— За что мне быть благодарным? — сухо спрашиваю я. — Скажи, ты считаешь себя хорошей матерью?
Она удивленно приподнимает брови. Не ожидала. Раньше я не мог сказать ей такое. Вспоминаю Леру. Если бы моя мать меня бросила, что бы было? Да ответ очевиден. Было бы лучше.
— Безразличие, — вдруг говорю я. — Худшее, что мать может испытывать к ребенку.
"Вынужден влюбиться"
Часть 19. Холодный
Вроде вымотался, как никогда, но уснуть не получается. Удивительно, но дома меня никто не ждал. А как же проверить, правильно ли я поужинаю? Как же узнать, не натворила ли чего главная надежда семьи?
Ну, сегодня пронесло, и спасибо на этом.
Лежа в постели, думаю о Кривой и о том, что сегодня произошло. Вспоминаю слезы на ее глазах и диву даюсь. Она умеет плакать. Эта непрошибаемая грубая девчонка заплакала из-за меня. А потом еще и разговорилась: спокойно, без претензий, обвинений и колкостей. Рассказала о сбежавшей матери, которую я тут же мысленно проклял, и немного о своей тетке. Позволила мне заглянуть за ширму.
Никогда особо не задумывался, почему она такая нелюдимая и обозленная. Своих тараканов как-то хватало, а тут на тебе. Как будто ушат с ледяной водой опрокинули. Она сломлена и несчастна. А к этой кепке приклеилась, чтобы упиваться своим горем каждый день. Хочет ежедневно напоминать себе, что ее бросили. В этом есть что-то извращенное, но девочки такое любят. Жизнь в постоянных страданиях.
Поднимаюсь с кровати и подхожу к столу. Может, лучшим решением было бы ее выбросить, оборвать последнюю нить, связывающую Леру с матерью, но я не могу. Бейсболка лежит посреди стола. Ее знатно перекосило, козырек смотрит чуть влево, а ткань пропиталась грязью и химозой, которой посыпают дороги. Иду в ванную, наливаю в таз горячую воду и моющее средство, отправляю кепку туда. Долго вожусь в воде, отчего подушечки пальцев становятся морщинистыми и скользкими. Чтобы привести бейсболку в более-менее приличный вид, приходится постараться. Но мне только в радость, лишь бы чем-то руки занять. Все равно сна ни в одном глазу. А в голове все прокручиваются события дня.
Не знал, как она отреагирует на мое предложение устроить настоящее свидание. С ней никогда непонятно. То вроде адекватная, то психует без причины. Но сегодня был странный день. Мы оба были не в себе. И я решил, что это идеальный момент предложить ей что-то настоящее. Она согласилась. Быстро и запросто.
Не хочу в школе. Хочу на нейтральной территории. Хочу, чтобы перестала играть и проделывала то же самое, что и перед одноклассниками, только по собственному желанию. И даже думать не желаю о том, что всё это могло бы быть у нее с этим Альбертом.
***
Вечер пятницы наступает слишком быстро. Я бы и хотел забыть про день города, но это невозможно. Когда я отправил к Лере домой визажиста и парикмахера, она долго орала на меня по телефону. Сто раз вспоминала идиотское придуманное ей правило про денежные траты с моей стороны. Я же с улыбкой отвечал, что раз вызвалась быть моей девушкой, будь любезна потерпеть. Вчерашний вечер не вспоминали, не до того было. Снова бесили друг друга, снова раздражались, в общем, душевно поговорили. В итоге она бросила трубку, объявив, что в таком виде никуда не пойдет. Посмеялся и вызвал ей такси. Сбросил номера машины смс. В ответ получил смайлик со средним пальцем.
По какой-то непонятной причине, Кривоносиха начинает мне нравиться все сильнее. Не будь ее в моей жизни, я бы сейчас был весь на нервах, не знал бы, куда себя деть, напрягался бы при виде отца, но этого нет. У меня будто крылья выросли. Всё нипочем. Готов даже раздавать улыбки направо и налево, фотографироваться и вести скучные беседы с надутыми павлинами.
— Ты куда это собрался? — спрашивает отец, когда я выхожу из своей комнаты при полном параде и двигаю в сторону прихожей.
Он тоже нацепил костюм, обмотал шею галстуком и засунул в кармашек бежевый шелковый платочек. Стоит напротив зеркала, поправляет воротник рубашки, в мою сторону бросает короткий невозмутимый взгляд и возвращается к своему важному занятию.
