугли», было интересно, но в итоге все равно как-то незаметно уснула. А утром мамы уже не было.
Холодный отпускает мою руку, не смотрю ему в лицо. Потряхивает немного от собственных болезненных откровений. Мы ведь с ним – не друзья. А что, если растреплет об этом всей школе?
— Как это «не было»? — переспрашивает он.
— А вот так. Только кепка осталась, — отвечаю с ехидной улыбкой.
Вспоминаю, как допрашивала Надю, целыми днями висла на ней, требуя ответить, когда вернется мама. А она пыталась отвлечь меня, учила делать фигурки из папье-маше, подсовывала раскраски с принцессами, читала книжки перед сном. Тогда Вадик пил меньше, даже как-то помогал жене с дочкой.
Холодный выставляет перед собой руку с кепкой, изучает, помалкивает. Потом все-таки нарушает тишину. И я рада этому. Сколько можно прокручивать свое детство в голове?!
— Без объяснений?
Надя все же рассказала мне, о чем они с мамой беседовали на кухне в тот злополучный день. Мне тогда было четырнадцать, и я устроила целую истерику, чтобы вытянуть из нее хоть какие-то подробности. Оказалось, что мама не рассказала о своих планах даже сестре. Просто расспрашивала ту о жизни, о финансовом благополучии, о Вадиме и их отношениях. По-видимому, мать все же волновало, не выкинут ли меня на улицу, когда она свалит в неизвестном направлении. Выяснила, что не вышвырнут, и была такова. Квартиру продала, вещи вывезла. Не оставила ни телефона, ни адреса.
— Ты не пыталась ее искать? — спрашивает Холодный после моей исповеди.
Мы уже дошли до моего подъезда и остановились возле лавки.
— Пыталась, — отвечаю расплывчато.
Больше не могу. Чувствую себя так, как будто пробежала марафон: ноги ватные, тело непослушное и уставшее, все мышцы ноют, еще и губы растрескались.
— Я ей не нужна.
Холодный вдруг притягивает меня к себе и обнимает. Крепко так, как будто мы лучшие друзья детства, и он хочет поделиться со мной своим теплом. Не сопротивляюсь, но чувствую себя странно. Снова хочется плакать, даже не плакать, а рыдать, дать выход всему плохому, что сегодня так неожиданно всплыло на поверхность. Но я сдерживаюсь. Хватит уже этих соплей.
Андрей, похоже, чувствует перемену во мне и отстраняется.
— А я вот своим нужен, — говорит он с улыбкой. — Слишком уж сильно. На меня возлагают большие надежды! — важно добавляет он и горько усмехается. — Не знаю, что лучше, Лер.
Тоже вымученно улыбаюсь в ответ, киваю вместо слов прощания и подхожу к двери подъезда. Ввожу код домофона, открываю дверь и оборачиваюсь. Холодный все еще здесь. Смотрит.
— Любопытство, — громко говорю я.
— Что?
— Ты меня спрашивал, зачем мне эти липовые отношения. Мне было любопытно, как это – встречаться с кем-то.
Он подходит ко мне, внимательно смотрит в глаза.
— Это ни одно и то же, — серьезно говорит он. — Встречаться по принуждению и по собственному желанию. Разные вещи.
— Может быть.
Делаю шаг в подъезд, но он аккуратно придерживает меня за локоть.
— А давай… Как насчет настоящего свидания?
Сердце подпрыгивает к горлу. Мне не послышалось? Я, конечно, понимаю, что этот вечер выдался странным, но странностям пора заканчиваться. Да, я раскрыла ему личную тайну, но это же не значит, что…
— Ладно.
Ладно?!
«Сначала додумай мысль, потом отвечай! — орет внутренний голос. — Или боялась, что он передумает?».
— Ну, тогда спокойной ночи.
Холодный отпускает руку, а я забегаю в подъезд, преодолеваю лестницу, перескакивая через ступеньку и вваливаюсь в квартиру, судорожно хватая ртом воздух.