— Очень смешно, — отзываюсь я.
— Ты никуда не поедешь, Андрей, — заявляет отец. — Я уже всем сказал, что ты болен. И ведь даже не соврал. У тебя, похоже, и правда что-то с головой, раз ты собирался притащить с собой эту замарашку.
Застываю в ступоре. Никогда… Никогда отец не позволял мне прогуливать подобные мероприятия, как бы я не умолял. Семья должна быть вместе, говорил он, важно, чтобы все это видели. И, наверное, стоило бы радоваться, раз мне перепала возможность остаться дома, но я не рад. И дело не в том, что мне ужас как не терпится еще раз рассмотреть Кривую в платье. И даже не в том, что насолить отцу было бы бальзамом для души. Просто я уже все решил и намерен исполнить задуманное.
— Не «собирался», — поправляю я его, — а «собираюсь». И не замарашку, а мою девушку.
— Этого не будет, — спокойно возражает отец.
— Посмотрим, — легкомысленно отзываюсь я и во второй раз предпринимаю попытку выйти из дома.
— Она разбила окно на моей машине! — отец срывается на крик. — Она не просто нищая, это могло бы быть даже на руку, она сумасшедшая! От таких жди беды.
Окно разбила? Сначала Альберту тачку испортила, теперь отцу. Когда только успела? Да она просто золото!
— Улыбаешься, мерзавец? — цедит отец, приближаясь. — Заруби себе на носу, хочешь и дальше купаться в роскоши, оборви все связи с этой девчонкой! Не смей появляться с ней на людях.
Он подходит ко мне, сверкает глазами, требует повиновения. Привык управлять мной, привык манипулировать. Но сегодня все будет иначе. Я приведу Кривоносову на чертов день города, буду с ней танцевать, а может, даже объявлю во всеуслышанье о своей новой девушке.
Купаться в роскоши, блин… Да пошел он к черту со своей роскошью! Зачем мне его деньги? Слишком дорого я за них расплачиваюсь. Надежда семьи не оправдалась. Закончу школу и пойду торговать рыбой. Этого, кажется, отец боится больше всего.
— Куда направился? Марш в свою комнату! — гремит отец и хватает меня за руку.
Вырываюсь. Обдаю его пылающим взглядом. Ненавижу, когда он ко мне прикасается. Больше не позволю.
— Я буду на дне города, папа, — по слогам произношу я. — Ни за что не пропущу.
— Я уже предупредил охрану, тебя попросту не пропустят. Не теряй зря времени.
Появляется мама. На ней бежевое строгое платье, на шее брильянтовое сверкающее ожерелье, в ушах крохотные серьги, волосы убраны кверху. Первая леди города все-таки. Она что-то шепчет отцу, и он с неохотой удаляется на кухню. Как только он скрывается в дверях, она скрещивает руки на груди и поджимает губы.
— Как ты можешь себя так вести? — возмущается она громким шепотом. — Отец все делает для семьи! Всего себя отдает работе! А ты выделываешься, как мальчишка. Родной сын. Мы от тебя много требуем? Веди себя прилично, хорошо учись, не влипай в истории, живи себе, горя не знай. Неблагодарный ребенок!
Горло сжимается. Видеть ее не хочу, слышать ее голос не могу. Она так взволнована, что щеки раскраснелись, и дыхание сбивается. От напряжения начинают дрожать руки. Где же было твое беспокойство, мама, когда отец о меня ноги вытирал? Сколько раз ты стояла и спокойно смотрела на то, как твоего единственного ребенка унижают, втаптывают в грязь, причиняют боль?
— За что мне быть благодарным? — сухо спрашиваю я. — Скажи, ты считаешь себя хорошей матерью?
Она удивленно приподнимает брови. Не ожидала. Раньше я не мог сказать ей такое. Вспоминаю Леру. Если бы моя мать меня бросила, что бы было? Да ответ очевиден. Было бы лучше.
— Безразличие, — вдруг говорю я. — Худшее, что мать может испытывать к ребенку.
С этими словами я выхожу из дома. Думаю, если бы во мне не проснулся философ, мне бы не удалось так просто избавиться от нее.
По дороге до ресторана отеля, где планируется торжество, изо всех сил стараюсь выбить из головы все мысли до единой. Несколько раз удается. Секунды на три. Но все мое подавленное и разбитое состояние меняется, стоит мне выйти из такси. Потому что на парковке меня встречает Лера Кривоносова со своим излюбленным грозным взглядом.